Далее Реднер приказал всем в библиотеке сесть за круглый стол, стоявший в читальном зале, и не двигаться. Позже он долго выяснял отношения с Дороти. Та так испугалась, что соглашалась со всем, что он говорил.
Реднер сказал, что проведёт своё религиозное собрание, и предложил Дороти выбрать тех, кто предстанет перед ним. Она отказалась это делать и заплакала. Тогда он ответил, что будет выбирать сам. Он пересчитал всех, кто сидел за столом, включая и себя, насчитав одиннадцать человек. На самом деле их было пятнадцать, но Брэндон не пошёл вглубь и не увидел ещё четверых, спрятавшихся в подсобке. Поменяв магазин в пистолете, он предупредил, что в нём десять патронов, то есть в живых останется только один. И именно он решит, кто это будет.
Брэндон приказал рассказывать всем о своих самых страшных грехах, чтобы решить, кого оставить в живых. Главное условие – говорить правду. Дороти, которую посадил по правую руку от себя, он сразу же пропустил.
Следующий человек, Клэй Форс, признался в том, что украл шоколадку в магазине «У Барри», когда ему было десять. Брэндон рассмеялся, посчитав это детским лепетом, и без раздумий убил Клэя выстрелом в голову, потому что решил, что он соврал, утаив грехи посерьёзнее. Тело Клэя упало вместе со стулом. Клэю было восемнадцать лет.
Кони Бартон сказала, что занималась сексом со своим парнем в школьной раздевалке. Не раз. Хотя согласно уставу запрещались даже прикосновения. Брэндона это не сильно впечатлило. Он пропустил её.
Ник Томсон признался, что мошенничал на тестах по истории и математике в этом учебном году. А также что соврал матери о деньгах, которые она дала ему в начале осени на книги. Он потратил их с друзьями, когда они отдыхали в Филадельфии на зимних каникулах. От испуга из него буквально брызнул поток секретов, да так, что Брэндон в итоге крикнул, чтобы он заткнулся.
Следующей оказалась Синтия Милитант. Она долго молчала, но потом призналась, что убила отца, столкнув его с лестницы. Брэндон в это поверил, он знал, что в этом деле что-то нечисто. Уже позже Синтия убедила полицию в том, что, перепугавшись, соврала, чтобы Брэндон её не убил. Все считали, что Милитант покончил с собой, из-за чего правде, сказанной Синтией в тот момент, никто не придал значения.
Пропустив её, он направил оружие на Сида Арго. Они долго молчали, глядя друг на друга. Брэндон заговорил первым:
– И что Вёрстайл в тебе находит?
Сид промолчал.
– Давай расскажи о своём самом страшном грехе. Ты успел развлечься со своей куклой, пока никто не видел? Расскажи нам, здесь тебя никто не осудит. Здесь у всех рыло в пуху. Да и, зная Вёрстайл, тебя бы все поняли.
– Наши отношения не твоё дело.
Синтия в это время испуганно взглянула на Сида, молча прося сказать всё, что хочет Брэндон, пусть и неправду. Кажется, она беспокоилась за него больше, чем за себя. Реднер заметил этот взгляд и усмехнулся.
– Кто бы мог подумать, что ты такой ловелас? Сид Арго, как настоящий джентльмен, предпочитает исключительно блондинок, – он кивнул Синтии. – А с тобой у него что-нибудь было?
– Нет, – ответила та.
– И что, хочешь сказать: у тебя никаких грехов? – он снова обратился к Сиду.
Сид долго молчал. Он не сказал бы про Милитанта, потому что возненавидел бы себя ещё больше, если бы вслух признался в том, что мы сделали.
– А о своих грехах ты нам не расскажешь? – поинтересовался Сид, находясь напротив Реднера.
– Здесь только я задаю вопросы.
– Как удобно получается.
– Понимаешь, Арго, все мы грешники…
– Но некоторые больше, чем другие.
Реднер проигнорировал последнюю фразу, почти не переставая говорить.
– …так что выходит, что я должен убить всех вас без разбора. Но я даю вам шанс. Не зли меня. Я пока добр. Хотя поверь, мне это очень трудно даётся.
– Всё плохое, что я совершил, я совершил ради неё, поэтому мой единственный грех лишь в том, что я люблю её.
– Кого её? – прикрикнул Брэндон.
– Флоренс. Флоренс Вёрстайл. Я люблю её больше, чем жизнь, больше, чем Бога.
Брэндон прорычал, ударив рукой по столу и приподнявшись с места:
– Нет никакого чёртова бога! Нет его! Если бы он был, позволил бы он этому миру сотворить такое со мной? Позволил бы он мне сейчас творить всё это? А? – чуть унявшись, он сел и относительно спокойно добавил: – Нет.
После чего он услышал, как в школу ворвались полицейские и довольно близко подобрались к библиотеке. Как выяснилось позже, из школы Корка в тот день поступило более десятка звонков с телефонов, находившихся в приёмной, кабинете директора и некоторых других кабинетах. Первым, кто позвонил из библиотеки, был Сид Арго. Видимо, ещё до того, как там появился Брэндон.
Приказав всем оставаться на своих местах, Реднер подкрался к двери и прислушался. Полиция была совсем близко. Он молча стоял с минуту, потом повернулся, оглядел всех сидевших за столом и без объяснений прицелился прямо в голову Синтии. Сид заметил это и, рванув, закрыл её собой. Выстрел пришелся ему в грудь. Полиция тут же услышала шум и ворвалась в библиотеку. К этому моменту Реднер выстрелил себе в висок, от чего умер мгновенно. Сид ещё дышал. Его тут же повезли в больницу. Всех остальных осмотрел доктор.
