Он чуть призадумался, прищурившись.
– Кажется, я понимаю, – сказал он, кивнув, и снова улыбнулся.
Я улыбнулась ему в ответ, а позже серьёзно добавила:
– Если дело с Ленни дойдёт до учителей и директора, то тебя будут отчитывать и впаривать, что драться – это в любом случае нехорошо. Но я тебе вот что скажу: если хоть кто-то станет задевать тебя лично и ты не сможешь решить это миром, то дерись. Потому что, когда люди не понимают слов, им надо показать свою силу. Они должны понять, что не могут безнаказанно тебя унижать.
– А ты когда-нибудь с кем-нибудь дралась? – его глаза тут же загорелись.
– Приходилось, – призналась я нехотя, – не сказать, что я этим слишком горжусь. Однако я и не жалею.
– Как же много мне придётся драться, – сделал он вывод, говоря скорее самому себе.
– Я полагаю, что всю жизнь.
Я точно не помню, в какой день это произошло, но видимые изменения я заметила в феврале. Брэндон Реднер и Дороти Пай, похоже, расстались. То ли из-за этого, то ли ещё по каким-то неизвестным мне причинам Брэндон стал сам не свой. Он по-прежнему посещал занятия, играл в команде и присутствовал на всех собраниях школьного совета. Но теперь в нём появились рассеянность, забывчивость, иногда и вспыльчивость. Он мог не говорить весь урок, хотя обычно толкал весьма убедительные речи. Думаю, никто особо не заметил этих изменений, да и я, честно говоря, сперва не придала им значения.
Пристальное внимание я обратила на Реднера, когда, направляясь к выходу, после работы в библиотеке (срок моего наказания за неподобающий вид до сих пор не истёк), увидела одну сцену. Её главными и единственными участниками были Брэндон и Дороти. Я не слышала, что они говорили. Но сразу поняла, что что-то не так. Он подошёл к ней, попытавшись начать разговор. Она тут же развернулась, чтобы уйти. Он схватил её за предплечье и, не поворачивая к себе лицом, что-то с минуту шептал ей на ухо. В коридоре в тот момент никого, кроме меня, не оказалось, так что никто не мог обвинить его в нарушении правил.
В итоге Дороти повернулась к нему, и они общались ещё некоторое время. Последняя реплика Реднера заставила её расплакаться. Отвернувшись, Дороти быстро удалилась в свет коридора. Брэндон не побежал за ней. Лишь стоял, глядя ей вслед, а потом, облокотившись о ближайшую стену спиной, скатился по ней на пол.
Исходя из твоих слов и слов многих других учеников, я знала, что они дружили и встречались почти всю жизнь. Они бы не поссорились из-за ерунды. Судя по всему, Дороти узнала что-то такое, с чем не смогла смириться.
– Брэндон? – тихо позвала я, когда подошла к нему.
Он не отвечал пару минут, зарывшись лицом в ладони.
– Что ты хочешь, Вёрстайл? – спросил он, убрав руки и тяжело вздохнув. Его лицо покраснело.
– Что с тобой такое? Вы с Дороти поссорились? – я и так это знала, но не хотела, чтобы он понял, что я подсматривала.
Он молчал, глядя вперед.
– Я не говорила ей ничего, – плевать я хотела на то, что чувствует Дороти. Но я не могла позволить ему открыть твою тайну. А если бы Реднер решил, что именно я стала причиной разлада с Дороти, то так бы и случилось.
– Я знаю, – только и ответил он. – Не переживай, твой Арго не пострадает.
Я сделала вид, что проигнорировала эту реплику, хотя это было облегчением.
– Ты в последнее время сам не свой.
– Откуда ты знаешь, какой я? – он поднял на меня карие, почти черные глаза.
– Это всё из-за Дороти?
– Не произноси… её имени, – отчеканил он строго.
Я присела рядом с ним, ничего не говоря.
– Тебе необязательно сидеть здесь, на этом холодном полу рядом со мной, – почти прорычал он.
Я внимательно посмотрела на него и поняла, что впервые не испытывала отвращения, находясь рядом с ним. В тот момент в нём проявилось что-то настоящее, то, что он скрывал от всех. На миг мне показалось, что в нём есть что-то хорошее, пусть оно и запрятано слишком глубоко. Вероятно, именно поэтому никто не мог это отыскать, потому что сначала пришлось бы пробраться через кучу дерьма.
– Ты засранец, Реднер. Это ни для кого не секрет. И, честно сказать, я думала, что обрадуюсь, когда увижу, что у тебя что-то не выходит. Но я не радуюсь, видя тебя таким. Я уже привыкла к нашему постоянному противостоянию. Если оно исчезнет, я буду чувствовать себя потерянной… Мы же… мы как Зевс и Аид, как день и ночь, как Марвел и DC, как Антанта и «Тройственный союз» во время Первой мировой. Так что же, чёрт возьми, с тобой происходит?
Он не взглянул на меня и не усмехнулся моим сравнениям, хотя я рассчитывала на это.
– Мы с ней были вместе, сколько я себя помню. И вот теперь она даже смотреть на меня не хочет. Как думаешь, что со мной происходит?
– А происходит то, что ты не договариваешь или лжёшь. Ты не стал бы так убиваться из-за девушки. Ты слишком эгоистичен для этого. В конце концов, у тебя осталась ещё одна.
Он хмыкнул.
