На днях одна женщина поспешила подойти ко мне в церкви и исповедать такое:
— Отче, прежде чем увидеть вас в официальный день Исповеди, позвольте сказать вам это, чтобы мне стало полегче.
— Что?
— Я была на свадьбе и встретила там близкого человека, с которым мы когда-то судились. Он протянул мне руку, а я не ответила! Развернулась и ушла!
Она не могла возлюбить этого человека, родственника, свою кровную родню — не могла возлюбить его. И тут приходит Христос и говорит нам, чтобы любили не просто друзей, родных, дорогих нам людей, а своих врагов. Ты такое видел? И одно только это, уже одно это доказывает, что пространство, в которое мы шагнули, — это пространство Откровения Бога, явления Бога. Сам Бог приближается к нам и дает такую мощную заповедь, которая стирает наши границы и простирает человеческую природу до высочайших точек, до которых только можно дотянуться. То есть Бог дает нам возможность подняться очень высоко благодаря Его силе, благодаря Его благодати. Потому что я начну отвечать Христу и скажу:
— Господи, да как же я это сделаю, когда я и своих-то иногда не могу возлюбить? Как я возлюблю врагов?
И Христос отвечает:
— Я даю заповедь — Я даю и благодать, Я даю тебе и силу сделать это. Сам ты не можешь! Без Меня вы ничего сделать не можете (ср. Ин. 15, 5)!
Видите? Очень важно чувствовать, что ты движешься в пространстве, где переплетаются Божественное и человеческое: мы живем в пространстве Церкви, где призваны превзойти человеческое, выйти за границы этой земли, этого творения — и прикоснуться к безкрайнему Богу, прикоснуться к любви, вечности, свету, добру, чтобы Божественные свойства Бога вошли в нашу жизнь. Это нелегко.
Было бы чудесно, чтобы другой ощутил этот вкус, стал чувствовать и догадываться, что «сейчас рядом со мной находится удивительный человек», который не просто верит, т. е. посвятил себя чему-то — как кто-нибудь посвятил себя йоге, буддизму, индуизму, — и у него есть какая-то религия — нет, мы ничему себя не посвящали, а просто упали в объятия Бога, Который явился в мире и призывает нас сделать большой шаг из противоестественного состояния в естественное, а оттуда — в состояние сверхъестественное. Чтобы у нас имелись Божественные переживания.
Поэтому я снова говорю, что мне очень приятно, когда вижу людей, понимающих, что Церковь — это не какая-нибудь религия, а движение, которое сделал Бог и нашел нас. Мы были — как бы это сказать? — мы были во мраке и тени, но обрели истину. Мы не знали, как найти Бога и как Его представить себе правильно. Спрашивали себя: «Каким образом существует Бог?» — но не узнавали Его. А Он пришел и нашел нас. Ты это понял?
Поэтому, когда кто-нибудь говорит тебе: «Да это говорят попы! А другие, такие же люди, написали Евангелия!» — ты скажи: «Но как же они их написали, когда даже те, кто поучает, сами этого не применяют? Тебя это ни о чем не заставляет задуматься?»
Да и я сам, говорящий это, тоже этого не исполняю. А почему? Потому что не я это говорю, я это просто передаю. Я сам не могу делать того, что написано в Евангелии, хотя читаю это каждый день, и в храме тоже читаю это и проповедую. А почему? Потому что Евангелие превосходит меня самого, потому что оно берет меня за руку и поднимает в безконечность, которой я не могу достичь.
Бог делает это. Поэтому, когда в Евангелии написана какая-нибудь заповедь, она не исходит от какого-нибудь человека, заинтересованного в том, чтобы тебе что-то сказать, или стремящегося добиться чего-то при твоем посредстве, направить тебя, руководить тобой, контролировать твою личность, твои эмоции, инстинкты, желания. Эти вещи говорит не какой-нибудь человек. Сам Бог говорит это, Творец говорит, Тот, Кто создал тебя, говорит, Тот, Кто знает тебя как никто. Понимаешь?
Разве Создавший тебя не знает тебя? А разве не Бог тебя создал? Давай-ка спрошу тебя: а где ты был несколько лет тому назад? До того как родиться. Где ты был? Где ты был до того мгновения, когда твои родители соединились, ты был зачат и вошел в утробу своей матери? Где ты был? Где?
Когда я думаю об этом, у меня ум за разум заходит. Ведь существует дата, до которой меня не было. Есть конкретный момент, одна секунда, в которую я был зачат в утробе моей матери и стал существовать. А где я был до того, как родиться? Тот, Кто создал меня Своими руками, Кто создал Адама и всякого нового, рождающегося человека, — Этот Бог и говорит в Церкви. Он дает заповеди, Его мы любим, ради Него ходим в церковь, и в этом смысл нашей веры — приблизиться к Тому, Кто всегда существовал, существует и будет существовать. Не здания, не священники, не рясы, не формы, не что-нибудь наружное, а суть.
Поэтому, когда другой видит, что ты человек, который постиг суть вещей, а если и не постиг, то метишь в самую суть, и понимает, что ты в жизни исполняешь и формальные обязанности… Как мы говорим (монахи говорят):
— Что ты делаешь?
— Мне сейчас надо исполнить свою обязанность.
Они исполняют свое правило: поклоны, пост, молитву, бдение, четки, все такое. Хотя это и называется формальными обязанностями, но они их не оставляют, потому что знают, что через них мы прикасаемся к безкрайнему Богу, Который выше любых схем, цветов, идей, фантазий, выше всего человеческого.
