– Ангина – серьёзная болезнь.
– Я думала, она умирает!
– Этого я не говорил, – ответил он чересчур спокойно.
– Но ты знал, что я так подумала. Ты знал, что ввёл меня в заблуждение, но ничего не исправил.
– Если бы я открыл всю правду, ты бы не поехала.
Он был прав.
– Зачем тебе это? – я так разозлилась на него, что в течение всего разговора обращалась к нему на ты, не замечая этого.
– Я не хочу, чтобы два самых дорогих мне человека ненавидели друг друга.
– Не переживай. Ей это точно не грозит. Ей на меня плевать.
– Это не так, – ответил он, – она закрывается от тебя, потому что боится причинить тебе боль…
– Хватит! – крикнула я. – Хватит делать из неё жертву. Хватит её защищать! Кто защитит меня?
Он молчал, давая мне возможность успокоиться.
– После смерти отца с ней случилось что-то непоправимое, из-за чего она боится навредить тебе, – сказал он очень медленно, чтобы до меня дошло каждое слово.
– И что мне с этим делать?
– В течение всего этого времени, когда я приходил к ней и рассказывал о тебе, она всегда слушала с неподдельным интересом и радовалась, что у тебя всё хорошо. Ты важна для неё, она просто разучилась это показывать.
Я слушала его, не находя, что сказать.
– Я знаю, что это трудно, но хотя бы попытайся простить её.
– Ей не нужно моё прощение. Ей всё равно.
– Оно нужно тебе, – ответил он так, будто знал меня всю жизнь.
И опять он был прав. Я так долго злилась на неё и не подпускала к себе никого, потому что боялась, что случится то же самое. Эта обида сидела во мне многие годы, словно опухоль, которую я никак не могла удалить, из-за чего я ненавидела не только мир, но и себя. Мне казалось, что она ушла из-за меня. Именно поэтому я так отчаянно старалась быть лучшей во всем, чтобы быть нужной, чтобы больше никто не посмел меня оставить.
– Я не знаю… как…
Он подошёл ближе.
– На это понадобится время. Мне понадобились годы. Но у тебя получится быстрее, ведь ты гораздо лучше меня.
После этого мы стояли на мосту, глядя на проплывающую под ним реку. Патрик рассказал мне, как они с мамой познакомились, как учились вместе и как расстались. Сначала он пожалел о том, что стал священником, ведь, когда мама, закончив обучение, вернулась в Корк, он понял, что всё ещё любит её, но не покинул церковь. Мама так и не призналась ему в том, что ждала ребёнка. Патрик узнал об этом, когда мне исполнилось одиннадцать лет…
Он рассказал мне обо всём, включая и моего деда. Я знала некоторые детали, но мамин дневник не впечатлил меня так сильно, как рассказы Патрика. Почему-то из его уст это звучало в тысячу раз ужаснее.
Уильям Мэйрон был тираном, человеком невероятной силы как моральной, так и физической и при этом жёстким консерватором. Именно он, как глава городского устава, принял множество невыносимых правил, а свой дом и вовсе превратил в ад.
Моя мать не смогла с этим смириться, поэтому и уехала, а Джейн осталась, к тому моменту она ещё училась в средней школе. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, он и вовсе сошёл с ума, из-за чего его пришлось отправить в дом престарелых. Там он и умер. Моя мать оказалась последним человеком, который говорил с ним. Она приезжала извиниться перед ним, но он так и не простил её. Хотя лично я думаю, что ей было не за что просить прощения. С тех пор она винила себя в его смерти, из-за чего закрылась в себе, не в силах больше впустить кого-либо в своё сердце. Я знала, каково это, потому что вела себя точно так же. И если бы мне не повстречался Сид Арго, я бы так и продолжила бегать от людей, боясь, что они причинят мне боль.
Патрик сказал, что если бы не вера, то мама, вероятно, покончила бы с собой. И хоть я и злилась на неё, я никогда не желала ей смерти. Какая разница, существует бог или нет, если лишь вера в него помогала ей жить? В итоге, как бы трудно мне ни было, в глубине души я поняла её. И это оказался первый шаг к прощению.
В день выпускного я проснулась от того, что прямо в правый глаз светило солнце. Часы показывали десять утра. Потянувшись в кровати под одеялом, я встала и первым делом взглянула на себя в зеркало во весь рост. Чисто внешне во мне ничего не изменилось, но чувствовала я себя по-особенному. Приняв душ, я спустилась вниз в пижаме, и мы позавтракали яичницей с помидорами. Впервые за долгое время собравшись за столом всей семьей. Молли без умолку щебетала о выпускном бале, причём с таким воодушевлением, будто сама заканчивала школу.
Ближе к вечеру Джейн меня накрасила и сделала причёску. Выглядело это на удивление естественно. Выпускное платье, сшитое Синтией, сидело как влитое.
В школу я ехала впервые на машине. Вместе с папой. Когда я прощалась с ним, он сказал, что я выгляжу очень хорошо и вместе с тем непривычно взросло. Я улыбнулась ему, но ничего не ответила.
