Прежде чем подростка награждают званием «трудный», он проходит не один круг ада, где его пытаются исправить учителя, социальный педагог, школьный психолог и директриса. Такому позавидовал бы даже сам Данте Алигьери с его «Божественной комедией». Позже, если всё это не помогает, ученик предстаёт перед школьным советом, где ему в сотый раз пытаются вправить мозги. На одном из таких школьных собраний трудным подростком окрестили Поппи Прайс и с тех пор вызывали её на собрания чуть ли не каждый месяц.
Мать Поппи умерла ещё до того, как девочка пошла в школу, а отец днями работал и не уделял ей должного внимания. Так что оценки Поппи и в целом её поведение, а также посещаемость оставляли желать лучшего. Однако складывалось так, что она не нарушала ни одного правила школьного устава, ведь правилами не запрещалось прогуливать занятия и получать плохие оценки – иначе половина школы получила бы выговор. Хотя, насколько я знала, она уже представала перед религиозным собранием.
В тот раз, когда я увидела Поппи впервые, члены совета, включая и нас с Реднером, как обычно собрались в кабинете директрисы за общим столом. Поппи сидела напротив нас. Мистер Прикли и мисс Блейк представили её оценки. Их оказалось немного, потому что она практически не посещала занятия. Мистер Сон, школьный психолог, также пожаловался на то, что Поппи не ходит к нему на встречи, поэтому ему нечего сказать.
Директриса отчитала её, рассказав обо всех возможных последствиях подобного поведения, о которых, судя по всему, говорила не раз, так как Поппи только и делала, что закатывала глаза. Это длилось почти целый час, после чего мы с Реднером должны были снова объяснить ей всю трудность ситуации, а в итоге взять под свое крыло, контролируя её школьную деятельность.
Когда взрослые ушли, мы с Реднером остались с Поппи наедине. Я подошла ближе к ней, опершись на стол. Брэндон сидел рядом чуть позади. В тот день я предпочла линзам очки. Сняв их и потерев переносицу, я вернула их на прежнее место. Поппи была вполне симпатичной, даже красивой: с большими карими миндалевидными глазами и короткими тёмно-русыми волосами. Стрижка под мальчика не портила её лицо, а наоборот, подчеркивала правильную форму.
– Ну что, давай мне там расписание или что, и я пойду.
– Да, конечно. Но перед этим я хочу с тобой немного поговорить.
Она цокнула, скрестив руки на груди.
– Думаешь, со мной не говорили? Что бы ты ни сказала, ничего нового я не услышу. Вы все трындите об одном и том же.
Я молча посмотрела на неё.
– Валяй! – наконец позволила она спустя пару секунд, ещё вальяжнее устроившись на стуле. – Только быстро. У меня дела.
– У тебя слишком много пропусков и средний балл ниже нормы. Скорее всего, тебе придётся пересдать тесты, которые ты сдала, а многие пройти впервые. Ты очень сильно отстаёшь…
– Хватит этого дерьма, – протянула она, – из-за твоего тона мне становится паршиво.
– Я здесь не для того, чтобы ты хорошо себя чувствовала, – строго ответила я.
– Что, носишь очки и думаешь, что ты умная?
– Нет. Я ношу очки, потому что у меня плохое зрение.
– Ладно. Так я пойду?
Я опустила бумаги, которые держала в руках: её расписание, оценки, многолетние отчёты учителей и психолога, тяжело вздохнув.
– Поппи, ты чего-нибудь хочешь в этой жизни?
Она пожала плечами.
– Ну поспать.
– А глобальнее?
– Ну машину там. Желательно новую.
– И это самое глобальное, что ты хочешь?
– Чё ты пристала ко мне? Да, это то, что я хочу.
– Я пристала, потому что ты в выпускном классе. Ты же должна чего-то хотеть.
– Я никому ничего не должна. И плевать на выпускной класс. Я всё равно не собираюсь в колледж.
– Ясно, – я спокойно кивнула.
– Что ясно? Джонни Депп, чтоб вы знали, даже школу не закончил.
Я пропустила это мимо ушей.
– И что же ты собираешься делать, если не пойдёшь в колледж?
– Не знаю, позависаю с друзьями. Может, поедем в Калифорнию.
– В Калифорнию, – тихо заключила я, скорее говоря самой себе.
Она достала из кармана уже не новую жвачку и начала активно её жевать. Это показалось мне отвратительным, но я не подала виду. В конце концов, именно на отвращение с моей стороны она и рассчитывала.
– И что будет в Калифорнии? – поинтересовался вдруг Реднер, молчавший до этого.
– Позависаем, я ж сказала, – ответила она в его сторону.
– И на чьи деньги зависать будете? – спросила я.
– Ты что, налоговая какая или чего? У нас группа. Мы будем новой «Нирваной». Заработаю.
– Заработаешь, да?
Она молчала.
– Ни черта ты не заработаешь, а знаешь почему? Потому что ты безответственное, глупое, бездарное, необразованное существо, которое уволят в первый же день!
– Да пошла ты!
Реднер, встав, обошёл стол. Видимо, испугавшись, что мы вот-вот сцепимся.
