Я хочу, чтобы ты сказал себе: «Я не принимаю этого Христа, Которому ты учил меня, потому что это не Христос. Я протестую и стараюсь Его найти». Кого? «Истинного Бога, истинного Христа, не Того, о Ком меня учили неправильно, не Того, Кого мне всегда преподносили как гневающегося, ругающего, карающего, постоянно наказывающего, Кто всё называет грехом, Кто не позволяет смеяться, не разрешает идти никуда, Кто не допускает, чтобы тебе было приятно, и не дает порадоваться ничему».
Здесь происходит путаница, ошибка, мы исходим из неверных посылок и всё запутываем, сбиваемся с толку сами и угнетаем детей и самих себя. В нас борются противоположные чувства, мы раним себя сами и раним других, и всё это — «во имя Христа».
В другой раз я расскажу тебе о том, что все хорошее, чего ты хочешь, — того же хочет и Бог, всего хорошего, чего ты по-настоящему хочешь. Но когда я говорю «ты», то имею в виду твое подлинное «я», не правда ли?
Приведу тебе пример. Пьяный хочет пить еще, чтобы напиться еще больше. В этот миг для него самое лучшее — это пить, и если сказать ему: «Ты пить не будешь!» — он весь измучается. Я не это имею в виду, когда говорю, что все хорошее, чего ты хочешь, этого же хочет и Бог, потому что этот пьяный человек сейчас не функционирует естественным образом, он сейчас не такой, каким создал его Бог. Это нездоровое явление, хоть он и считает его здоровым.
Итак, давайте проясним ситуацию, но только по-хорошему. То есть ты хочешь ощущать любовь, тепло, нежность, надежность, доверие, силу, славу, власть — это слова очень хорошие и даже церковные, они существуют в Церкви. «Прославляющих Меня прославлю», — говорит Господь (ср. 1 Цар. 2, 30). Он говорит о славе. Бог хочет, чтобы у нас была слава, но какая слава?
Что такое истинная радость? Кто хочет той радости, о которой ты говоришь: «Я хочу быть счастливым и думаю, что в той жизни, которую веду, я стану счастливым»? Ты ли, твое ли подлинное «я», реальные ли потребности твоей души хотят этого — или, как в случае с пьяным, — страсть, безсилие, болезнь, зависимость, которую ты у себя создал, пристрастность? Понимаешь?
Я согласен, что Бог не хочет, чтобы ты ощущал гнет, но должно стать так, как хочет Бог, чтобы ты достиг определенного состояния, о котором мы уже говорили: из противоестественного состояния перешел к естественному — и из него стремился к сверхъестественному. Противоестественное состояние — это когда я, например, ненавижу своего брата. Это не естественно, а противоестественно: своего брата нельзя ненавидеть. Отсюда я должен достигнуть естественного, того, что делают животные: любить хотя бы тех, кто любит меня, — а оттуда перейти в сверхъестественное состояние: любить даже убийцу брата своего и простить его, как сделал это святитель Дионисий Эгинский19. Это сверхъестественно, т. е. нам предстоит пройти еще долгий путь, прежде чем достигнем хотя бы естественного состояния.
Прикоснуться к Христовым ногам
Действительно, надо немного заставить себя, иначе не получится, но сделать это надо добровольно. И в этом большая разница — сделать это не потому, что так сказала тебе мать, и не потому, что так сказал тот и иной человек, давя на тебя, отчего душа твоя задыхается.
Один человек пришел ко мне и говорит:
— Я курю и пришел, чтобы вы дали мне заповедь (бросить курить)!
— Какую заповедь? Скажи мне! Единственная заповедь, которую я могу тебе дать, — это очень сильно любить Христа! Любить Христа!
— Нет-нет, я курю и хочу, чтобы вы дали мне заповедь бросить курить! Чтобы вы сказали мне это. Чтобы дали мне заповедь, и я бы чувствовал, что вы даете мне заповедь.
— Другими словами, ты хочешь чувствовать кнут на спине? Тебе это нравится? Приятно? А я не хочу таких перемен, которые совершаются на таком основании духовной жизни. Я рад, что ты хочешь подвизаться, рад, что ищешь побуждения, но только не хочу, чтобы твоим побуждением было наказание, страх или моя строгость, но чтобы это была любовь!
И знаешь, что тебе надо сделать? Когда идешь курить, надо чувствовать Господа рядом с собой, говорить с Ним в молитве и любить Его. В тот самый миг, когда куришь, — постараться возлюбить Христа. Если можешь любить Христа — и курить, если в тот час душа твоя может растрогаться от Христова присутствия, а ты все равно будешь курить, — кури. Но только я хочу, чтобы оттого, что ты чувствуешь Христа, это постепенно прекратилось благодаря твоему подвигу любочестия, из любви ко Христу, из желания благоугодить Христу и доставить Ему радость. А не от заповедей такого рода — принуждающих, давящих, — потому что в какой-то момент ты против них восстанешь.
— Ну что, вы дадите мне заповедь?
— Нет! Заповедь такая, чтобы ты любил Христа, и курение прекратится! Ты бросишь его понемногу, любя Христа!
И знаете, после этого он сам стал бороться, принуждать себя, но уже с другим настроем. Впрочем, и я, и ты, получивший диплом, разве не напрягался, когда поступил на факультет, который тебе нравится? Тогда напряжение воспринималось не как напряжение, а как приятное чувство.
