Духовность. Формы, принципы, подходы. Том I — страница 11 из 15

Научная дисциплина, называемая «духовность»

За последние десятилетия наблюдается рост научной деятельности: публикуются монографии и периодические издания, выпускается мистическая литература, разрабатываются образовательные программы и основываются исследовательские институты. В то же время развитие науки выявило неопределенное положение, в котором оказалась дисциплина «духовность». С одной стороны, она имеет давнюю историю: размышления о живой духовности восходят к первым векам христианства^[1042]. С другой стороны, современная духовность во многом расходится с традиционной наукой о духовности^[1043]. Вопрос состоит в том, как должным образом оценивать духовность как научный предмет в наше время, когда она столь радикально расширилась и отошла от первоначального значения? Как теперь следует определять формальный объект, изучаемый в таком большом количестве научных дисциплин? Столкнувшись с этой амбивалентностью, ученые могут выдвинуть на первый план нарушение последовательности: поскольку духовность уже не является ни исключительно римско-католической, ни догматической, ни предписывающей и концентрируется теперь не на совершенстве, а на развитии, не на внут- ренней жизни, а на личности в целом^[1044], то должна быть разработана новая дисциплина^[1045]. Однако хотелось бы знать, насколько сильны эпистемологические аргументы, приводимые в пользу такого нарушения последовательности.

Связь между богословием и духовностью

Связь между богословием и духовностью заслуживает особого внимания^[1046]. В традиционном богословии академическая дисциплина «духовность» подчинялась господству догматики и морали, содержание которых предполагалось интериоризировать. Но за последние десятилетия она отделилась от традиционно-богословской направленности (а следовательно, также и от традиционного названия «духовное богословие»), чтобы, подобно истории церкви и экзегезе, стать независимой, небогословской (то есть недогмати- чески-богословской) дисциплиной. И все же вопрос в том, не дает ли наука

о духовности слишком уж стереотипную оценку богословию — дисциплине, которая с годами изменилась²⁷. Богословие часто изображают в карикатурном виде — как абстрактную, обезличенную, формальную, догматическую, ста- ромодно-систематическую, бесплодную, одномерную науку²⁸. Соответствует ли этот образ тому, который мы действительно обнаруживаем в современном богословии²⁹?

Живая духовность и изучение духовности

Периодически то и дело возникают споры о связи между живой духовностью (обычай, практика, участие, соучастие) и наукой о духовности*⁰. Чтобы это обсуждение не увязло в болоте, следует различить здесь несколько уровней. На самом общем эпистемологическом уровне это, исходя из сути рассматриваемого предмета, неразрывное переплетение мира, в котором мы живем, и науки: «Не вызывает сомнения тот факт, что жить духовной жизнью означает обладать онтологическим и экзистенциальным преимуществом над ее изучением»*¹. Это преимущество, как предосмысливающее, является основополагающим для постижения ученым (герменевтики) ³². Порой изучение духовности, наряду с другими факторами, стимулирует это необходимое пре- досмысление (практика, интернатура)³³. Другой уровень начинает действовать (даже если имеется герменевтическая связь), когда мы замечаем, что способ изучения духовности воздействует на живую духовность: «Как с готовностью свидетельствуют студенты, изучение сферы духовности приводит их к вовлечению в нее, часто на очень глубоком уровне, а преображение, пережитое в процессе учебы, отражается на последующих исследованиях»³⁴.

Эта реверберация — часть процесса герменевтики: осмысление носит преображающий характер³⁵. Мы вновь говорим о другом уровне, когда изучение

W. Principe, Christian Spirituality, в NDCSp, 1993, 936.

P. Sheldrake, Some Continuing Questions. The Relationship between Spirituality and Theology, в Christian Spirituality Bulletin 2, 1994, no. 1, 15–17.

P. Endean, Theology out of Spirituality. The Appmach of Karl Rahner, в Christian Spirituality Bulletin 3, 1995 no. 2, 6–8.

S. Schneiders, A Hermeneutical Approach to the Study of Christian Spirituality, 13; S. Schneiders, Theology and Spirituality, 273; idem, Spirituality as Academic Discipline, 10–11. По этой проблематике см. также: В. Hanson, Spirituality as Spiritual Theology, в Modem Christian Spirituality, ed. B. Hanson, Atlanta (Georgia), 1990, 50; idem. Theological Approaches to Spirituality. A Lutheran Perspective, в Christian Spirituality Bulletin 2, 1994, no. 1, 7–8; M. Frohlich, Participation and Distance. Modes in the Study of Spirituality, в Christian Spirituality Bulletin 2, 1994, no. 1, 24; P. Sheldrake, Some Continuing Questions, 16; B. Lane, Galesvile and Sinai. The Researcher as Participant in the Study of Spirituality, в Christian Spirituality Bulletin2, 1994, no. 1, 18–20.

S. Schneiders, Spirituality as Academic Discipline, 11.

Idem, A Hermeneutical Appmach to the Study of Christian Spirituality, 13.

⁸⁵ Ibid.

³⁴ S. Schneiders, Spirituality in the Academy, в Theological Studies 50, 1989, 695.

Idem, A Hermeneutical Approach to the Study of Christian Spirituality, 14.

духовности является частью программы формирования, как это порой бывает в случае монастырской среды. Несмотря на то, что изучение духовности — это существенная часть живой духовности⁸⁶, истина состоит в том, что формирование не представляет собой непосредственной цели исследования духовности^[1047]. И, наконец, еще один уровень — изучение практики. Так же, как существует практическое богословие, существует и изучение практической духовности: исследование духовного опыта, содействие духовной жизни⁸⁸. Порой для проведения этого исследования необходимо соучастие людей. Для такого вида (сопричастного) исследования характерны свои проблемы и возможности, а также свое логическое обоснование.

В нашем основном исследовании мы руководствуемся главными вопросами, которые определяют тип исследования. (1) Каковы фундаментальные характеристики сферы духовности? (2) Какая методология соответствует этой сфере?

В первых трех главах мы будем рассматривать первый вопрос. Вначале с помощью 13 основных слов, включая термин «духовность», мы будем изучать занимающую нас область. Можно было бы назвать это материальным объектом: процесс развития божественночеловеческих взаимоотношений (глава 1). Затем мы изучим точки зрения, исходя из которых научная дисциплина «духовность» (внутри дисциплины) и другие дисциплины (при взаимодействии дисциплин) исследуют обнаруженную нами область бытия. Это может быть названо формальным объектом: божественночеловеческое преображение (глава 2). В третьей главе мы проведем более тщательное изучение материального и формального объекта в свете сформулированных нами в части I характеристик. Подытоженная в единообразном синтезе, наша формулировка материального и формального объектов выглядит следующим образом: процесс развития божественночеловеческих отношений как преображение (глава 3). Следуя этой фундаментальной характеризации, мы будем изучать необходимую методологию. Прежде всего мы рассмотрим, как живая духовность критично и систематично отражается на ее деятельности (глава 4). Затем, основываясь на этом, мы составим план для духовности как для научной дисциплины: ее эпистемологическое положение; научный подход, наилучшим образом соответствующий рассматриваемой области реальности; основные черты научного метода (глава 5).

Глава 1 Духовность, постигаемая в свете своего праксиса

Введение

Основные слова, разработанные живой духовностью для передачи реальности своего опыта, выводят на первый план важные аспекты процесса развития отношений, развертывающегося между Богом и человеком.

Основные слова Писания

Основные слова Писания описывают сферу духовности как полярное напряжение между Богом и человеком. В этой связи особенно выделяется божественный полюс: как — вызывающий трепет святой и совершенно милостивый —

он воздействует на человека.

1.1.1. Страх Божий

Библиография

1.1.2. Святость

Библиография

1.1.3. Милость

Библиография

1.1.4. Совершенство

Библиография

Эллинистические термины

Ключевые эллинистические слова показывают, как в процессе взаимоотношений, возникающих между божественным и человеческим, человеческий полюс ощущает свой путь к Богу через знание, упражнение, внимание, благочестие и зависимость.

1.2.1. Гносис

Библиография

1.2.2. Аскетизм

Библиография

1.2.3. Созерцание

Библиография

1.2.4. Набожность как преданность (devotio)

Библиография

1.2.5. Набожность как благочестие (pietas)

Библиография

Современные обозначения

Современные обозначения характеризуют сферу духовности по отношению к социокультурному контексту: на фоне односторонней рациональной культуры Запада духовность создает свою собственную сферу, со своими логикой и языком.

Каббала

Библиография

Мистицизм Библиография

Внутренняя жизнь Библиография

Духовность Библиография

Введение

Праксис обладает собственным языком, на котором он говорит нам о своем осмыслении действительности. Этот язык содержит ряд простых слов, таких как я, вы, она, он, человек, жизнь, Бог, здесь, там, раньше, сейчас, завтра и т. д. Не существует такой культуры, которая может обойтись без этих основных слов, указывающих на фундаментальную реальность, обращающих на нее внимание, раскрывающих ее смысл¹. Мартин Хайдеггер выражает это следующим образом: язык праксиса посредством особого, присущего ему оригинального способа дает отчет о заданном понимании переживаемого опыта². Помимо этой оригинальной интерпретации праксиса существует еще и научная трактовка, которая дает описание вещей с объективной точки зрения. «Между интерпретацией, которая все еще ограничивается субъективным осмыслением, и абсолютно противоположным теоретическим суждением о чем-то, имеющемся налицо, существует множество промежуточных градаций»³. В первой главе нашего фундаментального исследования мы внимательно рассмотрим первую крайность: основные слова живой духовности, в которой осмысление праксиса проявляется оригинальным способом. В следующей главе мы обратимся к рассмотрению второй крайности: духовности, рассматриваемой с научной точки зрения.

Как было сказано выше, праксис использует простые слова (основные слова, фундаментальные категории, корневые метафоры), посредством которых он указывает на основную реальность и напоминает о ней. Чем точнее эти основные слова раскрывают действительность, тем больше мы убеждаемся в том, что реальность действительно такова. Сфера духовности также обладает своими основными словами. Несомненно, что, прежде всего, это — слово «духовность». Еще несколько десятилетий тому назад это слово имело ограниченное применение в рамках сравнительно небольшой группы людей. В настоящее время его семантический диапазон в значительной степени выходит далеко за рамки конкретной группы. По сравнению с ним такие слова, как «благочестие» и «набожность», звучат тускло. Возможно, что только слово «мистицизм» может несколько приблизиться к той высоте, которую приобрело слово «духовность» за последние 50 лет. Из этого примера видно, что дискуссии относительно сферы духовности (введения, руководства, передовые статьи, антологии) зачастую начинаются с более или менее краткого обсуждения слова «духовность». Посредством таких этимологических вступлений авторы хотят не просто передать информацию, а выявить с ее помощью — как для себя, так и для своих читателей — сферу духовности. В качестве примера мы процитируем предложение из краткого предисловия к справочнику под названием World Spirituality: «Данный труд акцентирует внимание на внутреннем измерении личности, которое различные традиции именуют “духом”»^[1048]. Здесь мы видим, как через этимологию слова «духовность» («духовность» отсылает к «духу») раскрывается «внутреннее измерение личности» — измерение, которое затем характеризуется как «глубочайшее средоточие личности», где личность открыта трансцендентному и финальному измерению^[1049]. Другие авторы, следуя аналогичному этимологическому методу, приходят к «духу» (нус [1050]) западной философии, к «духу» Павла или же к Духу Божьему, который парил над водами и который Бог вдохнул в ноздри человека.

Такое положение дел требует критического комментария. «Духовность» — это не единственное основное слово, которое праксис использует для объяснения своего оригинального понимания рассматриваемой сферы. Есть еще и другие основные слова, посредством которых в другие времена и в других культурах разъяснялось понимание действительности. Было время, когда такие термины, как хасидизм, медитация, каббала, аскетизм, мистицизм, совершенство, набожность и благочестие, имели такую же возвышенную силу, какую сегодня имеет для нас слово «духовность». Нам также стоит взглянуть на реальность с помощью этих основных слов, так как они раскрывают свою точку зрения на сферу духовности. Сначала мы рассмотрим несколько основных слов из Писания: набожность, святость, милосердие, совершенство. Они объясняют феномен, именуемый «духовностью», в том виде, в каком мы встречаем его в иудаизме, христианстве и исламе. В то же время они [эти основные слова] столь фундаментальны, что самоочевидно вызывают параллели в других духовных традициях. Затем мы рассмотрим термины, которые использовались в эллинистическом мире при осмыслении им сферы опыта, который мы называем «духовностью»: гносис, созерцание, аскетизм, благочестие и набожность. Здесь мы также отмечаем параллели с другими духовными традициями. Наконец, мы рассмотрим выражения, объясняющие феномен духовности в контексте западной культуры: каббала, мистицизм, внутренняя жизнь и духовность.

1.1 Основные слова Писания

В Древнем Израиле люди для описания сферы духовности использовали ряд простых слов. В этом духовном словаре ключевыми терминами были: страх Божий, святость, милосердие и совершенство. Мы обнаружим, что эти основные слова полностью прослеживают процесс встречи между Богом и человеком — от первоначального трепетного соприкосновения до благоговейного соединения и завершения в любви (страх Божий); от первого акта разрыва с порочной жизнью до состояния поглощения божественной чистотой (святостью); от первого осознания Божьей благодати до погружения в щедрое изобилие (милосердие) Божье; от изначальной крепости, полученной человеком от Бога, до полного проявления бескорыстной любви (совершенство).

Эти основные слова Писания столь фундаментальны, что постоянно выходят на поверхность. В самые разные периоды времени «страх Божий» был центральным духовным термином. «Святость» составляет основу жизни святых. «Милосердие» — это основное положение хасидизма. На протяжении веков «совершенство» определяло концепцию духовности. Значение этих библейских основных понятий не ограничивается иудеохристианскими и мусульманскими традициями. Это самоочевидно в случае понятия «святость». Это основное слово составляет сердцевину всех типов духовности. Но и такой термин, как «милосердие», сразу же напоминает нам о сострадании (ка- руна) в буддийской духовности. Мы рассмотрим различные параллели под соответствующими заглавиями.

Страх Божий

«Страх Божий» (страх, благоговение, почитание Бога) — это фундаментальное библейское выражение, которое говорит о духовности как о процессе, который начинается с потрясающего переживания, состоящего в том, что Бог является и всегда остается внушающей трепет тайной. С точки зрения человека этот потрясающий опыт характеризуется как пассивностью (колебаниями, отклонением, неустойчивостью), таки активностью (соучастием, восторгом). Страх Божий формируется при благочестивой жизни и совершенствуется в благочестивой любви. Совершенно очевидно, что в Древнем Израиле «страх Божий» был по существу синонимичен «набожности»^[1051].

Внушающая трепет тайна

Там, где Бог является в своей Святости (см. Пс 98:3; 110:9) и величии (Втор 7:11; 9:4, Пс 46:2; 95:4), Он вызывает глубокое почитание. Моисей закрыл свое лицо, когда ему явился Бог, «потому что боялся воззреть на Бога» (Исх 3:6). Когда Илия услышал голос Бога, то он в ошеломленности обернул свое лицо покрывалом (1 Цар 19:12–13). Но благоговейное почитание вызывало не только богоявление, но и действие Бога в творении и в истории: Его созидательная мощь (Пс 32:8–9), освобождение от египетского плена (Исх 14:31), Его суд (Пс 75) переживаются как внушающие трепет.