Ты ждал у входа в школу. Один. Синтии рядом не было, хотя я знала, что ты пригласил её и она согласилась. Ты бродил из стороны в сторону, глядя на бутоньерку из трёх светло-розовых пионов. Ты выбрал черный костюм, отливавший на свету изумрудным. Рыжие волосы, как обычно, торчали в разные стороны, отчего ты всегда казался более смущённым, чем был на самом деле. Увидев меня, ты действительно смутился. Я так и не узнала почему.
Мы не поздоровались, только улыбнулись друг другу. Я подошла ближе, и ты прикрепил бутоньерку мне на руку.
– Это для меня?
– Для кого же ещё? – усмехнулся ты.
– А Синтия?
– Она уже внутри. В последний момент планы немного поменялись, так что теперь у неё другой спутник, а я один.
Я улыбнулась, посмотрев на бутоньерку. Мне никогда особо не нравились подобные девчачьи мелочи, но этот подарок я пообещала себе хранить до конца жизни.
– У меня тоже для тебя кое-что есть, – сказала я, опомнившись, и отколола от груди бутоньерку с одной-единственной белой розой, которую я приготовила для тебя. Я прикрепила её к левому лацкану твоего пиджака. Пока я это проделывала, твоё сердце чуть не выскочило из груди. Впрочем, как и моё.
– Идём, – ты протянул мне руку, отчего я испуганно на тебя покосилась.
– Сегодня единственный вечер в году, когда друг к другу можно прикасаться. Иначе как мы будем танцевать?
– Поразительно предусмотрительно, – иронично отметила я, взяв тебя за руку. Ты сперва чуть вздрогнул, а потом еле ощутимо погладил костяшки моих пальцев. – Прости. Для меня это в новинку.
– Тебе не за что извиняться.
Я держалась за руки и с другими парнями, но никто из них не держал меня так нежно и одновременно сильно, будто боялся, что я вот-вот исчезну.
Выпускной бал проходил в спортзале. Я впервые увидела эту огромную площадку и сиденья для болельщиков в чуть приглушённом свете. Высоко под потолком под песню Хозиера «Take me to church»[40] приветливо поблескивал и крутился диско-шар. Софиты освещали лишь танцпол, где, разделившись на пары, танцевали выпускники. Я никогда не видела, чтобы в Корке кто-то держался за руки, а уж тем более обнимался, поэтому сперва танцующие пары привели меня в шок.
Сегодня, этим вечером можно было всё, что обычно запрещалось: наряды любых цветов, прикосновения, танцы, музыка…
– Они… танцуют, – пролепетала я, глядя во все глаза.
– Да, я знаю, – ответил ты таким же тоном.
– Мы умерли и попали в рай?
– Нет, – ты усмехнулся. – Хочешь чего-нибудь выпить? Мама говорит, на выпускном вкуснейший пунш.
– Он алкогольный?
– Ты хочешь слишком много свободы, Вёрстайл.
Я непонятливо взглянула на тебя, словно это всё сон.
– Да нет же, там только куча сахара, фруктов и консервированных ягод.
– Звучит отлично.
И ты ушёл за пуншем, а я, присев на скамью в первом ряду, продолжила пялиться на остальных. На сердце было так спокойно и хорошо, что, казалось, я могу обнять весь мир. Впервые в жизни не хотелось никуда бежать, ни с кем воевать. Хотелось просто быть. Здесь и сейчас. Рядом с тобой.
Ты вернулся через пару минут с двумя стаканами и чем-то не совсем понятным на длинной шпажке.
– Что это?
– Это? – ты кивнул, передавая пунш и странную, похоже, съедобную штуку мне. – Всего лишь яблоко в шоколаде. Коронный десерт нашей школы.
Я поморщилась, так как всегда считала, что фрукты в шоколаде – это гастрономическое извращение.
– Просто попробуй, – настоял ты.
Я не стала спорить. Это оказалось вкусно. Уж точно намного лучше, чем я ожидала.
Ты вопросительно вскинул брови. Я довольно промычала.
– Если бы я знала, что у вас именно такие выпускные, то вынудила бы школьный совет проводить их каждый день.
– Вот видишь. И у нас есть свои плюсы.
Дегустируя новое лакомство и запивая его вкуснейшим пуншем, я бы не посмела с этим поспорить.
– Знаешь, – начал ты, – я долго думал насчёт Гарварда. И в итоге пришёл к одному очень важному умозаключению.
– Какому же? – хмыкнула я, вытирая рот тыльной стороной ладони. Весь блеск насмарку. Но яблоко оказалось действительно вкусным.
– Да пошёл он! – ответил ты вполне серьёзно. – Ты можешь подать документы, например, в Бостонский. У них тоже есть юридическая школа. Или в любой другой где-нибудь поблизости. У нас… то есть у тебя, есть время решить.
Я ничего не ответила. Честно говоря, мне совсем не хотелось думать об этом во время выпускного бала. Я просто хотела сидеть рядом с моим Сидом Арго и пить пунш. И возможно, съесть ещё что-нибудь с праздничного стола.
– Несмотря ни на что, я рад, что вы сюда переехали, – признался ты, взглянув на меня, после того как я доела яблоко.
– Я тоже, – кивнула я. И это было правдой. Потому что, несмотря на устав и службы, я благодарила судьбу за то, что она позволила мне узнать тебя.
С минуту мы сидели молча. Каждый допивал содержимое своего стакана.
– Мне кажется, если можно было бы повернуть время вспять, я бы всё равно сделал всё так же.