Я узнала о случившемся, когда мы с Патриком подъехали к Корку.
Большинство горожан находилось у школы, включая напуганных до смерти родителей. Десяток полицейских машин окружили здание. Из других городов прибыло множество репортёров, вероятно, не знавших до этого о существовании Корка.
Стрельба в старшей школе Корка стала одной из самых кровавых в истории штата Пенсильвания. Реднер убил девять человек, включая себя, и серьёзно ранил с десяток. Полиция считала, что главными целями Брэндона были игроки «Соколов». Девять из восемнадцати жертв входили в состав баскетбольной команды, двое из них – Джек Джонсон и Сэм Паркер – умерли из-за ранений, несовместимых с жизнью, все остальные оставались продолжительное время в больнице.
После случившегося отец Брэндона ушёл в отставку и был исключён из городского совета.
Для того чтобы разобраться в этом деле – опросить всех свидетелей и выяснить, знал ли кто-то о том, что планировал Реднер и планировал ли вообще, ушли месяцы. Подключили всю полицию Корка. Приезжали и специалисты из других городов, потому что проделать такую колоссальную работу в одиночку Корку оказалось не под силу.
Выпускного, включающего танцы, наряды и веселье, не устраивали. Провели лишь скромную церемонию выдачи дипломов на стадионе. Никто из учеников, находившихся тогда в школе Корка, не захотел даже заходить в здание. Их трудно было винить.
Мы с Патриком отправились в больницу, как только я узнала о том, что Сида увезли туда. Джейн пришлось рассказать отцу о том, что я не пошла в школу в тот день. Он не стал меня отчитывать и так ничего и не спросил о маме. Я мысленно поблагодарила его за это.
Просидев весь день у двери реанимации, вечером я спустилась в церковь при больнице. Она оказалась непозволительно большой, с высокими потолками и огромным распятием, совсем как в обычной церкви. Однако что-то неуловимое в ней было другим, будто кто-то могущественный действительно присутствовал там.
Я осмотрелась по сторонам, как только очутилась у алтаря. Я прятала глаза, пытаясь исчезнуть, словно собиралась сделать что-то преступное. Но я ведь хотела совершить хороший поступок. По крайней мере, все говорят, что хороший.
Было страшно и душно. Я подошла ближе к алтарю, глядя снизу вверх на распятие из тёмного дерева. Казалось, оно вот-вот раздавит меня. И для этого ему даже не пришлось бы падать.
Я встала на колени и хотела прижать ладони друг к другу, как это обычно делают для молитвы, но пальцы тут же переплелись, образуя замок. Я стояла так целую вечность, уперев взгляд в пол, боясь говорить с ним, чувствуя себя безумно глупой и в то же время невероятно напуганной. Вокруг царила гробовая тишина.
Осмелев, я подняла взгляд на распятие и больше не отводила. Словно богу могло стать стыдно, не выполни он мою просьбу.
– Я никогда и ни о чём тебя не просила. Я даже не верила, что ты существуешь, – я замолкла, так как на минуту стало трудно говорить. – Я понимаю, что не имею права просить, но мне больше не к кому обратиться. Я не знаю никаких молитв, поэтому я просто начну, – я еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. – Помоги ему. Прошу… Вероятно, тебя это не слишком впечатлит, но, если он выживет, я сделаю что угодно. Буду служить тебе до конца жизни. У тебя уже есть моя мать, буду и я. Я посвящу тебе жизнь, я клянусь, только оставь его здесь. Со мной. Он верит в тебя. Не подведи его. Тебе ведь это под силу. Я знаю, что под силу. Ты можешь всё, если захочешь.
Мне вдруг захотелось так много сказать, упасть ещё ниже и валяться в ногах, пока бог лично бы мне не ответил. Молить, плакать и унижаться. Никакое унижение не могло сравниться с осознанием скорой смерти Сида. Я простояла так почти до самого утра. Плакала и просила что-то невразумительное, хотя смысл был один.
Сид Арго умер через два часа, так и не увидев рассвета.
Ему было всего семнадцать лет.
Я до сих пор помню, как узнала о его смерти, помню, что мне никто не говорил об этом. Выйдя из церкви при больнице, я поднялась на второй этаж, где находилась реанимация, и, пройдя чуть вперёд, услышала пронзительный зов. Зов миссис Арго. Я не видела её, но знала, что это была она. Она кричала только одно-единственное слово «Сид». Протяжно, громко, с болезненным надрывом, какого я ещё никогда не слышала. Я тут же остановилась как вкопанная. Я знала, что произошло, но мне до сих пор не хотелось в это верить. Пару секунд я молча стояла не шевелясь. А потом меня словно ударило чем-то тяжёлым. Перед глазами резко всё поплыло. Впервые в жизни я поняла, что значит выражение «коленки подкашиваются». Эта новость меня будто бы прибила к земле. Я упала на колени прямо посередине больничного коридора. Слёзы тут же хлынули из глаз. Из груди вырывались страшные звуки, не похожие ни на крики, ни на вой, скорее на свистящие хрипы. Не помню, был ли кто-то рядом в тот момент, потому что я никого не видела. Тот звук, что исходил прямо из моей души, из моего сердца, со временем стал похож на предсмертный зов о помощи полумёртвого животного. В груди всё сжалось так, что сердце чуть не остановилось. Это была такая адская боль, что, казалось, меня разорвёт на кусочки. Вероятно, в тот момент мою душу и разорвало, я чувствовала это с каждым вдохом. Любое движение приносило физическую