Парадоксальная структура страха Божьего

Ужасающее присутствие Бога вызывает в душе парадоксальную реакцию: она одновременно потрясена и восхищена, охвачена ужасом и очарована, исполнена страха и доверия, испытывает панику и стремление. Эта парадоксальная структура доказывается также тем фактом, что, с одной стороны, страх сопутствует таким словам, как содрогание, дрожь, трепет, потрясение, а с другой стороны, связан с такими выражениями, как любовь, верность, служение и последование^[1052]. Это противоречие между страхом и любовью, присущее страху Божьему, порой оправдывают небрежным толкованием слов Иоанна: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершенен в любви» (1 Ин 4:18). Здесь Иоанн говорит не о страхе перед Богом, а о страхе перед наказанием (который является просто одним из проявлений зарождающегося страха Божьего). Совершенное благоговение (как проявление страха Божьего) — это любовь, преисполненная почитания. Структура «почитания» парадоксальна: она является результатом изменения, вызванного прикосновением свыше. Мы пребываем в состоянии потрясения перед непостижимой Тайной Бытия (Притч 15:33; 22:4, Екк 3:14). Именно таким образом Бытие взывает к нам. Только теперь мы ощущаем его благодатную исключительность (Притч 1:7; 2:5).

Врата жизни

Страх Божий — начало мудрости (Притч 9:10, Пс 110:10, Иов 28:28, Сир 1:14, 20). Он открывает врата жизни. Как истинный учитель, он наставляет своих детей на правильный путь^[1053]. «Путь к Богу начинается со страха Божьего и направлен на обретение силы»^[1054]. Страх Божий указывает благочестивому человеку жизненный путь: «Страх Господень — источник жизни, удаляющий от сетей смерти» (Притч 14:27; 19:23, Сир 1:13). Тот, кто приобрел этот страх, избежал ловушки смерти (ср. Притч 7:27). В своей наготе он открыт Богу, который ведет его сквозь глубокую мглу: «Кто из вас боится Сущего? Кто ходит

во мраке, без света, да уповает на имя Сущего*» (Ис 50:10, Притч 19:23). Страх Божий — это источник жизни, посредством которого мы осознаем, «насколько благ Сущий» (см. Пс 33:8–9): «Я знаю, что благо будет боящимся Бога, которые благоговеют пред лицем Его» (Екк 8:12).

Бояться Бога значит жить добродетельной жизнью

Боящиеся Бога добродетельны (Иов 1:1, Исх 18:21); они стремятся к миру и бегут от зла (Пс 33:15); они не занимаются чародейством, не прелюбодействуют, не клянутся ложно, не удерживают плату у наемника, не притесняют вдов и сирот и не отталкивают пришельцев (Мал 3:5). Бояться Бога значит почитать Его (Пс 33:15, Иов 1:1, 8; 3:7; 8:13; 16:6; 28:28 и т. д.). В таком поведении проявляется страх Божий. Все заповеди следует читать в свете одной: «Не обижайте один другого; бойся Бога твоего, ибо я — Сущий, Бог ваш» (Лев 25:17; 19:14,32). Таким образом, в истории духовности страх Божий и добродетельная жизнь всегда связаны друг с другом, это — нечто само собой разумеющееся^[1055].

Страх Божий и любовь

Страх Божий и любовь сущностно взаимосвязаны. Когда эта взаимосвязь нарушается, страх Божий превращается в рабский страх перед Богом. По этой причине традиционно различают целомудренный и нечистый страх Божий^[1056]. Нечистый страх Божий вселяет ужас перед наказанием и изгнанием. Это рабский страх. Чистый страх Божий — в совершенном почитании Другого. Это уважение сына к отцу^[1057]. Древние отцы подчеркивали связь между почитанием и любовью: Бог побуждает нас бояться Его только для того, чтобы мы могли любить Его^[1058]. Страх Божий ведет к любви к Богу: «Чем больше мы осознаем, что должны бояться Бога, тем больше Бог изливает на нас сокровенную милость, побуждающую любить Его»^[1059]. Любовь побеждает рабский страх, но сберегает благоговейное почитание:

Поэтом)' кто бы ни укрепился в совершенстве этой любви, он непременно взойдет по ступени совершенства к более возвышенному страху любви, порожденному не ужасом перед наказанием или желанием награды, а величием этой любви… поскольку они боятся не ударов судьбы, не бедствий, а лишь страшатся малейшего проступка перед любовью. И поэтому они всегда полностью поглощены благочестием не только в каждом своем поступке, но и в каждом слове, дабы ревностная любовь к ним окружающих ни в малейшей степени не сделала их равнодушными^[1060].

Единство любви и почитания является также важным аспектом иудейской духовности^[1061]. Средневековый хасидизм сосредоточен вокруг этой идеи: благоговейный страх перед Создателем воспламеняет любовь^[1062]. «Когда душа глубоко погружена в размышления в благоговейном страхе перед Богом, в ней разгорается пламя сердечной любви, и слезы любви, преисполненные духовной радости, подкрепляют сердце»^[1063]. Все сосредотачивается вокруг любви и благоговейного страха: «Итак, всегда, в любой момент времени человек должен пребывать к любви к Богу, Который проникает в его сердце и внутренности и побуждает к преданности своим заповедям и делает так, что страх Божий всегда отражается на лице человека»^[1064].

Заключение. Страх Божий — неотъемлемая часть всего духовного пути. Он заставляет уклоняться от зла, ведет к раскаянию и покаянию, побуждает соблюдать заповеди, открывает перспективу почтительной любви и продолжает принцип мистической мудрости^[1065]. Поэтому Кассиан пишет: «Тот, кто блажен и совершенен в страхе Божьем,, то есть тот, кто ревностно восходит от страха к надежде, призывается к еще более блаженному состоянию, которое есть любовь…»^[1066]Страх Божий ведет душу к мистической мудрости^[1067].

Библиография

Becker J., Gottesfurcht im Alien Testament, Rom, 1965.

Derousseaux L., La crainte de Dieu dans FAncien Testament. Royaute, alliance, sagesse dans les myaumes d’IsraeletJuda. Recherches d’exegese et d’histoire sur la racineyare, Paris, 1968. Goldstein N., Forests of the Night. The Fear of God in Early Hasidic Thought, Northvale (New Jersey), 1996.

Marschuetz G., Die verUmne Ehifurcht. Uberdas Wesen derEhrfurcht und ihre Bedeutungfur unsere Zeit, Wurzburg, 1992.

New D. & Petersen R., Ноги to Fear God without Being Afraid of Him, Wheaton (Illinois), 1994.

Plath S., Furcht Gottes. Der Begrijfjrdi’ im Alien Testament, Stuttgart, 1962.

Vreekamp H., De vreze des Heren. Een oorsprongswoord in de systematische theologie, Utrecht, 1982.

WORSLEY C., The Fear of God in the Old Testament. A Lexicographical Study, London, 1972.

Святость

Основной термин «святость» касается главного компонента, присутствующего во всех типах духовности. Каждая духовность имеет собственных святых; каждому типу духовности присущи свои способы освящения, при котором в один момент преобладает активный компонент (самоосвящение), а в другой — пассивный (освящение кем-то). Те, кто истолковывает духовность в свете основного термина «святость», помещают этот феномен в особое поле напряжения: с одной стороны, нерушимая святость, с другой, — нечистая тленность. Духовность — это переход от порочного (нечестивого, нечистого, тленного) к святому (чистому, непреложному, непоколебимому). В этот переход вовлечены все пласты человеческого бытия: психические, этические, социальные и религиозные. При этом она стремится к завершенности, к тому, чтобы быть полностью поглощенной Богом и излучать Его свет, не осознавая этого.

Основная категория, называемая «святостью», в которой проявляется сущность религиозного опыта как такового^[1068], прежде всего, относится к Источнику святости (Богу, Абсолюту) и, кроме того, ко всему, что существует в сфере ее влияния (предметам, людям, пространствам, временам, процессам). Мы будем изучать наиболее важные аспекты святости в том контексте, в каком о них говорится в Писании^[1069]и Предании^[1070].

Святое

В Писании нет синонимов к слову «святое»: то, что свято, полностью отрекается от себя и пребывает в абсолютности. Поэтому, когда Моисей приближается к горящему кусту, ему говорят: «Не подходи сюда! Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх 3:5). Святое отличает себя ото всего, что находится вне его. «Святой огонь» (Исх 3:2–3, Лев 10:3) отражает все остальное или поглощает его. Оно подобно чистой воде (Числ 20:13): оно очищает и удаляет всю грязь. Оно походит на свет, который «покрыл небеса величием Его», и «блеск Его — как солнечный свет» (Авв 3:3–4), поглощающий тьму. Святое создает вокруг себя атмосферу неприступности: Моисей должен провести черту вокруг горы Синай (Исх 19:10–24). Чтобы можно было приблизиться к святой горе, требуется полное почитание. По этой причине также очень важно различать святое и обычное (Лев 10:10, Числ 18:32, Лев 22:15; 19:8, Исх 31:14, Лев 21:12, 23)^[1071]. Святое не должно смешиваться ни с чем другим, поскольку это оскверняет его суть.

Святый Израилев

Единственный, кто истинно свят, — это «Святый Израилев» (25 раз повторяется в Книге Исаии). Серафимы трижды восклицают: «Свят, свят, свят» (Ис 6:3). Бог превознесен на высоту и обитает там. «Ибо так говорит Высокий и Превознесенный, вечно Живущий, — Святый имя Его: Я живу на высоте небес и во святилище, и также с сокрушенными и смиренными духом, чтоб оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушенных» (Ис 57:15). В Нем — нетленная истина (Ис 5:16), данная Израилю как искупительная сила. Его святость отличает его от всех других и делает его несравненным (Ис 40:25). Он обитает в недостижимом свете: «Я — Бог, а не человек; среди тебя — Святый» (Ос 11:9).

Освящение

Освящение состоит в полном посвящении себя Святому. В этом посвящении человек является как активным (отказывается от себя), так и пассивным (он затронут и поглощен). Освящение в активном смысле — это освящение людей и предметов, посредством чего они возносятся к сфере святого: священник и его облачение (Исх 29:21), все, что связано с алтарем, предметами культа и жертвоприношением (Исх 29:37, 30:29, Лев 6:11, 20). Поэтому Моисей должен освятить свой народ, дабы тот смог пережить явление Бога на горе Синай (Исх 19:10–15). Посвящение подразумевает очищение: люди должны вымыть свои одежды (Исх 19:10–15). Моисей должен снять обувь свою (Исх 3:5). Это относится не только к физической нечистоте, но также и даже более того — к нравственной скверне (Ис 6:5–7). Таким образом, ритуальное очищение, которое должно быть конкретизировано физически, символизирует очищение человека в целом. При освящении люди осуществляют переход к сфере святого, отдаляясь от несвятого. Этот переход совершается в процессе повседневной жизни^[1072]. Те, кто посвящают себя, приводят себя, насколько это возможно, в соответствие со Святым: «Ты должен быть свят, поскольку Я свят» (Лев 9:2). Так как люди посвящают себя, они посвящаются. Это пассивный компонент освящения: затронутость Святым; поглощенность Святым. Он один есть Святой, который освящает: «Я — Сущий, освящающий вас» (Лев 22:32).

Святой

Тот, кто совершил переход от несвятого к святому, является святым. Этот переход удаляет святого из сферы несвятости:

Первоначально святой человек существовал в таинственном мраке на заре истории в том виде, который очень отличается от гениев, героев, вождей. Его скрывает исходящий от него невообразимый свет. Трудно постигнуть его как историческое лицо, неважно, говорим ли мы об Иисусе, Мухаммаде, Конфуции или Лао-цзы. Этот факт является признаком необычайной жизни, происходящей от таких людей^[1073].

Святой человек поглощен святостью. Мы видим только излучающее свет лицо Моисея. Точно также Израиль должен быть «святым» (Исх 19:6, Втор 7:6; 26:19). Святой человек соединяется со Святым. Не осознавая этого, он излучает святость Бога, как отблеск сгоревшего жертвоприношения^[1074]. В этом смысле типичными святыми являются мученики.

Заключение. Духовность, постигаемая с точки зрения основного термина «святость», представляет собой динамичный процесс: Святость Бога привлекает людей, очищает их и приводит к недоступному свету. Духовность — это непрерывный переход от несвятого к Святому. Этот переход осуществляет ся святыми, которые тем самым становятся образцами духовности для всех остальных⁸⁰. Святые — это истинные знатоки сферы духовности^[1075].

Библиография

Armstrong J., The Idea of Holiness and the Humane Response. A Study of the Concept of Holiness and Its Social Consequences, London — Boston, 1981.

Arnold P., La santita perI’uomo d’oggi. Un itinerario di fede fra tradizionee modemita, Milano,

1991.

CarmodyJ. & Lardner-Carmody D., Mysticism. Holiness East and West, New York etc., 1996. Idem, Serene Compassion. A Christian Appreciation of Buddhist Holiness, New York — Oxford, 1996.

Christian Spirituality. Five Views of Sanctification, ed. D. Alexander, Downers Grove (Illinois),

1988.

CiorraA., Everyday Mysticism. Cherishing the Holy, New York, 1995.

Diamond B., The Biblical View of Purity and Holiness, Cincinnati, 1991.

Jacobs L., Holy Living. Saints and Saintliness in Judaism, Northvale (Newjersey), 1989. Jenson P., Graded Holiness. A Key to the Priestly Conception of the World, Sheffield, 1992. Manifestations of Sainthood in Islam, ed. G. Martin-Smith, Berkeley (California), 1987. Ousley D., The Way of Holiness, Oxford, 1993–1994.

Saintete et martyre dans les religions du lime, ed. J. Marx, Bruxelles, 1989.

Sainthood. Its Manifestations in World Religions, ed. R. Kieckhefer & G. Bond), Berkeley (California) etc., 1990.

Sexson L., Gewoon heilig. De sacraliteit van het alledaagse, Zoetermeer, 1997.

Sheldrake P., Images of Holiness. Explorations in Contemporary Spirituality, London, 1987. Sproul R., The Holiness of God, Wheaton (Illinois), 1985.

Stuart E., Spitting at Dragons. Towards a Feminist Theology of Sainthood, London, 1996.

1.1.3. Милость

Иудейская традиция неоднократно раскрывала сферу духовности посредством основного слова «милость» (хасидут, производное от хесед). В центре духовности хасидизма — преизобилующая доброта Бога. Хасидим (милостивые, праведные люди) радуются милости Божьей и стремятся обрести ее и показать ее на примере своей жизни. Однако «милость» — это основной термин не только иудейской духовности, но и христианства (ср. его движения милосердия). Ислам (рахман) и буддизм (каруна) рассматривают духовность как сферу божественного изобилия, раздаваемого людям.

