ии, могли бы, если, несмотря ни на что, они сохранили какую-то способность к пониманию, принять эти факты просто в силу их символической ценности; что же касается нас, то для нас очевидно, что эта символическая ценность не только ничуть не умаляет собственную реальность этих событий как фактов исторических, но в целом является принципиально важной, поскольку придает им высшее значение, гораздо более глубокого уровня, чем то, которое они могут иметь сами по себе; и это еще один вопрос, требующий отдельных объяснений.
Все, что существует, каким бы то ни было образом непременно является частью универсальных принципов, и все существует лишь потому, что участвует в этих принципах, которые представляют собой вечную сущность и неизменное наполнение непреходящей актуальности божественного Разума; следовательно, можно сказать, что все вещи, какими бы случайными они ни представлялись сами по себе, по-своему и на своем уровне существования, выражают или представляют собой основные принципы, ибо иначе они были бы просто ничем. Таким образом, от одного уровня к другому все вещи тесно сообщаются между собой, чтобы поддерживать единую и всеобщую гармонию, ибо гармония, как мы уже указали на это выше, это не что иное, как отражение основного единства в многообразии проявленного мира; и именно эта связь вещей является истинным основанием символики. Вот почему законы, действующие в любой внутренней области, могут быть использованы для обозначения реалий высшего порядка, где эти законы обретают свой глубокий смысл, который является одновременно их принципом и их концом; попутно мы также можем отметить по этому поводу ошибку современных “натуралистических” интерпретаций античных традиционных учений, интерпретаций, которые, опрокидывают иерархию связей между различными уровнями реальности. Рассмотрим например, лишь одну из наиболее распространенных в наши дни теорий, согласно которой символы или мифы никогда не брали на себя функцию отображения движения звезд, но несомненно, что среди них встречаются образы, вдохновленные этим движением и предназначенные с помощью аналогии объяснить совсем иную вещь, поскольку законы этого движения физически выражают метафизические принципы, от которых они зависят; именно на этом и основана истинная астрология древних. Низшее может символизировать высшее, обратное же невозможно; кроме того, если бы символ был более удален от уровня восприятия, чем то, что он символизирует, вместо того, чтобы быть к нему как можно ближе, как смог бы он выполнять предназначенную ему функцию, которая состоит в том, чтобы сделать истину более доступной для человека, давая “поддержку” ее пониманию? С другой стороны, совершенно очевидно, что использование астрономической символики, никоим образом не мешает астрономическим явлениям существовать как таковым и обладать, на своем собственном уровне, всей реальностью, на которую они способны; таким же образом дело обстоит и с историческими событиями, ибо они, как и всякие другие, по-своему выражают высшие истины и соотносятся с законом соответствия, о котором мы только что говорили. Все эти события существуют вполне реально как таковые, но в то же самое время они равным образом являются символами; и с нашей точки зрения они представляют гораздо больший интерес именно как символы, чем как факты; иначе и не может быть, поскольку мы все стремимся соотнести с принципами и именно в этом, как мы объяснили ранее,[7] заключается основное различие между наукой “светской” и наукой “сакральной”. Мы так упорно настаиваем на этом для того, чтобы избежать малейшей путаницы в этом вопросе: нужно уметь поставить каждую вещь на положенное ей место; место истории, как и всех остальных наук, если рассматривать ее как подобает, находится в интегральном знании, но в этом отношении значение истории состоит лишь в том, что даже в незначительных событиях, которые являются ее непосредственным предметом, она позволяет найти точку опоры, чтобы подняться над ними. Что же касается “светской” точки зрения на историю, которая привязывается исключительно к фактам и не может их обойти, она для нас неинтересна, так же как и все, что принадлежит сфере простой учености; все это не история, если понимать ее в том смысле, в котором мы рассматриваем факты, и именно это позволяет нам не обращать ни малейшего внимания на некоторых предвзятых “критиков”, особо ценимых в наше время. Кроме того, нам кажется, что эксклюзивное употребление определенных методов было навязано современным историкам лишь для того, чтобы помешать им обрести ясность в вопросах, которых им не следует касаться по той простой причине, что это могло бы привести их к заключениям, противоречащим “материалистическим” тенденциям, которые “официальное” образование хотело бы сделать господствующими; само собой разумеется, что, мы не имеем ни малейшего желания сдерживать себя в этих вопросах. Иначе говоря, мы собираемся непосредственно приступить к теме нашей работы, не задерживаясь более на этих предварительных замечаниях, которые, помогают определить настолько четко, насколько это возможно, дух, в котором мы будем писать нашу работу и в котором ее, соответственно, надо читать, чтобы действительно понять ее смысл.