Вот кто-нибудь заходит в компьютер, бродит там и находит все что угодно, заходит сюда, заходит туда, использует всяческие программы, изводит себя, проливает семь потов, не спит по ночам, тратит безконечные часы — разве он не напрягается? Напрягается. А какая разница между ним и мной, не разбирающимся в этом и мучающимся! Я же всё забываю, записываю каждый шаг на компьютере, чтобы не забыть следующее действие. Ну не понимаю я ничего в этих вещах! А разница в том, что он делает это с удовольствием, любовью, наслаждением — и радуется этому. Он может сидеть по семь часов перед компьютером и наслаждаться, а я позанимаюсь этим полчаса, чтобы чему-то научиться, и тут же устану, у меня разболится голова. Понимаешь?
Церковь — это пространство, где ты не чувствуешь давления. Я не хочу, чтобы ты чувствовал, что на тебя давят в Церкви. Единственное, в чем хочу, чтобы ты чувствовал давление, — это Христова любовь, т. е. чтобы ты чувствовал нежный нажим, что «Христос любит меня, но не давит». Ничего обязательного. Чтобы ты сделал что-нибудь насильно? Вынужденно? Да никогда. Вот что я имею в виду, говоря «ничего обязательного». Всё добровольно.
Ты собрался стать монахом, и тебя спрашивают:
— Сам ли ты на это идешь? Не привели ли тебя? Не промыли ли тебе мозги, не раскаешься ли ты в этом потом?
Ты встаешь на очень тесный, трудный и суровый путь с чрезвычайно многими лишениями. Становишься монахом — у тебя нет телевизора, денег, мобильного телефона, роскошной еды, машин, разнообразных вещей. У хорошего монаха ничего этого нет. И Церковь его спрашивает:
— А свободно ли ты приходишь?
— Свободно.
— Ты в этом уверен?
— Уверен!
— Подумай еще раз!
— Думаю еще раз.
— Хочешь ли?
— Да! Богу содействующу, честный отче!
И потом видишь настоящего монаха, который радуется, хоть у него ничего нет. И говоришь:
— Ну что, дитя мое, не чувствуешь ли ты сейчас давления?
Однажды мы с учащимися одной школы поехали на экскурсию и остановились в монастыре, чтобы поклониться святыням. И один ребенок спрашивает у монаха, сопровождавшего нас:
— У вас тут что, нет телевизора?
Монах ответил:
— Нет!
Было очень смешно слышать это в монастыре, в умилительной атмосфере. Мы стояли в соборном храме, монах объяснял нам всякие вещи, и тут этот ребенок в своей невинности, простоте и искренности спрашивает:
— У вас здесь что, нет телевизора? И вы никогда не смотрите телевизор?
— Нет!
Он опять спрашивает:
— И вы такой радостный? Вам что, не скучно без телевизора?
— Нет!
— А почему?
Потому что я этого хочу и делаю так! Хочу и делаю, и знаю, почему делаю это: потому что вместо того, чтобы смотреть телевизор, я смотрю на Христа в своей молитве, потому что вместо того, чтобы мои глаза сквернились телевизором, они наполняются слезами, когда я молюсь, и это невероятно прекрасно. Слезы на молитве самые сладкие. Ты ощущал их вкус? Тогда понимаешь, что я имею в виду. Не ощущал? Потому и не понимаешь. Поэтому нам говорят о чем-нибудь, а мы думаем: «Да как же это возможно? Так не бывает! Тяжелое же иго — эта жизнь, которую вы ведете!»
А мы никого не заставляем и никому ничего не навязываем, и поскольку делаем это добровольно, то этим наслаждаемся.
Другой ребенок спросил:
— И вы вообще не едите мяса? Даже на Пасху? Вы не запекаете мяса?
— Нет!
— Да ладно, а что вы едите на Пасху?
— По большим праздникам — рыбу. Хорошо приготовленную. Но мяса не едим!
— Ой! Это очень трудная и непосильная жизнь! — говорят дети.
Когда чего-то не любишь, когда делаешь что-нибудь, не зная, зачем это делаешь, когда смотришь на внешнюю сторону, не зная, что за ней скрывается Личность, и когда твой подвиг не получает личностного характера, — тогда он подобен йоге, где говорят: «Хочу достичь определенного уровня, хочу превозмочь сон, превозмочь голод, превозмочь плотские желания, превозмочь биологические нужды» и т. д. Но это не наш подвиг! Наш подвиг — прикоснуться ко Господу, прикоснуться ко Христу.
Это мне сказали на Святой Горе Афон, когда я спросил:
— Зачем вы пришли на Святую Гору? Какой была ваша цель?
Это сказал мне один монах, 83-летний монах, в скиту святой Анны:
— Моя цель — хоть раз в жизни смочь прикоснуться к Христовым ногам, припасть к ним, обнять и облобызать их, прикоснуться ко Христу!
Как же мне это запало в душу! Он сказал это в 1986 году, а я до сих пор это помню. Он не сказал, что его цель — поститься, научиться бодрствовать по ночам, молиться по четкам, класть поклоны, научиться еще чему-нибудь. Ничего из этого. Не это цель. Цель — это Личность, цель — Иисус Христос, Божий Сын. Он наша цель, Его я ищу в подвиге, который совершаю, и ради Него пощусь, не ради цели, а ради Него. Ради Него добровольно напрягаюсь, и мне это приятно. Я не мазохист, не садист, но наслаждаюсь этим напряжением, потому что радуюсь тому, что делаю. И, напрягаясь, я в то же время наслаждаюсь чем-то высшим, чего ты представить себе не можешь.