В части I мы уже описали основную структуру библейской милости в рамках мирской духовности. Это та среда, которой она изначально принадлежит. В данном разделе мы предлагаем описание милости в том виде, как она осуществляется в рамках вышеупомянутых духовных традиций.

Иудейский хасидизм

В иудейской духовности мы можем обратить внимание на три периода, отмеченные сильным ростом хасидизма. Первый период относится к эпохе Второго Храма. В это время мы впервые узнаем о хасидим. Их изображают как прочное сообщество (Пс 49:5; 78:2; 84:9; 148:14), группу законопослушных зелотов (1 Макк 7:13,2 Макк 14:6), секту праведников (движение ессеев). Мы узнаем об их набожности из ранних раввинских документов. Здесь ранние хасиды (хассидим харишоним) изображаются как люди, ведущие жизнь, преисполненную необычайного благочестия, щедрости, чистоты и покаяния³². Перед молением они должны были в течение часа ждать, пока их сердца не обратятся к Богу. Погрузившись в молитву, они никогда не прерывали ее. Они закапывали колючки и стекло на три ладони в землю, чтобы никто не мог пораниться. «Поздние хасидим» (после разрушения Второго Храма) отличались еще большей умеренностью и чрезвычайным аскетизмом. Они были также необычайно терпимыми: «Если кто-то услышит, как его проклинают, и промолчит, значит, это хасид»^ъъ.

Хасид считает себя подражателем Богу, который единственный является абсолютно милостивым (Исх 34:5). Это убеждение пронизывает все Писание, словно символ веры. Бог милостив (Пс 85:15; 102:8; 144:8, Числ 14:18, Иоил 2:13, Ион 4:2, Неем 9:17); милость — это Его Имя (Исх 33:19, Пс 43:27). Милость Божья — неистощимый источник вечно изливающихся благодати и доброты (Пс 135:1-26; 99:5; 105:1 и т. д.) и простирается над его народом подобно небесам (Пс 102:11; 35:6). Хасид стремится как можно совершеннее устоять в потоке Божьей милости.

Второй период относится к средневековому хасидизму. В то время как в христианстве процветал рейнский мистицизм, иудейский хасидизм в том же самом регионе переживал возрождение: хассидэй ашкеназ³⁴. Облик хасида изображен в Сефер хассидим. От хасида люди ожидали чего-то «большего». Он должен действовать с большей энергией, с более полной отдачей, с большим рвением, с чистыми намерениями, быть предельно внимательным. «Произнесение каждого слова должно быть замедленным, так чтобы каждое слово, исходящее из его уст, освящалось человеческим сердцем»³⁵. Поведение хасидим отличается покаянием, высочайшей праведностью, почти неправдоподобным самообладанием и смирением. Здесь также основной парадигмой является милость Божья. Хасид стремится в любви и глубоком почитании получить изобильную милость Божью с тем, чтобы источать ее из себя, живя милостивой жизнью.

Третий период — это восточноевропейский хасидизм, тот его вид, который наиболее знаком нам. Он возник во второй половине XVIII века и занял доминирующее положение в современном иудаизме. Для этого вида хасидизма характерно, что все сферы жизни и все аспекты человеческого опыта вовлечены во всеобъемлющее стремление (девехут) к Богу и к союзу (йихуд) с Ним. Не только специфически религиозное, но и неспецифически религиозное (еда, питье, сон, танцы, физические потребности, страсти, странные мысли и т. д.) должно быть соединено с Богом. Искры Его Сущности, олицетворение Его Присутствия должны обнаруживаться как раз в этом приземленном мире. Акцент делается на повседневной жизни, на здесь-и-сейчас. Эта абсолютная преданность Богу переполняет радостью собрания хасидим. Такой же пылкой радости исполнены у хасидов учеба, молитва и исполнение заповедей.

Буддийское сострадание

В буддийской духовности каруна (жалость, сострадание) и праджня (мудрость) — это два столпа, на которых держится буддизм. Сострадание — это вид любви, которая начинается не с себя, а с другого. Жалость пробуждается до того, как принимается или не принимается какое-то решение или совершается тот или иной поступок.

Каруна совершенствуется медитацией, а также дружелюбием, благожелательной радостью и равностностью. Дружелюбие делает другого человека счастливым, благожелательная радость счастлива по причине счастья другого; равностность освобождает человека от привязанности к описанным двум качествам. Это дает шанс состраданию: сострадание по отношению к другому, вызванное другим³⁶. Буддийский обет — считать свое собственное счастье неполным до тех пор, пока еще остается хоть один несчастный человек, — является совершенным выражением сострадания.

Сострадание происходит из просветления, поскольку в просветлении личность перестает проецироваться на себя: в просветлении я и другой человек — это абсолютно одно и то же³⁷. Это заставляет охотно брать на себя страдания другого. Знаменитая сутра палийского канона гласит: «Подобно тому, как мать своей жизнью защищает своего собственного сына, так и любой человек может раскрыть свою душу всем живым существам. Давайте, преисполнившись состраданием ко всему миру, безгранично раскроем свои души» (Метта-Сутра). Сострадание стремится вперед от фундаментального опыта единства, в котором исчезают все различия. Мудрость (праджня) является, таким образом, источником сострадания (каруна).

Буддийское сострадание проявляет себя в делах: в раздавании милостыни, в помощи людям в несчастьях, в хорошем обращении с животными, в проявлении благодарности, в том, чтобы накормить и одеть бедных, вырыть колодцы вдоль дорог и т. д.

Христианская милость

Для самого раннего периода христианства характерна милость: ваша праведность должна быть преизбыточной (Мф 5:20); пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Мф 5:3; 6:3–4); не противься злому (Мф 5:39); кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два (Мф 5:41); любите врагов ваших (Мф 5:44); не судите (Мф 7:1), и так далее. Заповеди блаженства сводят это мировоззрение к одному предложению: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут*» (Мф 5:7).

Милость христианина проистекает из милости Бога, который посылает дождь на праведных и неправедных (Мф 5:45), который одевает в красоту полевую траву и питает птиц небесных (Мф 6:26–29). Мы встречаем аналогичную картину в Евангелии от Луки, особенно в притче о милостивом отце, который, «будучи исполнен жалости» (Лк 15:20), обнял своего блудного сына, а также в притче о милосердном Самарянине, который, «движимый жалостью» (Лк 10:33), позаботился об израненном путешественнике. Таким образом, очевидно, что главным в наставлениях Луки является изречение «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк 6:36).

Милосердие Нового Завета повлияло на духовное богословие христиан^[1076]. Например, Мейстер Экхарт говорит: «Наивысшим деянием Бога является милосердие, что означает, что Бог помещает душу в самое высокое и самое чистое место, которого она может достичь: в безбрежные просторы, в море, в необозримую глубину. Здесь Бог проявляет милость»^[1077].

Милость воплощается в «делах милосердия»^[1078]. Дела милосердия были известны уже в первых христианских общинах: взаимное прощение (Кол 3:17), распределение вещей (Деян 4:34–35), раздача милостыни (Деян 9:36), гостеприимство (1 Тим 5:10), забота о мертвых (Деян 8:2) и так далее. Отцы церкви размышляли о взаимосвязи таких деяний^[1079]. Число их колеблется: 20 у Гермы, 8 — у Киприана, 6 — у Августина. Но важнее количеств — побуждения: дела милосердия дают прощение грехов, делают молитву полезной, вознаграждаются в будущем, соприкасаются с самим Мессией, они означают сплоченность людей и сообразовывают [нас] с милостью Божьей. В Средние века дела милосердия составляли один наиболее распространенных мотивов в проповедях, иконографии и богословии. Начиная с 1200 г. и далее они подытожены в памятном перечне из семи пунктов: visito, poto, cibo, redimo, tego, colligo, condo*. В то же время мы отмечаем тенденцию к институционализации. В XII и XIII веках были основаны конгрегации, направленные на дела милосердия. Монастыри стали центрами гостеприимства. Гильдии регламентировали похороны. Были учреждены конгрегации, борющиеся за освобождение рабов. Начиная с XVI века, эта тенденция стала усиливаться. Мы отмечаем появление конгрегаций, занимающихся уходом за больными и образованием, освобождением заключенных и спасением молодежи, уходом за душевнобольными и физически и умственно неполноценными.

Милость в исламе

Почти каждая глава Корана начинается со вступления: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного». Божественные имена «Милостивый» (Ар-Рахман) и «Милосердный» (Ар-Рахим) преобладают в мусульманской духовности^[1080]. Приняв божественное имя «Милосердный», Бог облек себя милостью (Сура 6:12; 6:54).

Подобно древнееврейскому слову рахамим (терпимость, заботливость) арабское рахман (милость) связано с лоном (рехем в древнееврейском, рахм в арабском языках). Бог создает свое творение с любящей заботой и окружает его теплой привязанностью. Глава 55-я Корана, названная «Милостивый», полностью посвящена любви, которую Бог дает своему созданию. Миссия Мохаммеда в мироздании — это свидетельство величайшей милости Бога (Сура 21:107).

Милость Божья особенно проявляется в пограничных ситуациях. В этом смысле крайне потрясает пример Иова. Несмотря на бедствия, которые он должен выносить, а может быть, и благодаря им, он может сказать: «Постигла меня беда, а Ты — милосерднейший из милосердных» [1081] (Сура 21:83). Другая ситуация, в которой проявляется сильное чувство Божьей милости, — это прощение: «Начертал Господь ваш самому Себе милость, так что, кто из вас совершит зло по неведению, а потом раскается после этого и станет благим, то Он — прощающ и милосерд» (Сура 6:54).

Следуя Богу, мусульманская духовность стремится усвоить Божью милость. Хотя люди в этом смысле ограничены, они могут совершенствоваться. Им указано два пути: первый — это путь деяний: человеколюбие, дружелюбие, почтительность, сострадание и бескорыстная любовь. При этом всегда разрушаются границы своекорыстного эго (нафс). Другой путь, который в точности подобен первому, заключается в том, чтобы связывать божественное имя «Милостивый», посредством которого вершатся человеческие дела милосердия, с деяниями Бога: таким образом, они отделяются от своекорыстия, потребности в одобрении, стремления к вознаграждению и признанию. В конечном итоге милостивый человек душой и сердцем осознает, что милостив только Бог.

Поистине, милость — в руке Аллаха:

Он дарует ее, кому пожелает!

Поистине, Аллах объемлющ, знающ!

Он отличает Своим милосердием, кого пожелает.

А Аллах — обладатель великой милости.

Сура 3:73-74

Заключение. Основное слово «милость» описывает сферу духовности как такую ментальность и такой тип поведения, которые в своем великодушии разрушают все условные границы: это предельная доброта, почтительность, сострадание по отношению ко всему живому и безграничная готовность к прощению. Такая милость проистекает непосредственно из главного духовного опыта: ощущения Бога или опыта просветления. Духовность — это опыт безусловной Любви и Единства, который должен расширяться посредством деяний милосердия. Эта эманация божественной милости в милость человеческую имеет огромное значение. Милость — это изобилие. Божья милость стремится пронизать людей, их поведение, мышление, все их сообщество и воплотиться в самой человеческой жизни.

Библиография

Barmhartigheid, в Speling51, 1999, № 1.

Callahan S., With All Our Heart and Mind. The Spiritual Works of Mercy in a Psychological Age, New York, 1988.

Fox М., A Spirituality Named Compassion and the Healing of the Global Village, Minneapolis, 1979.

Galloway K., Struggles to Lave. The Spirituality of the Beatitudes, London, 1994.

Lechman J., The Spirituality of Gentleness. Growing toward Christian Wholeness, London etc.,

1989.

PoffetJ., La patience de Dieu. Essai surla misericorde, Paris, 1992.

Rethinking the Spiritual Works of Mercy, ed. F. Eigo, Villanova (Pennsylvania), 1993. Schatz-Uffenheimer R., Hasidism as Mysticism. Quietistic Elements in Eighteenth Century Ha- sidic Thought, Princeton (Newjersey) — Jerusalem, 1993.

Storms C. To Love Mercy. Becoming a Person of Compassion, Acceptance and Forgiveness, Colorado Springs (Colorado), 1991.

Vonhoff H., Herzen gegen die Not. Weltgeschichte der Barmherzigkeit, Kassel, 1960.

Совершенство

На протяжении веков основное слово «совершенство» означало сферу духовности. Люди говорили о «пути к совершенству», различали «этапы совершенства» и называли духовных людей «совершенными». Как и «страх Божий», так и «совершенство» заключают в себе всю совокупность духовного пути. Но в то время как «страх Божий» рассматривает всю эту совокупность, исходя из начала (страх Божий — начало познания Бога»), «совершенство истолковывает ту же самую совокупность, исходя из конца (греч. тэлос). Это подтверждается применением данного слова в Библии. Совершенство (евр. тмм) уже полностью содержится в нашей первоначальной чистоте и, посредством постепенного роста, созревает до полного отречения, которое является критерием совершенства (Ис 18:5, Притч 20:7, Пс 17:26). Теперь мы опишем некоторые аспекты совершенства, которые сыграли свою роль в истории духовности^[1082].

Первоначальная целостность

В храмовых обрядах жертвенные животные должны были полностью проверяться на отсутствие дефектов: «агнец у вас должен быть без порока, мужеского пола, однолетний» (Исх 12:5; 29:1, Лев 1:3). Христиане перенесли этот образ совершенного жертвенного животного на Христа и на самих себя. Павел благословляет Бога, «избравшего нас во Христе прежде создания мира, чтобы мы были святы и непорочны пред Ним» (Еф 1:4, ср. 5:27, Кол 1:22 и т. д.). Люди совершенны, поскольку они созданы по образу Бога. Этот первоначальный образ восстанавливается посредством крещения во Христе. В диалоге с гностицизмом эта концепция приобрела еще большую глубину^[1083]. В отличие от гностиков, которые рассматривали совершенство как нечто присущее только совершенному человеку, отцы церкви считали совершенство зачатком, предвечно имеющимся в каждом и стремящимся к возрастанию: таким образом, человек был создан, подобно младенцу, руками Бога из неиспорченной земли, затем Бог вдохнул в него дыхание жизни. Он призван стать совершенным, достигнув той силы, которая заложена в нем при сотворении^[1084].

Зрелость

Первоначальная целостность предвосхищает полную зрелость. В Писании такими зрелыми людьми являются Ной (Быт 6:9), Авраам (Быт 17:1) и Давид (2 Цар 22–24). Евангелия описывают Христа как человека, который жил всецело «в Божьей любви». Он был совершенен. Существует тенденция к объективизации этого совершенства. Тогда оно становится нединамичным: «состояние совершенства», которое может быть определено в жизнеописаниях (мучеников, девственниц), местах (аббатства, монастыри), картинах поведения (нищета, послушание, непорочность), образцах (первая Иерусалимская церковь) и званиях (епископ, отшельник, нищенствующий брат, священник). Однако эти состояния совершенства снова и снова релятивизируются. Это происходит, когда указывается на условный характер каждой из степеней совершенства. «Среди прочего, совершенство подразумевает, что каждый осознает, что еще не достиг его»^[1085]. Другой вид релятивизации имеет место, когда различные состояния совершенства противодействуют друг другу: монахи отдаляют себя от институционального совершенства иерархии; нищенствующие братья релятивизируют совершенство монахов; миряне релятиви- зируют совершенство священников и так далее. Третий вид релятивизации указывает на то, что вхождение в состояние совершенства никоим образом не означает действительного достижения совершенства, представленного на этом его этапе: «Я никогда еще не видел совершенного или свободного христианина», — сказал сирийский учитель^[1086].

