К утру, уже проваливаясь в сон, я услышала, как кто-то тихо спускается вниз. Встав с кровати, я приоткрыла дверь. Это был отец. Я чуть подождала, а после вышла за ним. Отец, как часто бывало, стоял у окна на кухне, опираясь на раковину. Он держал лёд, завёрнутый в полотенце, которое приложил к лицу. Видимо, оно горело. Я не знаю, честно говоря. Меня никто никогда не избивал, а тем более так жестоко.
– У тебя что-то болит? Я могу помочь? – глупо поинтересовалась я. Конечно же, у него что-то болит, идиотка! Я жутко разозлилась на себя, потому что в глубине души понимала, что не могу ему помочь. Что прежде всего у него болит душа от этого несправедливого унижения.
– Отправляйся спать, Флоренс. Ещё только пять утра, а тебе сегодня идти в школу, – попросил он, не двигаясь с места. Он был одним из немногих, кто всегда называл меня полным именем.
Я прошла в кухню, встала рядом с ним, облокотившись о столешницу, и сложила руки на груди. Говорят, это защитный жест, но я защищалась не от него. Я хотела защитить нас.
– Знаю, что прошу слишком много, но вам нужно уехать, не из-за меня, из-за Молли.
– Помнится, мы говорили об этом, – отозвался он устало.
Он не взглянул на меня. Отец всегда потакал этой дурацкой привычке: смотреть вдаль, а не на собеседника.
– Но ты никогда не слушаешь. Я говорила тебе, что мама не вернётся, но ты продолжал её искать и, даже когда нашёл, не останавливался. Я говорила тебе, что переехать сюда будет самой большой ошибкой в твоей жизни. Так и случилось. И теперь я прошу тебя уехать. Не со мной. Просто куда-нибудь. Вернуться в Буффало…
– Ты знаешь, что я не могу. Ты, как никто, это знаешь.
И я знала. Когда Молли было два, у Джейн диагностировали рак. Понадобились деньги на лечение. Много денег. Отец решил заложить наш дом в Буффало. Уже тогда я понимала, что если мы его потеряем, то придётся переезжать в Корк. Поэтому я убедила его взять те деньги, что он откладывал на мое обучение в Гарварде. Но нужно было больше…
У Джейн произошло несколько рецидивов. Она практически жила в больницах. В итоге отец всё-таки заложил наш дом в Буффало, чтобы продолжить платить за её лечение. Первое время мы справлялись. Джейн стало лучше, и она окончательно выздоровела. А потом отца уволили, и всё пошло под откос. Джейн сказала, что мы должны продать дом в Корке, чтобы расплатиться с долгами, но оказалось, он не слишком много стоит, гораздо меньше, чем нам было нужно. У нас отняли всё. И в итоге Корк стал единственным вариантом.
– Продай эту землю. Государству. Церкви. Неважно. Хотя бы попытайся, – взмолилась я.
Я понимала, что это невозможно, понимала, что мы в ловушке, но мне так хотелось надеяться на то, что я глупая девчонка, а он взрослый мужчина, мой отец, который знает что-то, чего не учла я, и спасёт нас.
– Этот дом… – начал было он, но тут же прекратил.
– Что с ним?
– Я не могу его оставить. Не только из-за денег… Если она и вернётся, то сюда, – он говорил о матери. Что бы ни случилось, он всегда будет говорить о ней. Этот дом стал её последним пристанищем до того, как она, покинув нас, уехала навсегда.
– Она не вернётся! У нее было на это одиннадцать лет, – с жаром воскликнула я, а позже тихо продолжила: – А если и предположить, хотя бы на долю секунды, что вернётся, то давай вспомним на минуту, что ты женат. У тебя дочь от другой женщины. И я… чёрт возьми, что бы я там ни говорила… я люблю их. Не только Молли, но и Джейн. Ещё до того, как ты женился на ней, я говорила тебе не делать этого, но ты опять-таки не послушал… – замолкаю, чтобы перевести дух, – ты стерпишь унижения и побои. Но они… ты замучаешь их. Они сгниют здесь из-за тебя.
– Я этого не допущу.
– Посмотри на себя! Ты уже делаешь это с ними…. Отпусти этот дом. Тебя с ним ничего не связывает. Он тебе даже не принадлежит, – и это тоже правда. Дом достался Джейн в наследство после смерти отца.
Он отрицательно покачал головой. У меня имелась тысяча доводов, но один его кивок – и я поняла, что никогда не смогу его переубедить.
– Ладно. Допустим, ты остаёшься здесь и Джейн остаётся с тобой, в конце концов, она сама тебя выбрала, но Молли… Давай накопим денег и отправим её в частную школу. Там ей будет лучше. Ей нравится учиться и общаться.
– Ты предлагаешь отправить мою шестилетнюю дочь не пойми куда в одиночку?
– Она не только твоя дочь, но и моя сестра. И нет, она там будет не одна. Вокруг будут взрослые и куча новых друзей, а на каникулы она вернётся домой.
Снова отрицательное покачивание головой.
– Когда ты поймёшь, что сотворил, будет поздно, но пока ещё нет.
– Я не отпущу её.
– Как и воспоминания о маме.
Он серьёзно взглянул на меня, но ничего на это не ответил.