– И не поедешь ты ни в какую Калифорнию, и группы у тебя не будет, а всё потому, что у тебя нет никаких амбиций и никакого таланта. Всё, что тебя ждёт, – это ежемесячная смена работы в придорожных кафе, где мужики будут лапать тебя за задницу своими сальными руками. Это всё, на что ты сгодишься. К тридцати годам у тебя появится куча ртов, которые придется кормить, включая и твоего сожителя, если он, конечно, не сбежит. Он будет пить и побивать тебя по вечерам, а ты будешь жить с ним от одной мизерной зарплаты до другой в вашем грязном трейлере где-нибудь у свалки, не имея возможности сбежать. Возможно, у тебя в голове что-то станет на место, когда ты увидишь, что ничего не можешь дать своим детям, потому что к тому моменту твоя жизнь превратится в вонючее болото, из которого ты не сможешь выбраться. А теперь забирай эту чёртову папку и убирайся отсюда!
Я сунула ей в руки папку с бумагами. Она, опешив, взяла её, но не двинулась с места. Тогда я направилась к выходу, чуть не сбив Реднера, и выбежала в коридор. Стало вдруг слишком жарко, и я действительно представила всю эту жизнь, будто она уже жила ею. И я вспомнила взгляд сестры. Её грустный, но понимающий взгляд, которым она смотрела на меня каждый раз, когда я отказывала ей в какой-либо покупке, просто потому, что у меня не было на это денег.
Прижав ладонь ко лбу, я медленно провела рукой по волосам, запустив в них пальцы. Реднер вышел за мной через пару минут. За ним выбежала Поппи, направившись в противоположную от меня сторону. Приблизившись, Брэндон снисходительно взглянул на меня, иронично заметив:
– Этой речи позавидовал бы даже Прикли. Жаль, я не слишком хорош в стенографии и не успел записать. Не повторишь для меня?
Я холодно посмотрела на него, ничего не ответив.
После этого собрания Поппи не появлялась в школе Корка, а через неделю, по слухам, и вовсе уехала в неизвестном направлении. Больше я её не видела. Однако и мимолетное знакомство дало мне понять: я сделаю всё что угодно, лишь бы никогда не стать похожей на Поппи Прайс.
В прежней школе я посещала множество факультативов, хотя на самом деле не слишком ими интересовалась – изучить что-то по-настоящему я могла только в одиночку. Однако посещение дополнительных занятий могло бы дать мне небольшие преимущества при поступления в Гарвард.
Когда в школе Корка появилась возможность заниматься немецким, я тут же ухватилась за неё. Не сказать, что меня так уж интересовал Muttersprache[30] Гитлера, скорее я хотела познакомиться с одним человеком, посещающим эти занятия. Им была Дороти Пай. Я решила, что раз не могу подобраться к Реднеру напрямую, то подберусь к той, кто его хорошо знает.
Дороти оказалась довольно милой девушкой с русо-рыжими волосами средней длины, круглыми серо-голубыми лучистыми глазами и кожей тёплого оттенка. Она часто смеялась, однако в нужные моменты становилась серьёзной и сосредоточенной.
Занятия вёл старшеклассник. Его звали Сэм. В позапрошлом году он целый семестр проучился в Германии, поэтому теперь считал себя великим специалистом в немецком языке. Возможно, по сравнению с нами он действительно им был.
На первом занятии, которое Сэм вёл исключительно на немецком, выяснилось, что остальные ребята изучают язык вот уже второй год. Поэтому они могли свободно читать, неплохо писать и немного говорить. Я же пока не имела даже базовых навыков. Конечно же, я чувствовала себя глупо, ведь я не привыкла быть в отстающих. Хотя неудачи в немецком меня не сильно расстраивали – я пришла не ради знаний.書
Когда Сэм на первом же занятии задал мне вопрос, я растерялась, так как не смогла понять ни слова.
– Он спрашивает, изучала ли ты раньше немецкий язык, – шепнула мне Дороти.
В тот момент я не придала значения тому, кто именно мне помог.
– Нет, – ответила я Сэму.
– Тогда тебе придётся много работать, – сказал он по-английски, не став больше расспрашивать, за что я мысленно его поблагодарила.
– Я могу помочь, – снова шепнула Дороти, правда, в этот раз несколько громче. Она сидела слева от меня.
Конечно, мне стоило улыбнутся и сказать «да, спасибо, с радостью», однако в тот миг её искренняя готовность помочь меня практически ошарашила, поэтому я не смогла притворяться.
– Ты меня совсем не знаешь, – отозвалась я сухо.
– Вот и познакомимся, – тут же нашлась она. – Мне это совершенно несложно.
Неужто Реднер ничего не рассказывал ей обо мне? Неужто она сама ничего не слышала? А может, это был хитрый ход с её стороны?
– Ладно, хорошо.
Мы договорились, что будем заниматься каждую среду после уроков. Она также пообещала дать мне свои конспекты и, если понадобится, список учебников для начинающих.
Как я и сказала, Дороти сперва показалась мне милой. Пожалуй, она и вправду была такой. Но её дружелюбие, чрезмерная вежливость и желание угодить всем меня раздражали, так же как и её правильность. Она не обладала никакими особыми талантами, разве что интеллектом чуть выше среднего, хорошими манерами и обворожительной улыбкой. Именно таких девушек ставят в пример всем остальным. Они кажутся идеальными.