Возрастание в совершенстве

Между изначальной чистотой младенца, все еще питающегося молоком, и полным развитием взрослого человека, способного вкушать твердую пищу (1 Кор 3:1, Еф 4:13, Евр 5:13–14), происходит процесс возрастания в совершенстве. Совершенство — это динамичное понятие. В словах Павла: «Не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился, но стремлюсь, не достигну ли и я, как достиг меня Христос Иисус» (Флп 3:12). Совершенство возрастает через терпение: «Терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак 1:4). В истории

духовности предпринимались неоднократные попытки понять возрастание совершенства, используя различные образы (лестницы, реки, дороги, путешествия, течения чьей-то жизни) или же намечая подразделения (фазы, этапы или ступени роста), настолько, насколько люди могли постигнуть меру роста^[1087]. Однако в то же самое время писатели всегда выдвигали на первый план безграничную динамику совершенства. «Конец добродетели не имеет конца… Мы никогда не останавливаемся на пути продвижения ни в настоящем, ни в будущем, всегда добавляя свет к свету. Без остановки слава добавляется к славе, и знание — к знанию»^[1088].

Полное самоотречение

Совершенство заключается в любви. Эта истина следует не столько из того факта, что любовь является наивысшей добродетелью, сколько из той аксиомы, что совершенство само по себе состоит в полном отречении. Наглядным примером в той мере, в которой затрагивается этот вопрос, представляется лучник, который «совершенно» поглощен натягиванием лука (3 Цар 22:34), или же царь Давид, который «совершенно» забылся в культовом танце (2 Цар 6:16, 1 Пар 15:29). Уже по своему характеру совершенство является полным отречением без малейшего следа возврата к своекорыстию (Притч 10:9; 19:1; 28:6, ср. Ис 47:9), подобно тому, как правая рука не знает, что делает левая, когда действительно отдает что-то (Мф 5:20). Дар «совершенно» (исчерпывающим образом) скрыт в тайне дарения. Вот что означает совершенство Бога, который посылает дождь на праведных и неправедных, совершенство, которое в Нагорной проповеди дано как пример для подражания: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» (Мф 5:48), — безграничная доброта, которая позволяет птицам небесным летать, а полевым цветам цвести (Мф 6:25–34). Совершенная любовь пребывает именно там, где она освобождается и изгоняет страх (1 Ин 4:18).

Есть также сущностная связь между совершенством и мученичеством: полное самоотречение в любви. «Мы называем мученичество совершенством не потому, что мученик достигает конца жизни подобно другим людям, а потому, что он проявляет совершенную работу любви»^[1089]. Смерть мученика — это совершенный конец (тэлос), поскольку в своем существовании он совершенно (тэлейос) поглощен любовью^[1090]. Мученичество и, соответственно, любовь останутся глубоким смыслом всех рассуждений о совершенстве и любви, поскольку в них момент самоотречения приобретает совершенную форму: «Не оставайтесь одни, считая себя уже оправданными, а собирайтесь, чтобы возрастать вместе… Давайте станем духовными; давайте станем совершенным храмом Божьим»^[1091]. Отказ от самого себя, самоотдача в любви до самой смерти — это есть совершенство. Тереза Авильская говорит: «Очевидно, что наивысшее совершенство заключается не во внутреннем удовлетворении или в великом восторге, или в видениях или духе пророчества, а в таком полном соответствии нашей воли воле Божьей, что уже нет ничего из того, что Он желал бы, чего мы сами не хотели бы всем своим существом»^[1092]. Эта жажда совершенства красной нитью проходит сквозь историю духовности^[1093].

Камаль

Мусульманское представление о «совершенстве» (камаль) наиболее верно выражено в «совершенном человеке» (инсан камиль), через которого Бог шаг за шагом проявляет себя. Для этого, согласно некоторым источникам, необходимо 40 этапов: 20 от Первого Понимания, обращенного к земле, и 20 для восхождения к совершенному человеку. «Тропа совершенства»^[1094]начинается с создания человека «руками Бога» (Сура 38:75). Бог дает ему дух и жизнь, «вдыхая в него дыхание» (Сура 15:29; 38:72). Адам — это прототип совершенного человека, особенно потому, что Бог научил его именам (Сура 2:31) и дал ему веру (Сура 33:72). В истории этот прообраз наиболее полно воплощен в святых и пророках, а особенно — в Мохаммеде. С самого начала Мохаммед приобрел особое положение в исламе. Он является «ослепительным примером» (Сура 33:21), которому должен следовать каждый мусульманин: совершенным человеком^[1095]. Совершенный человек участвует в божественном совершенстве, которое проявляет себя в красоте и очаровании, милости и доброте, в величии и силе, могуществе и возмездии. По существу, это дух, который является источником всех вещей. Таким образом, сотворенный дух Мохаммеда — это «образ несотворенного божественного духа и промежуточная стадия, через которую Бог осознает себя в творении»^[1096]. Его совершенство заключается в способности видеть и чувствовать все вещи в свете Бога, называемого Хвайя Мир Дардом — «местом совершенного раскрытия тайны Реальности Ислама», «славой совершенства Пророчествования» и «полным уничтожением»^[1097].

Заключение. Основное слово «совершенство» представляет сферу духовности как всеобъемлющий процесс: от изначальной силы людей до последнего финала. В промежутке между двумя этими состояниями происходит рост,

при котором проявляется как активный компонент (борьба за совершенство и работа над ним), так и пассивный компонент (бескорыстие, самоотдача в любви).

Оглядываясь на четыре основных слова Писания, мы испытываем потрясение от следующих фактов: (1) они раскрывают духовность как процесс создания связи между Богом и человеком; (2) святость и милость выводят божественность на первый план: святость — это божественная непорочность, которая внутренне влечет людей и поглощает их; милость — это божественное изобилие, которое овладевает людьми и захватывает их; (3) страх Божий и совершенство выводят на первый план человеческое начало: страх Божий рассматривает духовный путь с точки зрения начала; совершенство рассматривает тот же путь с точки зрения завершения; (4) все основные слова истолковывают духовность как процесс, в котором люди проявляют как активность, так и пассивность; (5) все основные слова выявляют сферу напряжения по отношению к обычной реальности, которая до определенной степени лишена страха Божьего, святости и милости и не является совершенной.

Библиография

Аи W. & Cannon N., Urgings of the Heart. A Spirituality of Integration, New York, 1995. Elahi B., The Path of Perfection, Shaftesbury (Dorset) — Rockport (Massachusetts), 1993. Inchausti R., The Ignorant Perfection of Ordinary People, Albany (New York), 1991.

Walters J., Perfection in New Testament Theology. Ethics and Eschatology in Relational Dynamic, Lewiston (New York) etc., 1995.

1.2 Эллинистические термины

В греческой и римской античности явление «духовности» обозначалось основными терминами, которые по-своему истолковывали эту сферу реальности: «гносис» указывает на момент пробуждения и познания, «аскетизм» выдвигает на первый план человеческие побуждения, «созерцание» озвучивает аспект напряженной сосредоточенности, «благочестие» выражает пламенное усердие, а набожность — глубинную связь с Богом.

Гносис

Гносис означает «знание». Это слово, которое является основным в гностической духовности, относится не к аналитическому знанию или научному пониманию, а к процессу пробуждения, который охватывает все аспекты духовного пути:

Кем мы были, и чем мы стали,

Где мы были, и во что мы погрузились,

К чему мы стремимся, и от чего мы спасаемся,

Что такое рождение, и что такое второе рождение^[1098].

В этом заявлении мы встречаем все элементы процесса пробуждения: потерянность, в которую мы погружены, то, как мы отходим от своего источника, путь к спасению, возрождение в Боге.

Возможно, что гностическая духовность ведет свои истоки от иудейско- эллинистических кругов Александрии^[1099]. Эти диаспоры были глубоко потрясены апокалиптическими видениями. Для них мир, в котором мы живем, является абсолютной противоположностью реальности, исходящей от Бога. Концептуальный мир иудейской диаспоры быстро смешался с религиозными и философскими институтами эллинистического окружения.

Гностическое осмысление реальности постоянно таилось в западной духовности и привело к различным сочетаниям с иудейскими, христианскими, исламскими и философскими идеями: личность Христа-Спасителя в гностических наставлениях; духовный подъем в мистицизме Меркавы; эманации в каббале; откровения в мистицизме суфиев; алхимия эпохи Возрождения, вплоть до деятельного воображения Карла Юнга и астрологических интуиций

Нью-Эйджа^[1100]. Гносис был назван «третьим компонентом европейской культурной традиции», наряду с верой и разумом^[1101]. Теперь опишем наиболее важные черты гностического процесса пробуждения.

Пробуждение от отчужденности

Существенным элементом гностической духовности является осознание того, что человек живет в странном и угрожающем мире. Внезапно гностик усматривает в мире опыта изысканную форму миража.

Пробуждение от этого кошмара представляет собой двусторонний процесс. Гностик пробуждается, осознав себя, но пробуждает его Дух: «И Дух преследовал его, торопясь пробудить его. Протянув свою руку ему, лежащему на земле, он поставил его на ноги, поскольку он еще не поднялся. Он дал им средства познания, знание Отца и откровение Его Сына»^[1102].

Следовательно, первым когнитивным элементом гносиса является опыт контраста. Абсурдный мир, в котором мы живем, внезапно представляется как контраст миру Божьему: «У элемента (монады) нет ничего, что контролировало бы его, бог и Отец полноты властвует над непорочностью, существуя в незапятнанном свете, которого не в состоянии выдержать ничей взгляд»^[1103]. Отец абсолютно свят, Он никоим образом не запятнан миром богов, времени, потребностей, ограничений, многообразия, измерения, чувственности и языка.

Это неизмеримый свет, незапятнанный, святой и чистый; он неописуем и совершенен в непорочности: ни в совершенстве, ни в блаженстве, ни в божественности; безгранично превосходя их. Он не телесный, он не бестелесный, он ни большой, ни маленький, он не поддается количественному определению, он — не сотворен. На самом деле никто не может думать о нем. Он — не что-то среди реально существующего; он — нечто неизмеримо высшее: (однако) он даже не как бы «превосходящий»; точнее, его истинные качества не должны быть причастными к вечным зонам*…^[1104]

История вырождения

Важным элементом гностической совокупности знаний является история (греч. мютос, миф) вырождения, повествуемая самыми разными способами. История доходит до представления о том, что Непостижимый Бог проявляется во второй божественной личности, эти двое — в третьей и так далее. Таким образом, в (апокрифической) Тайной Книге ИоаннаМаль происходит от Отца. Мать, называемая Барбело, — это совершенная сила. Она, в свою очередь, рождает свои собственные эманации. Все эманации вместе образуют полноту (плерома) Невидимого.

Драматичный момент для эманаций наступает, когда один из «потомков» производит самостоятельную эманацию. В Тайной Книге Иоанна мы читаем: «Теперь наша сестра, Мудрость, поскольку она является эоном, придумала мысль, исходящую от нее самой»^[1105]. Она сделала это по собственному почину, обособленно от Полноты: «Она захотела явить в себе образ без воли Духа и без согласия своего супруга», т. е. непорочного мужского Духа^[1106]. Эта самовольная эманация представляет собой, насколько нам это известно, сотворение змееподобного чудовища с ликом льва и глазами, мерцающими, как вспышки молнии. Затем Мудрость продолжала извергать своих отпрысков. Вот таким образом творение отдалило себя от Полноты Бога и вверглось в отчуждение: темноту, безумие, невежество, вожделение, гнев, зависть к божественному рангу, злобу. Бесстыдный и невежественный, отступнический мир распространяет себя^[1107].

Путь назад

Те, кто достигает знания, «знают, откуда они приходят и куда пойдут; они знают это подобно человеку, который был отравлен и вылечился от отравления: придя в себя, он велел себе отдыхать»^[1108]. Итак, теперь, при пробуждении, к разочарованию и чувству отчужденности добавляется третий элемент: элемент возвращения, начало спасения. Мудрость раскаивается в своей «ошибке», наказывает себя и громко рыдает. Незримый Святой Дух слышит ее молитву, посылает Сына, который вкладывает в нее душу как божественную силу, — запрятанную в ней так глубоко, что Тьма не может коснуться ее^[1109]. Отец посылает свой Свет и свою Мудрость во Тьму, «добрый Дух, его великое Сострадание»^[1110], Жизнь миру.

Впечатляющие рассказы, повествующие о Мудрости, которая проходит через все круги небес и опускается в глубину хаоса, в поисках места обитания среди людей, горячо желая вернуть своих детей Свету. В Поэме об Освобождении она трижды спускается в полнейшую тьму, чтобы проникнуть в самую глубину темницы, — на третий раз она пробуждает человеческого сына от глубокого сна и рыдает. Обливаясь горькими слезами, она вытирает их и спрашивает:

«Кто призывает мое имя? И откуда пришла ко мне надежда, когда я нахожусь в оковах темницы^[1111]?» И совершенная Промыслительность Всего отвечает:

Это я, которая есть промыслительность незапятнанного света;

Это я, которая есть разум непорочного духа,

И я, которая ведет тебя в обитель славы.

Восстань! Помни, что ты — личность, которая прислушалась;

Следуй своим корням, которыми являюсь я, преисполненная жалости; Остерегайся ангелов оскудения

И демонов хаоса, и всех тех, кто обвивается вокруг тебя;

И бодрствуй, (теперь, когда ты пришла) от небесного сна И без облачений глубин ада^[1112].

Тот, кто знает себя, знает Все

Пробудившись для знания, гностик познает реальность такой, какая она есть: как Полноту, происходящую из Непознаваемого. Именно к этой полноте истинного Всего возвращается гностик. Когда гностик соприкасается со Светом, вложенным в его душу, и полностью отождествляется с ним, он снова возвращается в место, откуда пришел: к Отцу, который сам является местом вечного покоя, от которого произошли все миры (времена и вселенные). Здесь все обретает покой. Здесь познавший обретает себя в Сыне, который полностью покоится в Отце. «Именно в единстве все соберутся, и познанием очистятся они от разобщенности в единство, поглотив, словно огнем, в себе вещество, и тьму — светом, и смерть — жизнью»^[1113].