…И когда ближний увидит, что ты подходишь к нему с этим чувством, с этим духом безкрайности, с этим благоуханием рая, с тем особенным, что несешь в себе, и когда твои глаза, как говорит старец Паисий, сияют оттого, что видят хоть лучик, исходящий от лика Христова и рая, другие это понимают и принимают тебя всерьез. Потому что понимают, что ты тоже всерьез отнесся к одному очень важному вопросу — вопросу нашего спасения, вопросу моей души, вопросу о том, зачем я живу, куда иду, куда уйду? Как я буду жить сейчас, всегда и после смерти — но и сейчас тоже. Понимаешь?
Когда говорю я или ты, другой против нас восстает. А когда говорит какой-нибудь святой человек, такой, у которого есть благодать Святого Духа, благодать Божия в душе, его слова нас трогают. Он может сказать нам и что-нибудь суровое, например:
— Оставь эту девушку! Это нехорошо — то, что ты делаешь! Эта связь, которую ты завел, — грех. Вы ведь не женаты!
Человек слышит это от святого, и душа его смягчается. А услышит от тебя или меня — и начинается злиться. И говорит:
— Да оставьте вы меня в покое! Я буду делать то, что хочу! Это говорите вы!
Как жаль. Как жаль! И ты говоришь себе: «Он не слышит. Как жаль (это я о себе говорю), что я не убедил его в том, что то, что я говорю, — это Божественное, а не мое, не человеческое, не моя настырность. Это не человеческая, а Божественная заповедь».
Мало говорить другим о Божественных заповедях, главное — говорить о них по-Божественному. Понимаешь? Люди потому и не меняются.
Евангелие существует, проповеди произносятся, беседы выслушиваются, делаются заявления, читаются окружные послания, а люди не меняются. Потому что здесь недостает не знаний и информации, а благодати, которая прошла бы через это оглашение. Оглашать значит вот что: я издаю звук, который входит в ухо другого, — некий звук, ты слышишь голос, но голос этот должен давать сладкий толчок, который коснется другого и повлияет на него.
Мы говорим, а нас никто не понимает, никто не придает нам значения, потому что мы еще не поняли, что существуем в пространстве Божественных откровений и явлений. Это я говорил вначале. Когда ты это поймешь, то всё воспримешь иначе и скажешь:
— Ах, мой друг! Сейчас говорит не священник, не духовник такой-то, не батюшка такой-то и так далее, а Сам Бог говорит через него!
Бог, Который является не моим изобретением, не плодом моего воображения, но Откровением. Небеса распахнулись, и Бог сошел на землю. Бог Сам пришел и нашел нас. Мы в слепоте своей не знали, куда идти, во что верить. Любили животных и стали обожать их, обожествлять, стали превращать творение в бога, а Бог пришел и открыл нам истину. Слова Христа Божественны.
Если мы поразмыслим обо всем, что переживаем в Церкви, если как следует, правильно усвоим себе это и поймем, что пространство, в котором движемся, — это Божественное пространство, а то, что мы говорим, — это не человеческое, тогда перестанем притеснять других, даже самих себя, и не будем ощущать никакого давления.
Я не ощущаю давления в Церкви. Я не могу оставаться там, где чувствую давление, где задыхаюсь, — вот это я подразумеваю под давлением: когда я чувствую, что задыхаюсь, что не могу там находиться, что не выношу этого. И я не хочу, чтобы ты становился Божиим человеком, если ты этого не выдерживаешь. Если ты чувствуешь то, что некоторые называют удушьем:
— Но я не выдерживаю в церкви!
— Не выдерживаешь в церкви? А что ты имеешь в виду?
— Я не могу найти общий язык с мамой!
Вы видели? Заметьте явные ошибки. Иначе говоря, для него Церковь — это его мать, это то, что она говорит ему и как она говорит. И знаете, что я ему сказал?
— Согласен! Я с тобой согласен! И маме твоей тоже скажу об этом, когда она придет!
Невозможно, чтобы этот печальный результат был, так сказать, церковным, невозможно, чтобы Богу хотелось видеть тебя таким, невозможно, чтобы Бог наш, Сладчайший Иисус (как говорит св. Никодим Святогорец в своих молитвах18), ходивший по земле, евший и пивший с нами и бывший вместе с нами в боли и радости, к Которому шли и льнули детишки, радовались Ему и не хотели от Него уходить, — разве возможно, чтобы это Христос вынуждал тебя сейчас сказать: «Я задыхаюсь и не выдерживаю в церкви»?
Я сказал ему:
— Надо отличать одно от другого: одно говорит твоя мать, а другое — Христос!
Или даже она может говорить то же самое, что Христос, но только говорит это по-другому — и вынуждает тебя сопротивляться, нервничать, бунтовать и уязвляться. Разберись в этом. Ты ведь уже не маленький.
Она говорила и что-то другое, и ты тоже возмущался, но только не стал бросать всего тут же, а сделал правильное движение. И сейчас я тоже хочу, чтобы ты поднял бунт, восстал и против матери, и против отца, и против меня, против кого хочешь, но только чтобы ты поднял хороший, правильный бунт. Я хочу, чтобы ты взбунтовался, но только не бросая Бога, не бросая Церкви, потому что это уже называется не бунтом, а самоубийством, и тогда ты реально задохнешься, реально себя погубишь.