– Это просто воспоминания. Я знаю, как тебе больно. Думаешь, мне легко? Она была… – я осекаюсь, – есть моя мать. Но сейчас у тебя семья. Ты должен думать об их благе.
– Им здесь хорошо.
– С чего ты взял? Ты же не спрашиваешь их. Джейн погибает в этом доме. Всё, что она может тут делать, – это готовить и стирать грязное шмотье. А Молли… она ещё не понимает, но вскоре она тоже увидит. Она слишком умна, чтобы не понять.
– Понять что?
– Что отсюда надо бежать как можно скорее, не жалея, не оборачиваясь.
– Ты говоришь это из-за того, что меня избили?
– Я говорю это потому, что тебя избили ни за что. Этот город прогнил до самого основания. Неужели ты не видишь?
Мы простояли в тишине, казалось, целый час, но он больше ничего не сказал, а я не видела смысла повторять одно и то же.
– Если вдруг передумаешь или просто захочешь поговорить, то я буду в своей комнате, – я тихо вышла из кухни.
Что бы там ни было, я действительно любила своего отца. Я восхищалась его мужеством, ведь он перенёс очень много. Ещё задолго до обряда «очищения». Но в тот день я его ненавидела за то, что он до сих пор находился во власти моей матери.
Он так и не поднялся ко мне. С утра он как ни в чём не бывало ушёл на работу. Я не представляла, как можно смотреть в глаза коллегам, которые сотворили с ним такое. Но он, видимо, думал по-другому.
Среда в школе Корка, как обычно, началась с химии. Увидев меня, зашедшую в класс, ты выпрямился и слегка встрепенулся. Во взгляде читались волнение и куча немых вопросов. Я неловко улыбнулась, дав понять, что всё в порядке, хотя на самом деле в душе́ я выла и рыдала, осознавая несправедливость наказания, совершившегося прошлым вечером.
В тот день я добиралась до кабинетов быстрыми тихими перебежками. Мне не хотелось никого видеть и ощущать на себе презрительные и жалостливые взгляды, ведь все знали, что произошло вчера вечером.
Сидя на большой перемене на подоконнике возле кабинета литературы, я жевала приготовленный Джейн сэндвич с джемом. Я терпеть не могла этот джем.
Из глубины коридора ко мне приближалась мужская фигура. Прикли. В тот день он надел коричневую вельветовую рубашку и ремень с большой пряжкой, из-за чего слегка походил на ковбоя. Облокотившись на подоконник, он пару минут молча стоял.
– Как он себя чувствует? – спросил он тихо, подняв глаза.
Я уставилась на свой сэндвич и аккуратно сжала его, так, что по краям потёк красный джем, словно кровь.
– Вы были там. Вы знаете, – отозвалась я, вернув недоеденный сэндвич в коробку для обедов. – Его лицо… оно теперь как… как… – у меня так и не нашлось правильного слова, чтобы описать это, – у него в глазах что-то потухло. Вы унизили его. Он вам этого никогда не простит.
Прикли кивнул.
– Я чувствовал себя так же, когда был на его месте.
На секунду я перестала дышать.
– Вы… вас тоже?
Он кивнул.
– За что?
– Это случилось давно, ещё когда я учился в старшей школе. Я заговорил с девушкой, с которой мы не были представлены. Её отец увидел и заявил на меня.
– За разговор? – опешила я.
– Раньше правила в Корке были гораздо суровее, чем сейчас, – только и ответил он, не вдаваясь в подробности.
– Так эта девушка сопротивлялась? – поинтересовалась я, заранее зная ответ.
Он усмехнулся.
– Нет.
Я призадумалась, а он продолжил:
– Я тогда получил семнадцать ударов от её отца, за каждый год её жизни.
– Вы с ней больше не виделись?
– Мы поженились после того, как я вернулся в Корк. Мы с ней никогда не говорили об этом случае.
– И где она теперь? – поинтересовалась я. Мне хотелось знать, ведь я давно заметила его обручальное кольцо, но никогда не видела его жены.
– Она умерла.
Я едва открыла рот, чтобы извиниться, но он тут же отвел взгляд, видимо, не желая больше слушать соболезнований. Я заметила, как он погладил обручальное кольцо большим пальцем правой руки.
– Я не знала, – отозвалась я глупо, не понимая, что ещё можно было на это сказать. Признаться честно, я не слишком хороша в утешениях.
– С тех пор я стал равнодушен практически к любой несправедливости, происходящей в Корке. Когда теряешь кого-то, кого любишь, то всё вокруг вдруг резко теряет смысл. После её смерти я перестал бороться.
– Почему… почему вы рассказываете об этом мне?
– Ты должна понять, что религиозное собрание и обряд очищения – или как они его называют – ничего не значат. Это неприятно и унизительно для того, кто его переживает, также физически болезненно, но на этом жизнь не заканчивается. Пойми, те, кого ты любишь, всё ещё с тобой. И тебе совсем не обязательно сидеть тут одной, скрываясь ото всех.
– Я не скрываюсь! – тут же возразила я. Это была неправда.
Он снисходительно взглянул на меня, чуть приподняв брови.
– Мне просто нравится уединение, – объяснила я, по-детски не желая признавать свой страх. И вот это было правдой. Но вряд ли относилось к данной ситуации, ведь я сидела одна не потому что хотела этого, а потому что вокруг не оказалось никого, кто не стал бы напоминать мне о случившемся.