Познание Бога

«Когда человек придет к познанию себя и Бога, который выше истины, он будет спасен и увенчан неувядаемым венцом»^[1114]. После всего того, что было сказано выше, это утверждение гностиков понятно: свет, который, находясь в душе, составляет самую суть человека, пребывает в подобающем месте, когда дышит Полнотой и живет Отцом. В этот момент душа в своем самосознании и Отец, который познает себя в Сыне, образуют одно целое. Душа разделяет знание, которым Отец знает Сына. Все маленькие дети разделяют знание этой любви. Именно им «принадлежит знание Отца. Когда они были укреплены (духом), они научились узнавать черты лица Отца. Они знали, и их знали; их возвеличивали, и они возвеличивали»^[1115]. Они вернулись в свой дом совершенными. «Они покоятся в том, кто покоится сам, не вступая в конфликты, не поддаваясь искушению поискам истины. Они — сами по себе истина: и Отец в них, и они в Отце, будучи совершенными и неделимыми в истинном благе»^[1116]. Они лицом к лицу разделяют близость Отца: «Им принадлежит его голова, как место отдохновения, они находят опору в близости к нему. Так сказать, лобзанием они достигают причастности к его лицу»^[1117].

Заключение. В гностицизме духовность проявляется как процесс пробуждения. Поразителен резкий контраст между миром, который отчужден от Бога и является нашим обычным миром, и реальностью, в том виде, в каком она исходит от Бога. Эта божественная реальность никоим образом не смешивается с Тьмой. Духовный путь состоит в освобождении Света, который пребывает в нас и составляет нашу истинную суть, так что она возвращается к своему законному Месту — «дыханию вместе» с реальностью (Полнота: плерома), исходящей от Бога.

Библиография

Couliano I., The Tree of Gnosis. Gnostic Mythology from, Early Christianity to Modem Nihilism, New York, 1992.

DeutschN., The Gnostic Imagination. Gnosticism, Mandaeism, and Merkabah Mysticism, Leiden, 1995. Diem A., The Gnostic Mystery. A Connection between Ancient and Modem Mysticism, Walnut (California), 1992.

Gnosis. De derde component van de Europese cultuurtraditie, ed. G. Quispel, Utrecht, 1988. Gnosis und Mystik in der Geschichte der Philosophie, Hrsg. P. Koslowski, Zurich etc., 1988. Gnosticism and the Early Christian World, ed. J. Goehring et al., Sonoma (California), 1990. Gnosticism in the Early Church, ed. D. Scholer, New York, 1993.

Gruenwald L., From Apocalypticism to Gnosticism. Studies in Apocalypticism, Merkavah Mysticism and Gnosticism, Frankfurt a. М., 1988.

Jonas H., Von der Mythologie zur mystischen Philosophie, Gottingen, 1993.

Ludemann G. & Janssen М., Unterdruckte Gebete. Gnostische Spiritualitat im friihen Christentum, Stuttgart, 1997.

MerkurD., Gnosis. An Esoteric Tradition ofMystical Visions and Unions, Albany (New York), 1993. Modem Esoteric Spirituality, eds. A. Faivre & J. Needleman, New York, 1992.

Nurbakhsh J., The Gnosis of the Sufis, 1983.

Rudolph K., Gnosis. The Nature and History of Gnosticism, San Francisco, 1983.

Shoham S., The Bridge to Nothingness. Gnosis, Kabala, Existentialism, and the Transcendental Predicament of Man, London — Toronto, 1994.

Stroumsa G., Hidden Wisdom. Esoteric Traditions and the Roots of Christian Mysticism, Leiden, 1996.

Webber М., An Introduction to Gnostic Hebrew Qabbal, Toronto, 1995.

Аскетизм

Греческое слово аасесис, что означает «упражнение», истолковывает сферу реальности, называемую «духовностью», как хорошо обдуманное усилие человека. Это усилие затрагивает все аспекты духовного пути: отход от нежелательных привычек, контроль над собственными чувствами, упорядочение каждодневной жизни, упражнение в добродетелях, очищение своих способностей и воспитание восприимчивости.

В эллинистической культуре аскесис означал регулярные физические тренировки, проводимые атлетами и воинами, систематическую тренировку воли и разума, осуществляемую философами, и праведный и религиозный образ жизни^[1118]. Из эллинистического мира это слово проложило себе путь в западную духовность.

Эллинистический мир

В эллинистическом мире аскесис применялся как средство борьбы с дурными влияниями^[1119]. Например, в «дурные дни» люди пытались отвратить воздействие злых духов, воздерживаясь от важных действий: закрывались храмы и театры, не заключались браки. Аскесис применялся также при подготовке к культовым обрядам: жрецы ограничивали себя в еде и питье и воздерживались от половых сношений. Строгих аскетических правил придерживались в мистических культах: пост, воздержание, самообладание и очищение. В философских школах (пифагорейцев, стоиков, платоников) аскесис был путем освобождения ума в мышлении. Контролируя себя, преодолевая слепые страсти, а порой и отрекаясь от себя, люди пытались отделиться от человеческой «природы» для того, чтобы таким образом освободить «дух». Аскесис был необходимым средством в стремлении к блаженству. Для пифагорейцев, которые считали, что люди заключены в круг переселения душ (реинкарнации), философия играла роль аскезы, которая давала людям осознание своего божественного происхождения и указывала путь освобождения из тюрьмы плоти. Испытание совести, очищение своих страстей, пост, воздержание и упражнение в добродетелях сопровождали процесс философского пробуждения. В случае стоиков аскесис концентрировался на еще более сдержанной беспристрастности (апатэйя, атараксия) и на нравственной чистоте, направляемых различающей способностью мышления. Следовало избегать невоздержанности, богатства, многословия, преувеличений. (Нео-)платоники пытались посредством упражнения в добродетелях и с помощью света созерцания избегать всего мирского, дабы соединиться с Богом. С этой целью они направляли свою волю на благо и очищали свои мысли. Это было целью интеллектуальных и нравственных упражнений. Главная задача заключалась в очищении разума и воли. Вовлеченность в телесное и материальное многообразие была препятствием на пути к соединению с Богом и Единым. Внешнее, материальное и телесное должно было по возможности быть устранено. Это устранение сопровождалось глубоким сосредоточением на Боге в постоянном созерцании.

Девственная жизнь

Начиная с II века, у нас появляются свидетельства о возникновении в христианстве уникальной формы аскетизма. Он сосредоточен вокруг двух главных идей: мученичества и девственности. В свете этих основных идей подражание Христу, несение своего креста, ожидание возвращения Христа и жизнь в единении с Ним стали единственной жизненной концепцией. Когда в III веке начался диалог с окружающей культурой, эллинистические идеи аскетизма стали оказывать глубокое влияние на идеи мученичества и непорочности, уже представленные в христианских церквах, и вызывать их углубление и конкретизацию. В особенности на первый план выдвигались негативные аспекты: отчуждение, очищение, самоотречение, борьба со страстями, отказ от телесного и сражение с демонами, — все это в качестве средств следования за Христом вплоть до креста. Девственная жизнь включала аскетизм как бескровный вид мученичества. Поэтому в ранней церкви девственники были вторыми только после мучеников⁸¹. Аскесис был жертвенным, добровольным и полным, до самой смерти. Он охватывал всю жизнь. Это делало аскесис основным термином для «духовности».

Монашеская жизнь

Чтобы полностью отдать себя Богу, монахи стремились порвать с миром (ана- хорэсис [1120]) даже еще более решительно, чем девственники. Подражая Христу, они удалялись в пустыню, чтобы полностью умереть для мира и жить в единстве с Христом. Образцом для подражания им служил святой Антоний. Испытание своей совести, постоянная молитва, контроль над страстями, освящение размышлений, чтение Писания, распознавание духов, борьба с бесами, упражнения в добродетели, уединение, молчание, самонаказание, нищета, пост и воздержание были составляющими аскетической жизни, которая умерла для мира. Позднее, когда монахи пытались перенести обычаи монахов- пустынников на жизнь общин, добавилась добродетель послушания. Послушание означало умерщвление собственной воли, что было самой тяжелой жертвой. Кроме того, жизнь в общине требовала большего упорядочения, что было отражено в Уставах Пахомия, Василия и Бенедикта. Таким образом,

аскетизм был подвергнут стандартизированию: Уставы давали аскетические рамки с усредненным стандартом (умеренность), посредством которых аскетическая жизнь становилась возможной для различных характеров и имела несколько степеней глубины. Аскетические упражнения формировали, так сказать, духовную структуру. Например, многие авторы считали, что аскетические упражнения своей непосредственной целью имеют чистоту сердца. Сами упражнения различались по таким признакам, относились ли они к телу, к чувствам, страстям, памяти, мыслям и к воле или же были направлены на возрастание целомудрия. Этот комплекс в целом, в свою очередь, рассматривался как условие для того, что действительно важно: для принятия созерцания^[1121].

Современная эпоха

Начиная с XII века структура аскетизма понималась как следование Христу. Например, покаяние, смирение и контроль над собственными страстями связывались со страданиями Христа. То же самое было сделано с добродетелями, молитвенной жизнью, постом и так далее, с акцентом на нищете Христа. Христос воплощает все эти формы^[1122].

Начиная с того же периода разрабатывались методы, предназначенные для того, чтобы помочь человеку приспособиться к аскезе. Например, схемы повторения, призванные облегчить обучение постоянной молитве (розарий). Или же вспомогательные средства для размышления (крестный путь). В наше время, в ответ на антиаскетические течения (гуманисты, реформация, квиетизм), мы наблюдаем рост аскетизма, который становится даже еще более односторонним и дезориентированным. Односторонность состоит в чрезмерном подчеркивании негативных аспектов (смирение, отречение, воздержание, отъединение) за счет позитивных (сосредоточение на главном). Аскетизм утратил ориентацию: он стал абстрактным и превратился в набор правил, духовную обоснованность которых люди уже не в состоянии понять, и теряют при этом свой внутренний акцент на созерцании. В 1960-е годы доктрина аскетизма потерпела почти полный крах. Упражнения исчезли из панорамы духовности, как снег под лучами солнца. Были скупо введены новые правила (чтение Писания, общая молитва, «библиодрама», религиозные беседы и так далее); были заимствованы упражнения из восточной духовности и предложены некоторые виды ученичества (практика молитвы, подготовка к литургии).

Йога

Санскритское слово йога, первоначально означавшее «связь», «союз», в восточ-

иоOi

нои духовности относится к аскетической технике и к методам медитации.

Важным вкладом в формирование и значение йоги является сборник Йога-сутра Патанджали. Существовавшие традиции организованы в нем в хорошо продуманную систему. Исходной точкой йоги является открытие того, что страдание — основной закон жизни. Поэтому цель йоги состоит в освобождении от страдания. Коль скоро страдание происходит от невежества, то первый шаг на пути аскезы — это распознавание причин, которые вызывают боль и страдание.

В то же время необходимо сосредоточиться на одном моменте, для того чтобы начать процесс отделения от рассеивающего многообразия. Для такого сосредоточения необходимы поддерживающие упражнения: хорошая поза и регулируемое дыхание. Эти упражнения составляют инфраструктуру упражнений добродетели: воздержание от насилия, лжи, воровства, сексуальности и алчности. Кроме того, человек стремится приспособиться к безмятежному, трудолюбивому и хорошо организованному образу жизни. После упражнений в добродетели наступает черед специфических упражнений йоги, посредством которых на основные физические и психические процессы оказывается такое воздействие, что они уже никоим образом не могут властвовать над йогом (асана и праналма). Наиболее важными являются дыхательные упражнения, поскольку они затрагивают все вышеуказанные процессы, и, особенно, сознание во многих его формах. Постепенно все чувства и мысли освобождаются от власти внешних объектов и слепых страстей. Чувства приходят в себя. Йог ощущает поток единого мышления. Это — вхождение в самадхи, непосредственным знанием которого является абсолютное знание, раскрытие высшего Я. На основе этой фазы познания в йоге высвобождаются мистические» силы. Йог полностью свободен и беспрепятственно распоряжается всем: он подходит к осознанию своего прошлого существования, предвидит свое будущее, осведомлен о духовном состоянии других людей и так далее. Но вершиной всего является озарение (праджня), осознание абсолютной свободы.

Заключение. Основное слово аскесис (аскеза) истолковывает реальность, называемую «духовностью», как продуманное систематическое усилие человека, затрагивающее всю совокупность психоментальной жизни: путь, посредством которого человек отдаляется от привычных шаблонов; путь, при котором страсти становятся управляемыми; упорядочение времени и пространства; интерио ризация добродетелей, развитие восприимчивости; очищение памяти, разума и воли. Эти факты охватывают все уровни духовной жизни: телесный, психический, социальный и религиозный.

Библиография

Ascese et renoncement en Inde, ou, La solitude bien ordonnee (textes reunis et introduits par

S.Bouez), Paris, 1992.

Ascetic Behaviour in Greco-Roman Antiquity. A Sourcebook, ed. V. Wimbush, Minneapolis, 1990.

Asceticism, ed. V. Wimbush & R. Valantasis, New York — Oxford, 1995.

Bronkhorst J., The Two Sources of Indian Asceticism, Bern — New York, 1993.

Elm S., Virgins of God. The Making of Asceticism in Late Antiquity, Oxford — New York, 1994. The Good Body. Asceticism in Contemporary Culture, ed. M. Winkler & L. Cole, New Haven etc.,

1994.

Harpham G., The Ascetic Imperative in Culture and Criticism, Chicago etc., 1987.

NiKOLAOU Т., Askese, Monchtum und Mystik in der orthodoxen Kirche, St. Ottilien, 1996. Petersen-Szemeredy G., Zwischen Weltstadt und WUste. Romische Asketinnen in der Spatantike, Gottingen, 1993.

Podimattam F., Asceticism Today, Bangalore, 1990.

Shiraishi R., Asceticism in Buddhism and Brahmanism A Comparative Study, Tring (U. K.), 1996. Van Ness P., Spirituality, Diversions, and Decadence. The Contemporary Predicament, Albany (New York), 1992.

Wiltshire M., Ascetic Figures before and in Early Buddhism. The Emergence of Gautama as the Buddha, Berlin — New York, 1990.

Созерцание

На протяжении веков основное слово «созерцание» служило для обозначения реальности, именуемой духовностью. В слове «созерцание» духовность выступает как тщательно ограниченное пространство и время, в котором человек с неослабным вниманием концентрируется на божественном. Эта духовная культура находит выражение в многочисленных формах созерцательной жизни.

Мир классической античности

Чтобы получить представление о «созерцании» в эллинистическом мире, лучше всего рассмотреть этимологию этого слова. Латинское слово contemplatio («созерцание») происходит от соп- (с, вместе) и templum (пространство, очерченное прорицателем [авгуром] с помощью ветки, в котором он наблюдает за полетом птиц)^[1123]. Таким образом, созерцание — это акт вхождения в пространство, предназначенное для наблюдения, чтобы с полным вниманием наблюдать за божественным. Нечто подобное выражено в греческом эквиваленте — тэориа: внимательно следовать тому, что предстает перед нами как божественное явление. Для древней философии^[1124]созерцание (поиск высшей Истины, единение с Богом, союз с Единым) было целью человеческого существования. Это созерцание лучше всего осуществлялось в контексте аскетического образа жизни: отхождение от житейских забот, обращение к упражнениям в добродетели, очищение себя от всего, что препятствует этому.