– Знаешь, как я это вижу? – Реднер не ответил, а я продолжила: – Ты был с Дороти слишком долго. Дольше, чем нужно, и в итоге она тебе надоела. Ты устал от её пластиковой улыбки и фальшивой заботы. Но она нужна тебе, как вредная привычка, от которой невозможно отделаться. Без неё тебе кажется, что твоя идеальная, упорядоченная жизнь идёт как-то неправильно. И в глубине души ты ненавидишь Дороти за то, что не в силах бросить. Ну а та, другая… Я думаю, ты просто её хочешь. Она твоя новая прихоть. Я уже не осуждаю. Что уж там, она гораздо привлекательнее Дороти.
Он наконец взглянул на меня.
– Ты очень умна, Вёрстайл. Слишком умна для женщины. Меня это всегда поражало и восхищало.
Я не знала, зачем он это сказал. Имело ли это какое-то значение в данной ситуации?
– …Но сейчас меня это раздражает, – продолжил вдруг он.
– Извините, мистер Реднер. Интеллект вытеснил из моей души молчаливую покорность.
Он только и смог, что покачать головой в ответ на мой выпад.
– Кто бы мог подумать, что мы так похожи, – отметил он спустя некоторое время.
– Ты так думаешь?
– Пожалуй. Ты меня почти не знаешь, но понимаешь больше, чем другие.
– Не совсем. Кое-чего я всё же не понимаю.
Он вопросительно приподнял брови.
– Зачем ты придумываешь все эти правила? Зачем говоришь то, что все хотят услышать? В отличие от них, ты ведь понимаешь, что мнение большинства не всегда верное.
– Это… – он пожал плечами, – это моё развлечение. Здесь жутко скучно, поэтому я занимаю себя, как могу. Мне нравится смотреть на то, как люди верят в полнейший бред просто потому, что я так сказал. Это чертовски поднимает самооценку.
– Я даже не знаю, кто ты: псих или гений.
– Это вроде как одно и то же.
Мы оба снова притихли. Я устроилась поудобнее, согнув левую ногу в колене, а он в это время залез в карман и достал оттуда две круглые шоколадные конфеты в прозрачных обёртках, одну из которых протянул мне, из-за чего я подозрительно покосилась на него.
– В твоём взгляде чересчур много недоверия.
– Вдруг показалось, что в тебе есть что-то от семейства Борджиа[38], – вполне серьёзно отметила я.
Он укоризненно посмотрел на меня.
– Если бы я хотел тебя прикончить, то сделал бы это намного раньше.
Я поморщилась, но всё же взяла конфету.
– Что ты планируешь делать после школы? – спросил он после того, как закинул конфету в рот.
– Гарвард, – только и ответила я, на что он понимающе кивнул. – А ты?
– Принстон или Йель.
Я точно так же кивнула в ответ.
– Если ничего не выйдет, я покончу с собой, – вполне серьёзно предупредил он.
– Я тоже, – усмехнулась я.
– Нет, правда. Я слишком долго шёл к этому. Всю свою сознательную жизнь. И если у меня не получится, то это будет означать лишь то, что все эти годы прошли впустую.
Я понимала, что он искренне верит в то, что говорит, но всё же не думала, что он действительно когда-нибудь решится на подобное.
– Тогда тебе стоит быть более внимательным. В последнее время ты очень рассеян и пассивен. Даже не споришь со мной на уроках Прикли.
– Я пытаюсь собраться, но не всегда могу себя контролировать.
Почти вечность после этого признания мы сидели в тишине. Я в это время съела его конфету и даже не изошла пеной и не умерла в жутких конвульсиях. Оказалось, что внутри конфеты прятался цельный фундук.
Он вдруг нервно усмехнулся.
– А ты мне даже нравишься, Вёрстайл. Хотя, наверное, это слишком громкое слово для той незначительной симпатии, которую я испытываю к тебе. Но знаешь, это правда. Ведь в Корке никогда ни у кого не хватало смелости и мозгов, чтобы составить мне конкуренцию, чтобы в итоге победить меня.
– Мы оба знаем, что я никогда не смогу победить тебя.
– Почему ты так думаешь?
– Это мужской мир. А я не мужчина.
Он с минуту сидел молча, а потом сказал:
– Так считают только идиоты. А я не идиот. Я слишком хорошо знаю женщин, чтобы их недооценивать.
В феврале мисс Блейк дала нам репетиционный тест по французскому, чтобы мы могли заранее оценить свои знания. Примерно такие же задания мы должны были получить в итоговом тесте в марте.
Рэм провалил предварительный тест окончательно и бесповоротно, не набрав даже минимального балла. Мисс Блейк сказала, что в этом нет моей вины и что если у нас не получается работать вместе, то я могу выбрать другого ученика. Я ответила, что для начала мне нужно поговорить с Кевином. В конце концов, я потратила на него почти два месяца.
– Не набрать минимума. Ты, наверное, специально выбирал неправильные ответы.
Мы сидели на кухне Рэмов. Точнее, сидел он за пустым обеденным столом, опустив голову, словно первоклашка. А я стояла, опёршись на столешницу, со скрещёнными на груди руками и строго смотрела на него.
– Это не так легко, как тебе кажется.
– Рэм, мисс Блейк сказала, что я могу с тобой больше не заниматься, если не хочу. И знаешь что? Я не хочу.