Глава 2
Противостояние властей — светской и духовной — в той или иной степени встречается почти у всех народов, в этом нет ничего удивительного, поскольку подобное происходит в силу всеобщего закона человеческой истории и, кроме того, связано со всем единством “циклических законов”, о которых мы постоянно упоминали почти во всех наших работах. В более древние периоды это противостояние, согласно традиционным данным, было выражено в символической форме, как мы уже указывали на это ранее на примере кельтов; однако в данной работе мы предполагаем развить другой аспект этого вопроса. В настоящий момент обратимся к двум историческим примерам, взятым, соответственно, из истории Востока и Запада: в Индии антагонизм, о котором идет речь, встречается в форме борьбы между Брахманами и Кшатриями, несколько эпизодов которой мы изложим в дальнейшем; в средневековой Европе этот антагонизм проявляется наиболее очевидно в том, что принято называть распрей между Церковью и Государством, хотя есть и другие, более частные, но не менее характерные, примеры этого антагонизма, как мы это увидим далее.[8] Кроме того, можно было бы легко установить, что эта борьба продолжается и в наши дни, хотя в силу современного беспорядка и “смешения каст” она осложняется гетерогенными элементами, которые могут ее скрыть от глаз стороннего наблюдателя.
Нет сомнения, по крайней мере за исключением отдельных крайних случаев, что обе эти власти, которые можно назвать властью священнической и властью царской, ибо именно таковы их истинно традиционные обозначения, имеют право на существование и свою собственную сферу действия. В общем-то, споры обычно разгораются лишь вокруг вопроса об иерархическом соотношении, которое будет неизбежно существовать между ними; это борьба за первенство, и протекает она практически всегда одинаково: воины, которым принадлежит светская власть, на первых порах подчиненные власти духовной, восстают против нее и объявляют себя независимыми от любой внешней силы или даже пытаются подчинить себе духовную власть, превосходство которой над собой они первоначально признавали, и пытаются сделать ее инструментом своего собственного господства. Этого достаточно, чтобы показать, что в ходе подобных выступлений происходит опрокидывание нормальных отношений, но это видно еще яснее, если рассматривать их не просто как отношения двух социальных функций более или менее четко определенных, для каждой из которых достаточно естественной представляется склонность посягать на права другой, но как отношения двух сфер, в которых соответственно выполняются эти функции; именно соотношение двух сфер должно логически определять соотношение властей.
Однако, прежде чем приступить собственно к этой теме, мы должны сформулировать еще несколько соображений, которые облегчат ее понимание и уточнят значения терминов, которыми мы собираемся постоянно пользоваться; это тем более необходимо, поскольку из-за постоянного употребления значение этих терминов приобрело неопределенный характер, а иногда и сильно изменило свой первоначальный смысл. Прежде всего, поскольку мы говорим о двух властях и в силу различных причин у нас может возникнуть необходимость сохранять между ними внешнюю симметрию, необходимо в большинстве случаев, чтобы лучше обозначить различие между ними, употреблять по отношению к духовному порядку слово “autorite” (владычество, власть, авторитет), а не слово “pouvoir” (власть, влияние, сила), которое предпочтительнее для обозначения светского порядка, поскольку более ему подходит, если вспомнить прямое значение этого слова. На самом деле слово “pouvoir” практически неизбежно ассоциируется с идеей могущества или силы, особенно силы материальной,[9] могущества, которое проявляется внешне и укрепляется внешними средствами; именно таковой, уже в силу определения, является светская власть.[10] Напротив, духовное владычество, внутреннее по своей сути, проявляется только само по себе, независимо от любой ощутимой поддержки, и действует как бы невидимо; в данном случае о силе или о могуществе можно говорить лишь посредством аналогии; когда мы имеем в виду духовное владычество в чистом виде, если можно так сказать, необходимо отдавать себе отчет, что речь идет о силе истины и собственно интеллектуальном могуществе, имя которому “мудрость”.[11]
Объяснения, и, может быть, даже еще более подробного, требуют выражения, которые мы только что употребили: власть царская и власть священническая; что же конкретно необходимо понимать под священническим и царским? Если начать с последнего, можно сказать, что царская функция включает в себя все то, что на социальном уровне представляет собой “управление” в собственном смысле этого слова, даже при условии, что оно не имеет формы монархии; на самом деле эта функция собственно целиком принадлежит всей касте Кшатриев, и царь — это лишь первый среди них. Функц