Христианство

Раннее христианство^[1125]ввело философское созерцание в рамки христианства, однако в этом процессе оно приобрело собственные акценты. Оно особенно акцентировало единство практики и созерцания*^[1126]. Созерцание как предполагает практику жизни, так и внедряется в нее^[1127]. Второй акцент заключался в том, что очищение прежде всего касается нравственности. Более того: созерцание так сильно вовлекает человека в творение, что оно рассматривается уже не с точки зрения его собственной внутренней логики, а прежде всего в аспекте его божественного происхождения. Наконец, хотя участие самого человека и может быть необходимым, само по себе созерцание — дар благодати. Этот христианский тип созерцания составляет цель (тэлос) монашеской жизни^[1128]. Все непосредственные аскетические задачи (скопос) служат конечной цели созерцания (тэлос). Это остается в силе и в Средние века. Монашеская жизнь и созерцательная жизнь тождественны: в отхождении от мирских забот, в упорядочении времени и деятельности, в определенных аскетических упражнениях, молитве, литургии и безмолвии; созерцанию отводилось особое место. Даже когда в XIII веке произошли некоторые изменения (особенно в результате появления университетов и основания нищенствующих орденов), созерцание оставалось центром, вокруг которого сосредоточивался новый праксис. Все движения религиозного обновления, какой бы разной ни была социокультурная обстановка вокруг них, сконцентрированы на созерцании как на том реальном «средоточии, в котором» (medium in quo) осуществляется жизнь. В этой связи происходят определенные изменения: люди выше ценят сердце, нежели разум; они начинают больше акцентировать внешние явления (например, экстаз); они больше направляют созерцание на практику; они стремятся к большей систематизации; жизнь Иисуса все больше становится для них образцом для подражания. Кроме того, внимание людей смещается с божественного полюса (познание Бога в Троице) к человеческому (переживание любви и утешения).

Современная эпоха

Начиная с XV века роль слова «созерцание» как очевидного термина для всего духовного пути стала уменьшаться. Люди активно занимались реформами; возможность непосредственного созерцания Бога была поставлена под сомнение; умозрительные построения внушали людям отвращение, их интересовали физические воздействия; усилился интерес к аскетизму. В XVI веке созерцание еще раз сыграло свою объединяющую роль в великих реформах и движениях обновления, особенно в случае Терезы Авильской и Иоанна

Креста, а также — в случае Игнатия Лойолы. Но этот золотой век, при котором созерцание сформировало жизненный центр систематичных упражнений, психологической проницательности и ориентации на практику, оказался также завершением той всеобъемлющей роли, которую термин «созерцание» выполнял по отношению ко всей полноте духовного пути. Созерцание стало чем-то отдельным, чем-то индивидуальным, объектом пристрастных измышлений, например, о различии и сходстве contemplatio infusa и contemplatio acquisita [1129].

Заключена. Основное слово «созерцание» выводит на передний план особое толкование реальности, именуемой «духовностью»: духовность — это всепоглощающее стремление к Богу, при котором время и пространство упорядочиваются таким образом, что возникает ограниченная сфера, в которой можно почувствовать страстную заинтересованность Бога в своем творении. Это стремление направлено на приобретение чистого и глубоко любящего знания Бога. Однако при этом с самого начала было предопределено наличие соответствующего напряжения между обычным поведением человека и созерцательным образом жизни.

Библиография

Casey М., The Undivided Heart. The Western Monastic Approach to Contemplation, Petersham (Massachusetts), 1994.

The Contemplative Path. Reflections on Recovering a Lost Tradition, ed. R. Elder, Kalamazoo (Michigan), 1995.

Davis A., The Way of Flame. A Guide to the Forgotten Mystical Tradition ofJewish Meditation, San Francisco, 1996.

Dunne J., Love’s Mind. An Essay on Contemplative Life, Notre Dame (Indiana) — London, 1993. Leclerc Chemin de contemplation, Paris, 1995.

Molinos M. DE, Defensa de la contemplacion, Madrid, 1988.

Panikkar R., Invisible Harmony. Essays on Contemplation and Responsibility, Minneapolis, 1995. Roberts B., The Experience of No-self. A Contemplative Journey, Albany (New York), 1993. Verman М., The Books of Contemplation. MedievalJewish Mystical Sources, Albany (New York),

1992.

Набожность как преданность (devotio)

Основное слово devotio (лат. «набожность-преданность») помещает реальность, именуемую «духовностью», в характерную сферу напряжения: с одной стороны, «набожность» предполагает позицию глубокой внутренней преданности, а с другой, — она открывает целую область благочестивого поведения. Посредством слова «набожность» духовность, таким образом, истолковывается как реальность, полная напряженности: между сферой сердца (замкнутость в духовном мире, рвение, преданность) и сферой внешнего (привязанности, обычаи, освященные места и периоды времени).

Античность и раннее христианство

В Древнем Риме слово devotio, с одной стороны, относилось к ритуальному человеческому жертвоприношению богам преисподней, а с другой, — к абсолютной преданности, обещанной императору. Оба значения (ритуальная казнь и абсолютная преданность в совершенной лояльности и подчинении) проникли в христианское использование слова devotio^[1130]. Таким образом, в раннехристианском применении этого слова акцент делается на внешнем совершении литургии и на внутреннем рвении, с которым она совершается. Однако в то же время этой «набожностью» должно быть проникнуто все поведение.

Средние века

В Средние века мы отмечаем расширение и углубление внутренней стороны набожности. Слово devotio все больше стало обозначать религиозные чувства, особенно то рвение, которое верующие испытывали во время молитвы и других обрядов. Вся полнота духовной жизни людей должна в своих выражениях и в своем восхождении проникнуться пылкостью. Через цистерцианцев и викторианцев такое понимание набожности (внутреннее рвение души, охваченной огнем любви) широко распространилось. Душевная преданность расценивалась так высоко, что считалась основной добродетелью, посредством которой молящаяся душа посвящается Богу (Бонавентура), духовным актом добродетели религиозности (Фома). В Devotio modema?² продолжается эта линия внутренней набожности. Здесь набожность означает полную преданность Богу, при которой человек особенно сосредоточивается на внутренней природе сердца, питая отвращение к любому виду облачения во внешнюю форму.

Современная эпоха

В XVI веке понятие «набожность» было еще более широко распространено в контексте процветавших в то время религиозных движений обновления. В то время как продолжается акцентирование интериоризации, одновременно происходит значительная «объектификация». Теперь набожность начинает относиться к конкретным упражнениям: обрядам набожности. Слово «набожность» можно уже применять во множественном числе: «Бог незрим

и сокрыт; все наши набожности (devotions) видимы и находятся снаружи»⁹³. Кроме того, проявления нашей набожности не обязательно должны быть обращены к Богу. Они могут относиться также к святым, мощам или святым местам⁹⁴. Однако в то же время «набожность» сохраняет свое основное значение настолько абсолютной и полной преданности Богу, что затрагиваются самые основы души. С точки зрения этого основного значения святой Франциск Сальский смог увидеть в набожности высшую степень совершенства, в котором любовь к Богу побуждает нас действовать бережно, часто и незамедлительно. Согласно ему, набожность — это совершенство любви^[1131].

Бхакти

В индуистской духовности слово бхакти, обычно переводимое словом «набожность» (devotio)*, — это ключевая характеристика^[1132]. Бхакти — это духовный путь (бхактимарга), по которому человек проходит, полностью и исключительно посвятив себя Богу. В противоположность аскетической стезе йоги, бхакти — это пылкая приверженность Господу. Это не означает, что бхакти не придерживается отстраненности и т. п. Эти компоненты служат как средство связи с Господом: люди отстраняются от смертного для того, чтобы приобщиться к всепревосходящей Красоте Бога. Пламенная преданность Богу претворяется в жизнь у самых набожных людей в их повседневной деятельности. По большей части люди полностью привержены вере в течение какого-то периода времени, например, во время длительного паломничества. Бхакти исполняет обычные индусские ритуалы, такие как жертвоприношения или произнесение молитв, но эти действия становятся действительно бхакти лишь в том случае, если они совершаются в правильном духе. Эти жертвы приносятся не для того, чтобы получить что-нибудь за это, а для того, чтобы достичь чести обретения близости к Богу. Песнопения, представления и танцы направлены на опытное участие в божественной реальности. Бхакти — это общинное событие, люди ощущают взаимную связь друг с другом и одновременно находятся в единстве с предшествующими поколениями. Бхакти — это движение: вдохновенное движение между Богом и человеком, вдохновенное движение среди самих посвященных, с одной стороны, и де- монтрируемого социорелигиозного движения, — с другой; это движение со своей собственной историей и святыми, которые делают осязаемой его подлинность.

Ислам

«Ислам» можно определить как полную преданность. Особенно в трех отрывках из Корана, постоянно цитируемых из века в век, ислам рассматривается как предание Богу всего своего существа, поскольку только такое поклонение подобает Богу. Первый фрагмент: «Сегодня Я завершил для вас вашу религию, и закончил для вас Мою милость, и удовлетворился для вас исламом как религией» (Сура 5:5)*. В этом фрагменте полное предание себя Богу, составляющее сердцевину мусульманского мистицизма, рассматривается как полный расцвет связи с Богом. Во втором фрагменте говорится: «Поистине, религия пред Аллахом — ислам» (то есть полное предание себя Богу) (Сура 3:19). Основа религиозного поведения — это полный отказ от всего своего. Это предание себя не может быть осуществлено самим человеком. Это дар Божий. Это то, о чем говорится в третьем фрагменте: «Не представляйте ваш ислам милостью Мне. Нет, Аллах считает [своей] милостью к вам [это]» (Сура 49:17)^[1133]. В полном предании себя (ислам) интериоризируется суть веры (иман). Полное предание себя Богу и религиозные рамки, в пределах которых совершается этот акт (предание себя воле Бога, как Он раскрывает себя в Коране; повиновение Его указаниям; следование правилам религиозной общины), не противоречат друг другу. Каждое выражает себя в другом. Нет также никакого противоречия между совершенным преданием себя и целостностью личности. Корень слам, от которого происходит ислам, прежде всего означает формирование единого целого. Бог делает человека целым, когда он (или она) полностью предает себя воле Божьей^[1134].

Заключение. Основное слово «преданность» (devotio, бхакти, ислам) помещает реальность духовности в поле напряжения между внутренним побуждением (преданность, предание себя) с яркой эмоциональной окрашенностью, с одной стороны, и внешними действиями (ритуалы, молитвы, время, пространство, предметы), — с другой. Цель состоит в том, чтобы эти действия подкреплялись пламенным преданием себя Богу.

Библиография

Bhakttvedanta A., The Nectar of Devotion. The Complete Science of Bhakti-yoga, London, 1985. Devotion Divine. Bhakti Traditions from the Regions of India, eds. D. Eck & F. Mallison, Groningen — Paris, 1991.

Kaplan М., Devotion, London, 1996.

Love Divine. Studies in Bhakti and Devotional Mysticism, ed. K. Werner, Richmond (Surrey),

1993.

Tinsley L., The French Expressions for Spirituality and Devotion. A Semantic Study, Washington, D. C., 1953.

Townsend R., Faith, Prayer and Devotion, Oxford, 1983.

Vivekananda S., Bhakti or Devotion, Calcutta — Bourne End, 1982.

Набожность как благочестие (pietas)

Основное слово pietas («набожность как благочестие») характеризовало реальность духовности вплоть до конца XX века. «Благочестие» раскрывает духовность как прочную фундаментальную позицию, которая охватывает всю жизнь: связь с Богом, социальные взаимоотношения человека и формирование его личной жизни. Благочестие можно описать как глубоко почтительную зависимость, которая, затрагивая всю глубину чувств, в то же время подтверждается поведением.

Античность

Понятие «благочестие» восходит к греческому слову сэбэйя (почитание, почтение) и к латинскому слову pietas (непорочность, чистота). Оба термина могут относиться к Богу, родине человека, его родителям и усопшим. В религиозной сфере благочестие охватывает культовые действия (жертвоприношения, литании, молитвы, прорицания), добродетельную жизнь и чувства уважения и почитания. Это близко к нашему понятию «благоговение» — фундаментальная позиция, которая соответствует вере, является источником всех добродетелей и выражается в основном чувстве, в котором сливаются воедино благоговейное почтение, изумление, углубленное внимание и уважение. Благоговение как основополагающая позиция постепенно приобрело завершенную форму в иудаизме и христианстве".

Средние века

В Средние века были расставлены некоторые акценты, характерные для этого периода^[1135]. Григорий Великий считал самого Бога источником и образцом благочестия: Бог дарует нам свою преданную любовь. Во Христе ради нас Он сделал себя бедным. Из благочестия Бога происходит человеческое благочестие, цель которого — заслужить благосклонную любовь и расположение Бога. Благочестие означает: помнить Бога, приобрести познание Бога, обратить свое сердце к Божьей любви^[1136]. Второй акцент — это расширение первого: благочестие уже не считается добродетелью, а рассматривается как дар Святого Духа (Бонавентура, Фома). Детская зависимость от Бога и связь с Ним вложены в наши сердца Духом. Постепенно начинают преобладать эмоциональные коннотации^[1137]. Благочестие делает праведность нежной, любовь — теплой, а благоговение — зависимым. Благочестие отмечено вдохновенным участием и теплой любовью. Эта интериоризация подразумевает индивидуализацию. Первоначально благочестию отводилось место в общественном пространстве культа; теперь оно реализуется в интимности теплой любви. Интериоризация благочестия, которая начинается от цистерцианцев и францисканцев, а затем распространяется во все более широких кругах, — это суть не только отношения человека к Богу, но и отношения к своим собратьям. Отношение к другому человеку отмечается внутренним уважением и теплой любовью. Мы отмечаем такую широту особенно у гуманистов. Благодаря этому развитию благочестие действительно становится столь широким и углубленным, что способно описывать внутреннюю динамику христианской жизни во всех ее аспектах.

Современная эпоха

На основе профессиональной этики Средневековья «благочестивыми» считались те люди, которые достигали вершин мастерства в своем деле и проявляли такую внутреннюю позицию, которая давала им возможность разработать образ жизни, соответствовавший их компетенции. С этой традицией связана Реформация. В мировоззрении Лютера благочестие стало доброде-

ио1А4

тельной жизнью, проявляющейся повседневно.

Таковы те семантические рамки, которые имели слова «Frommigkeit» (нем.)^[1138]и «vroomheid» (нид.)^[1139]начиная с XVI века как переводы латинского термина pietas. Слова «Fromm» и «vroom» возвращают к своему основному значению: «держаться впереди». А отсюда также: вести за собой, быть великодушным, отважным, смелым, честным^[1140]. Под влиянием Писания великодушие приобрело коннотацию здравой, верной, смиренной и честной жизни, обращенной к Богу и своим ближним. Однако вскоре «благочестие» выродилось в ханжеский «пиетизм», что вызвало критику (со стороны Канта и Гегеля). Однако другие (Шлейермахер, Кьеркегор, Хайдеггер) продолжали усматривать в благочестии суть истинной религиозности. Тем не менее даже они не смогли предотвратить тот факт, что преобладающими стали эмоциональные и индивидуальные аспекты благочестия в ущерб более объективным

и общественным характеристикам, которые изначально были присущи благочестию^[1141]. Однако то, что слово «благочестие» перестало обозначать реальность, называемую «духовностью», можно отнести на счет этих уничижительных коннотаций.

Заключение. Основное слово «благочестие» истолковывает реальность духовности как нежную, но сильную привязанность к Богу и его творениям. Эта позиция внутренне направлена на охват всех сторон жизни: отношение к Богу, жизнь общества и личный образ жизни человека. Кроме того, она охватывает все уровни человеческого поведения: внутренние привязанности, искреннее благоговение, формирование личной жизни человека, подлинный жизненный опыт и заслуживающую доверия религиозность.

Если мы теперь вернемся к эллинистическим терминам, то заметим, что они раскрывают следующие основные характеристики реальности, именуемой «духовность»: (1) все эти основные слова относятся к процессу развития отношений между Богом и человеком; (2) эти слова особенно подчеркивают человеческий полюс: пробуждение человека к своему божественному происхождению, методически развиваемую восприимчивость, сосредоточение человека на стремлении к Богу, предание себя Ему и верность Ему; (3) проявляемая духовность касается всех уровней человеческого существования: когнитивных способностей человека (гносис, созерцание), эмоциональности (набожность, благочестие), поступков (аскетизм); (4) эта духовность охватывает все стороны жизни: сферу личной жизни человека, общественную жизнь и религиозные институты; (5) возникающие при этом позиции, коль скоро они принадлежат к процессу развития отношений между Богом и человеком, по своему характеру активно-пассивны: гносис стремится к уходу от мира ради сопричастия изобилующей Полноте Бога; аскетизм обустраивает жизнь так, чтобы достичь большего восприятия Бога; созерцание концентрируется на видении Бога; набожность посвящает себя полной преданности Богу; благочестие прочно привязывает себя к Богу, чтобы быть полностью зависимым от Него.

Библиография

Frommigkeit. Formen, Geschichte, Verhalten, Zeugnisse, Hrsg. I. Bauer, Miinchen, 1993. Frommigkeit. Gelebte Religion als Forschungsaufgabe. Interdisziplinare Studientage, Hrsg. B. Jasper, Paderbom, 1995.

Glaube und Frommigkeit, Hrsg.J. Degenhardt at al., Bielefeld — Kevelaer, 1986. Oosterhoff B. & Steenbergen W., Vroomheidin het Oudeen Nieuwe Testament, Kampen, 1974. Schlepper W., Pity und piety. Eine Wortgeschichte, Bonn, 1971.

1.3 Современные обозначения

Современная эпоха также истолковывает свое понимание духовности с помощью основных слов. В иудейской духовности преобладающим термином было слово «каббала», которое представляло сферу духовности в виде мистического знания, передаваемого от учителя к ученику. В христианской духовности было очень распространено существительное «мистицизм»: этот термин представляет духовность как особую сферу с собственным языком и эпистемологией. В тот же период приобрели значение понятия «внутренний» и «духовный»: духовность проявляет себя во внутренней жизни. Наконец, есть основное слово «духовность», которое изначально описывало реальность духовности только в контексте католичества и даже тогда — только в ограниченном кругу. Но за последние десятилетия это основное слово, по-видимому, стало главенствующим.

Ни одно из четырех, упомянутых выше, основных слов не является новым. Это не неологизмы. Они приобрели новое качество в том смысле, что превратились в термины, обозначающие сферу реальности, называемой «духовностью». Слово «каббала» было известно в талмудический период, но к концу XII столетия оно приобрело новое значение. То же самое относится и к слову «мистицизм»: прилагательное «мистический» было известно давно, но, начиная с XVII века, термин «мистицизм» стал применяться для обозначения «духовности». Понятие «внутренней жизни» имеет глубокие корни в Писании и в эллинизме, но в качестве специального обозначения сферы духовности это выражение является новым. Наконец, слово «духовность», общепринятое для обозначения сферы, которую вряд ли можно охарактеризовать иным термином, появилось сравнительно недавно.

Каббала

Основное слово «каббала», которое буквально означает «предание» или, более буквально, «восприятие», относится к мистическим традициям иудейских конгрегаций.

Талмудический период

На протяжении талмудического периода каббала еще не описывала сферу духовности, а просто означала «восприятие», поскольку слово каббала происходит от древнееврейского qbl, что означает «принимать». Речь идет о личном, осознанном и ответственном восприятии указаний, относящихся к формированию поведения человека (ср. Притч 4:20)^,08. В Талмуде каббала

относится скорее к книгам Библии вообще, а не только к Торе Моисея. В по- стталмудической литературе единое «тело» устной Торы было названо «каббалой».

Начиная с 1200 г. н. э. и далее

В XIII веке слово каббала приобрело новое значение: духовное знание, передававшееся в иудейской общине. Касаясь специфического применения этого слова, Мейр Бен Шалом Аби-Сахула говорит:

Мудрецы^[1142]никогда не затрагивали этот вопрос^[1143], дабы отвратить людей от чрезмерной заинтересованности в том, что превыше всего^[1144]. По этой причине они привыкли шепотом, по секрету передавать эти вещи своим ученикам и мудрецам как предание^[1145]. Наша задача состоит в изучении всех этих вещей¹¹⁸ в соответствии с нашим пониманием, а в отношении к ним^[1146]следовать тому пути, на который ступили те, кто в нашем поколении^[1147]и за 200 лет до нас уже назывались каббалистами. Они называли науку о десяти сефирот^[1148]и об основах заповедей словом каббала^[1149].

Важной характеристикой каббалистической духовности является то, что Писание читается не поверхностно, но осмысливается как тайный текст, требующий особого толкования. Используя поразительные лингвистические и числовые особенности иудаистского Писания, выведывая значение различных божественных имен, тщательно изучая отдельные слова, фразы и темы, каббалисты пытались раскрыть мистическую глубину структуры текста. В этой интерпретации важную роль играют сефирот. Сефирот — это неотъемлемые признаки Бога, божественные способы действий. Числовая последовательность описывает процесс исходящих от Бога эманаций: от высшего к низшему, от единства к многообразию, от сокрытого к явленному. Ввиду того, что каждая сефира связана с определенным божественным именем, сефирот описывают процесс богооткровения. Система десяти сефирот и их взаимная классификация разрабатывались поэтапно. Система сефирот была завершена к 1300 г. Три высшие (венец, проницательность и мудрость) глубоко вовлечены в транцендентность Бесконечного Единого (Эйн-Соф). Три низшие (красота, основание, царство) связаны с творением и в то же время оказывают обратное влияние на вышестоящие сефирот. Четыре средних (могущество, победа, власть, величие) оказывают влияние на все остальные и могут нарушить равновесие. Десять сефирот — это мир божественных форм, которые формируют людей на всех уровнях и одновременно указывают обратный путь, по которому они могут войти в божественную реальность.

Триумф каббалы

В каббале, которая проникла с юга Франции через Жерону в Испанию, сефирот занимали главное место: мир Божий раскрывается поэтапно из вечно текущего Источника. Люди призваны обратить этот поток и вернуть его к Источнику. Для того чтобы найти этот обратный путь, необходимы прямота (каввана) и преданность (дэвжут) в молитве, в учебе, в работе и в общественной жизни. Когда каббала стала все больше и больше влиять на общественную жизнь, ее развитие уже нельзя было остановить. В течение трех веков она должна была охватить абсолютно все иудейские конгрегации и полностью воздействовать на религиозную восприимчивость людей. С того времени и далее иудейская духовность стала именоваться просто «каббала»¹¹⁸.

Заключение. Основное слово «каббала» имеет сильное сходство с основным словом «гносис». В обоих случаях речь идет о Боге (‘Эйн-Соф [1150]), который, будучи непознаваем, раскрывает себя в эманациях. Разница между двумя этими понятиями состоит в том, что в гносисе творение в высшей степени ненадежно, тогда как в каббале — это простертая рука Бога. Кроме того, путь назад, к Богу — это главным образом не процесс пробуждения, как в гностицизме, а стиль поведения (галаха) и самоориентация (каввана).

Библиография

BlSCHOFF Е., The Kabbala. An Introduction to Jewish Mysticism and Its Secret Doctrine, York Beach (Maine), 1985.

Gutwirth L., The Kabbalah andJewish Mysticism, New York, 1987.

Halevi Z„The Way of Kabbalah, Bath, 1991.

Idel М., Kabbalah. New Perspectives, New Haven — London, 1988.

MaierJ., Die Kabbalah. Einfuhrung — Klassische Texte — Erlauterungen, Miinchen, 1995. Mysticism, Magic, and Kabbalah in AshkenaziJudaism, ed. K. Grozinger & J. Dan, Berlin — New York, 1995.

Safran A., Sagesse de la kabbale, Paris, 1986.

Scholem G., Kabbalah, Jerusalem, 1974–1975.

Spector S., Jewish Mysticism. An Annotated Bibliography on the Kabbalah in English, New York — London,1984.

Мистицизм

Как и «каббала» в иудейской духовности, слово «мистицизм» в духовности христианской также несет полемическую нагрузку. В отличие от рационального богословия духовность привносит свою собственную логику, а именно логику мистицизма.

Святоотеческий период

Изначально слово «мистицизм» связано с греческими глаголами мюо (закрыть глаза или уста) и мюэо (посвящать в тайну). Прилагательное мюстикос (латинское mysticus) соответственно означает: связанный с тайнами, в которые человек посвящен (мюстэс, мюстагогос, мюстагогиа*) и о которых хранит молчание (мюо). Это прилагательное мюстикос, которое не встречается в Новом Завете (хотя отглагольная форма встречается в Флп 4:12) и у апостольских мужей, начинает фигурировать в христианской духовности начиная с III века. У Климента Александрийского истинный гносис возносит душу к мистическим высотам^[1151]. Начиная с Оригена, мюстикос** относится к сокровенному смыслу Писания и, будучи с ним тесно связано, к «мистериальному» в литургии. Люди говорят о мистическом хлебе, мистическом вине и мистической чаше. То, что верно для Писания, литургия применяет ко всем таинствам. Григорий Нисский говорит о «единой реальности мистических обычаев и символов»^[1152].

Мистическое богословие

В своем Мистическом богословии Дионисий Ареопагит, размышляя о трудах Григория Нисского, объединяет платоновскую аллегорию пещеры (философ уже не довольствуется полумраком пещеры, но покидает ее и выходит к свету истинного бытия) с восхождением на гору Синай (Моисей очищает себя, восходит на гору; Бог поднимает его в темное облако и говорит с ним лицом к лицу). С этого времени «мистицизм» — это восхождение человека к Богу, пребывающему в темном свете (превыше всех утверждений и отрицаний), который незрим для глаз нашего познания, будучи облаком «непознаваемого»^[1153].

Мистицизм как «переживание»

Начиная со Средних веков мистическое восхождение все больше соединялось с очищением желания. Очищенное желание проникает в облако непознаваемого гораздо глубже, чем разум, настолько, что даже любовь порой осмысливается как апофатическое измерение разума: любовь обладает таким знанием, которое превосходит разум. Мистицизм принимает направление (очищенных) чувства и воли.

Примерно в то же время мистицизм был отождествлен с путем «внутрь». В то время как у Дионисия Ареопагита мистическое восхождение все еще было постепенным восхождением по иерархии бытия, в послесредневековый период оно приняло направление к Богу, «который ближе ко мне, чем я сам». Этот путь внутрь представляет собой процесс воспоминания*: под водительством самого Бога душа достигает своего Источника, где, освободившись от привязанности к самой себе, она вступает в простоту Бога. Дионисиева иерархия бытия, так сказать, обращена внутрь и очерчивает внутренний «маршрут» пути к Богу^[1154].

XVII вех

В XVII веке значение этого слова решительно изменилось. Прилагательное «мистический» в гораздо большей степени стало означать «таинственное, тайное». Наука, изучающая эти экстраординарные вещи, была названа «мистической наукой», или, кратко, «мистицизмом». Прилагательное «мистический» превратилось в существительное «мистицизм»; специфика этого термина заключается в том, что он обозначает особую область реальности со своим языком, логикой и своими знатоками — мистиками^[1155]. Сурен рассматривает мистицизм как «науку, которая полностью отделена от всех других наук»^[1156]. Мистицизм — эти отдельный мир, описываемый необычным языком, этот мир чужд обычным верующим: «Мистицизм — это название того, что в религии, науке или в чем-то ином склоняется к сакральному и тайному и кажется не соответствующим чувствам обычных людей»^[1157]. Только мистики понимают тайный язык, который открывает доступ в мир мистицизма. Это — мистические учителя^[1158]. За последние три столетия такой мистицизм вызывал сильное противодействие как в церковных, так и в богословских кругах. Мистицизм стал синонимом фанатизма и заблуждения. Мы недалеко ушли от Боссюэ, который всеми имеющимися у него способами боролся против «величайшей фанатичности» этого «нового мистицизма». Мистицизм стал термином посрамления^[1159].

XX век

Переоценка мистицизма, явившаяся результатом развития психологии религии, богословия и истории, произошла лишь после 1900 года. В то же время положительный образ складывался на основе романтизма, по контрасту с рациональным мышлением Просвещения. Таким образом, мистицизм оказался помещенным в сферу глубоких чувств, сердечности, особого опыта, прибереженного для элиты. Эта романтическая разновидность мистицизма руководилась интуицией и чувством. Следствием этого было взаимопроникновение мистицизма и искусства^[1160]. Кроме того, мистицизм привлекает все «чужестранное». Например, восточная техника медитации (дзэн, йога) называется «мистицизмом», потому что она имеет иностранное происхождение. Анимизм, алхимия, антропософия, астрология, спиритизм, гипноз и ясновидение носят ярлык «мистицизма» из-за своего эзотерического характера. Впоследствии этот романтический мистицизм приобретает уничижительную окраску в псевдопросвещенной журналистике: плохое кино «тонет в примитивном болоте мистицизма»; телевизионные шоу инсценируют «подпорченные мистицизмом притчи»: романы обвиняются в «мистически / религиозном фанатизме»; «аура мистицизма» грозит окутать собой определенную продукцию^[1161].

Заключение. Основное слово «мистицизм» раскрывает сферу духовности как процесс установления связи между Богом и человеком, процесс, имеющий собственный язык и логику и отдаляющийся от объективирующего взгляда разума. Интимность мистической любви очищает разум, волю и память до такой степени, чтобы они сделались полностью созвучными Богу. Духовность, понимаемая как мистицизм, находится в противоречии с развившейся в западной культуре рациональностью.

Библиография

Andia Y. de, Mystique d’Orient et d’Occident, Begrolles-en-Mauges, Maine-et-Loire, 1994. Askeland L., Ways in Mystery. Explorations in Mystical Awareness and Life, Ashland (Oregon), 1997. Boff L. & Betto E, Mistica e espiritualidade, Rio de Janeiro, 1994.

Bokser B., The Jewish Mystical Tradition, Northvale (Newjersey) etc., 1993.

Borchert B., Mystiek. Het verschijnsel, de geschiedenis, de nieuwe uitdaging, Haarlem, 1994. Certeau M. de, La fable mystique, XVIe-XVIIe Siecle, Paris, 1982.

Cupitt D., Mysticism after Modernity, Oxford-Maiden (Massachusetts), 1997.

Geduhn A., Mystik als Grundstrom neuer Innerlichkeit, Olten — Freiburg i.Br., 1990.

Gilbert R., The Elements of Mysticism, Shaftesbury, 1991.

Keller C., Approche de la mystique, Le Mont-sur-Lausanne, 1989–1990.

Mysticism and the Institutional Crisis, eds. C. Duquoc & G. Gutierrez, London — Maryknoll (New York), 1994.

Mysticism and the Mystical Experience. East and West, ed. D. Bishop, Selingrove (Pennsylvania) etc., 1995.

La mystique pour tous, La Vie Spirituelle t. 142, 1988, no. 679.

Pandit М., The Mystical Search for the Absolute, Belgaum, 1990.

SchochetJ., The Mystical Dimension, New York, 1990.

Внутренняя жизнь

Сфера духовности располагается внутри человеческого существа и определяется основным термином «внутренняя жизнь». Ей отведена внутренняя сфера по контрасту с открытым характером космоса или общества. Духовность проявляет себя как форма интимности любви в душе, такой интимности, которая отделена от общественного или объективного взгляда. Конечно, внутреннее было важной реальностью духовности на протяжении веков. Но в современную эпоху это стало основным термином, который раскрывает сферу духовности как таковую.

Писание

В Писании, особенно в Книге Псалмов, внутренняя сущность человека представлена многими способами^[1162]. Это многогранная реальность: ранимая, нуждающаяся, тоскующая и восприимчивая, беспокоящаяся о других и способная к самоосознанию. Эта внутренняя сущность, которая не является статичной и замкнутой, а находится в постоянном движении, направленном вовне и вовнутрь, не может быть постигнута человеком. Только Слово Божье «проникает до разделения души и духа, суставов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр 4:12).

Среди монахов-пустынников

Внутренняя сущность человека стремится раскрыть себя перед Богом. Это называется «чистотой сердца» — рабочей целью (скопос) всех духовных упражнений. «Ибо невозможно для нечистой души, какие бы усилия она ни прилагала при чтении, приобрести духовное знание. Никто не вливает тончайшие благовония или превосходный мед в дурно пахнущий и нечистый сосуд… Поэтому если сосуд нашего сердца не очистится вначале от каждого дурно пахнущего порока, он не заслужит елея благословения…»^[1163]Конечная цель

заключается в получении Божьего благословения, которое одно только может раскрыть нашу сокровенную сущность. Сам Бог открывает глубины внутренней сущности, глубины, которые внутренняя сущность сама раскрыть не может. Вот почему Августин называет эти глубины, раскрываемые Богом, interior intimo тео [1164]. По той же самой причине Бонавентура рассматривает Бога как «единственного внутреннего Владыку, которого мы прежде всего должны чтить и которому должны подчиняться и молиться». В рейнском мистицизме божественное рождение происходит в глубочайшем внутреннем существе души, где обитает Бог, а не просто многообразие. «Здесь Божья земля — это моя земля, и моя земля — это Божья земля. Здесь я живу тем, что принадлежит мне, как и Бог живет тем, что принадлежит Ему»¹³².

Современная внутренняя сущность человека

В XII и XIII веках люди все больше и больше стали обращать внимание на- внутренние движения духовной жизни: привязанности, волевые устремления, чистоту побуждений, внутренние предрасположенности и анализ чувств. Духовность проявляется в душе в форме обращенности внутрь и пламенных чувств. Роль внутреннего «Я» была усилена кризисом XVI и XVII веков, потрясшим основы западной цивилизации: религиозными войнами, расколами церквей, крестьянскими восстаниями, эпидемиями, превосходящими силами природы, научными открытиями и необъятностью нового мира¹*³. «Человек того времени был действительно вынужден стремиться к уверенности и порядку»¹³⁴. «Центр» человеческого существа рассматривался как исходная и конечная точка духовного пути человека. Парадигма этого — «Внутренний замок» Терезы Авильской. Макрокосм преобразовался в микрокосм: «Это мир, который составляет каждая отдельная личность и центр которого — Божья “обитель”, мир, окруженный “темной бездной”… Это место, где верующие получат от Бога несомненное знамение с уверенностью, которая будет отныне основываться на самоосознании. Человек обнаруживает в себе то, что превосходит его “Я” и прочно укореняет человека в существовании»¹³⁵.

Критика внутреннего «Я»

К середине XX века внутренняя жизнь стала утрачивать доверие. Критике подверглись три пункта: (1) дуалистическое внутреннее «Я». В эллинистической культуре внутреннее «Я» человека рассматривалось как духовная субстанция, которая бессмертна; ей противопоставлялось тело как тленная материальная оболочка. Люди отвергали этот дуализм. (2) Буржуазное внутреннее «Я». Некоторые аналитики рассматривают внутреннюю сущность как творение западноевропейского буржуа, который, начиная с XII века, стал отделять себя от феодальных структур, чтобы обрести независимость¹³⁶. Этот внутренний мир развился как дружелюбное внутреннее пространство — в противовес грубости внешнего мира. Духовность подтвердила и усилила этот процесс. (3) Тревожное внутреннее «Я». Некоторые полагают, что внутреннее «Я» — это продукт контекстуальной тревоги: в тот момент, когда другой человек отвергает меня, этот другой расщепляется на холодное, нейтральное внешнее и недосягаемое внутреннее, которое находится где-то в таком месте, куда не добраться с помощью моих беспомощных действий. Такое превращение другого человека возвращает меня к себе: я со стыдом обнаруживаю, что тоже потерпел неудачу в своем внешнем «Я» и в своем внутреннем «Я»¹³⁷. «Внутреннее “Я” — это способ, посредством которого я невольно ухожу в себя, поскольку мое понятие о мире не работает. Таким образом, внутреннее “Я” — это в своей основе несчастное внутреннее “Я”»¹³⁸. Результатом отрицательной критики было то, что выражение «внутренняя жизнь» почти полностью исчезло из описания сферы духовности.

Заключение. Основной термин «внутренняя жизнь» помещает сферу духовности в субъективность: внутреннее «Я» — это привилегированное «место» для развертывания драмы отношений между Богом и человеком. Когда внутреннее «Я» рассматривается как динамичное, этот термин подчеркивает, что, имея дело с духовными процессами, мы сталкиваемся с процессами интери- оризации: духовные ценности усваиваются; это усвоение не ограничивается внешними упражнениями, а стремится преобразовать глубочайшую внутреннюю сущность человеческой личности, «Я», которое в мистическом единении оказывается местом Вселения Бога. Основной термин «внутренняя жизнь» истолковывает духовность как явление, которое удаляется от внешнего мира — общественного и объективного мира вокруг нас.

Библиография

ForderJ. & Е., The Light Within. A Celebration of the Spiritual Path, Dent, 1995.

Masui J., De la vie interieure, Saint-Clement-la-Riviere, 1993.

Rotzetter A., NeueInnerlichkeit, Mainz — Stuttgart, 1992.

Spink P., Beyond, Belief. How to Develop Mystical Consciousness and Discover the God Within, London, 1996.

Underhill E., Concerning the Inner Life, Oxford, 1995.

Wirt S., The Inner Life of a Believer, Wheaton (Illinois), 1991.

Духовность

«Духовность» — это основное слово, которое отвело на задний план все остальные понятия, применимые к сфере духовности. Основное слово «духовность» обладает всеобъемлющим семантическим диапазоном: оно охватывает божественный и человеческий дух, включает аскетизм и мистицизм, объединяет библейские традиции (руах) с эллинистической интуицией (нус), переходит границы религий и философий жизни. Главный процесс, подразумеваемый термином «духовность», — это динамика отношений между божественным Духом и духом человека.

Библейский фон

Слово «духовность» восходит через французское spiritualite к латинскому spiritualitas, укорененному в том библейском семантическом поле, к которому относятся руах и пнэума*. Это верно и для параллельного выражения «духовная жизнь» (vie spirituelle).

Мы встречаем древнееврейское слово руаз^т в трех сферах опыта. (1) В сфере воздуха, ветра и бури руах проявляется в виде силы, представляющей собой движение (Иер 4:12, Исх 1:12) и приводящей в движение другие вещи (Пс 1:4, Ис 7:2, Исх 10:13). Руах идет по собственному внутреннему следу (Иез 1:12, Исх 10:13, Притч 25:23, ср. Иез 5:10–12), который, однако, ускользает от нашего взгляда (Екк 1:6; 8:8, Ин 3:8, Притч 27:16). (2) В сфере дыхания и сердцебиения руах ощущается как стимул жизни, самое интимное и страстное чувство, личностность; она уязвима и может быть разрушена (Пс 50:17; 33:18; 76:3, Ис 57:15), а затем возродиться (Быт 45:27, Суд 15:19). (3) В психологической сфере она представляется как порью, нрав, страсть, гнев (Екк 10:4), отсутствие самоконтроля (Притч 29:11), гордость (Притч 16:18, Екк 7:8), ревность (Числ 5:14,30), половое влечение (Ос 4:12; 5:14) и подавленность (1 Цар 16:14, 22; 18:10). Руах может столь сильно овладевать людьми, что превращается в одержимость. Когда Писание обращается к руах Бога, оно говорит не о внутренней жизни Бога, а о том, каким образом Его руах созидательно работает во всех Его творениях (Быт 1:2, Пс 103:30, Екк 11:5) восстанавливает их силы, когда они ранены или изнеможены (Пс 50:8-12, Иез 37:2-10), освобождает их от ига (Суд 6:34; 3:10; 14:6, 19; 15:4), наделяет их духом мудрости (Ис 11:2) и справедливости (Ис 11:3-10) и, в конце концов, искупает их грехи (Рим 8:21–27).

Самым главным в Писании является то, что дыхание человека, над которым постоянно нависает угроза быть увлеченным чуждыми дыханиями извне, приводится в движение Божьим Дыханием. В Евангелиях и Деяниях Апостолов основной конфликт возникает в области противоречия между Святым Духом и нечистым духом^[1165]. Человек, живущий демоническим духом, должен быть возвращен своему внутреннему духу Духом — Дыханьем Бога, что знаменует для него фундаментальное освобождение, в котором главную роль играет Иисус (Мк 1:8, 10, 12, 23–28, Ин 3:3, бит. п.).

Павел неоднократно рассматривает этот же процесс с помощью двучленного выражения пнэума-саркс¹⁴'. У Павла саркс (= плоть) означает духовное побуждение, аналогичное нечистому духу, упоминаемому в Евангелиях: «прелюбодеяние, блуд, нечистота, идол ос лужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное» (Гал 5:19–21, ср. 5:15–26; 6:3, и т. д.). С другой стороны, пнэгума — это Святой Дух, который ведет людей к «любви, радости, миру, долготерпению, благости, милосердию, вере, кротости, воздержанию» (Гал 5:22–23). Это библейское поле напряжения продолжает играть жизненно важную роль в христианской духовности. Для перевода на латынь Павлова пнэума-пнэуматикос (особенно в 1 Кор 2:14 — 3:3) используется spiritus- spiritualis, аналогично caro-camalis^ut. Spiritualitas, редкий термин, соответственно означает полное преображение в Духе. На заре эпохи бенедиктинцев spiritualitas относилась к чему-то такому, что человек может осуществить (ехегсеге)^[1166], в чем может продвинуться вперед (proficere)^[1167], что влечет за собой целеустремленность (assequi)^[1168]и несет эмоциональную окраску^[1169]. Это значение сохраняется.

Современные коннотации

Семантический сдвиг в применении термина spiritualitas произошел в XI веке. С того времени spiritualitas противопоставлялась материальности. Например, Беренгарий Турский противопоставляет духовность евхаристического таинства

соотносимым с чувствами элементам хлеба и вина (sensualitas)¹*⁷. У Фомы spirituaUtas относится к девственникам, camalitas — к вступившим в брак^[1170]. Брак обладает «наименьшей spiritualitas» среди всех таинств^[1171]. Здесь мы видим эллинистическое влияние. В эллинизме пнэума и spiritus относились к божественной сфере света, в противоположность темному миру материи. По-видимому, такой ход рассуждений переживает возрождение в новом мышлении XI / XII века, когда spirutialitas называется особой сферой, в отличие от всего, относящегося к animalis, camalis, matenalis, corporeus, naturalis, civilis, saecularis, mundanusH temporalis*^[1172]. В XIII веке этот процесс продолжается в двух направлениях. (1) С социологической точки зрения, духовность включает все то, что в самом широком и самом поверхностном смысле относится к «духовенству»: церковное, в отличие от всего мирского; церковная власть в противопоставлении светским властям; духовенство, противопоставляемое мирянам; духовное богатство, в отличие от материального^[1173]. (2) С психологической точки зрения, духовность представляется как сфера внутренней жизни: чистота побуждений, чувств, волевых устремлений, внутренней предрасположенности, психология духовной жизни, анализ чувств. Духовность «имеет место» в сфере сердца, в устремленности внутрь, в ощущаемом рвении, во внутренней жизни^[1174].

В XVII и XVIII веках этот процесс дихотомизации еще более углубился, когда было проведено разграничение между высшей и низшей формами духовности. Духовная личность — это некто, кто «в более полной и глубокой степени христианин», нежели другие люди^[1175]. Из-за тесной связи с мистицизмом слово «духовность» в конце концов разделило дурную славу так называемой «модернистской духовности» квиетистов, визионеров и прочих мистиков^[1176]. В конце XIX века это слово почти полностью исчезло.

XX век

В начале XX века слово «духовность» появилось вновь, вначале для обозначения систематических научных рассуждений о живой духовности¹⁵⁵. В 1917 году вышел труд Содро Manuel de spiritualite. В 1918 году была опубликована первая часть книги Пурра La spiritualite chretienne, научное исследование истории духовности. В 1928 году начал издаваться Dictionnaire de spiritualite ascetique et mystique. Начиная с 1919 года в папских университетах Рима стали основываться кафедры духовности^[1177]. Все это свидетельствует о том, что слово «духовность» рассматривалось как концепция, охватывающая аскетизм и мистицизм.

Начиная с 1960-х годов «духовность» почти во всех языках и практически во всех философиях жизни стала всеобъемлющей концепцией всего, что касалось «духовной жизни»^[1178]. Вероятно, фактором, способствующим широкому распространению этого слова за пределы изучения духовности, является то, что «духовность» — это слово, не ограниченное никакими рамками. «Духовность» символизирует нечто неопределенное, как, скажем, «религиозность», «опыт веры» и «религиозные переживания» — термины, которые оставляют открытой сферу, еще не ограниченную институциональными рамками. В этом смысле «духовность» может быть термином для обозначения «нового» взгляда на жизнь (например, «Нью-Эйдж» скорее примыкает к «духовности»), движений эмансипации (духовность освобождения, духовность мира, феминистская духовность, экологическая духовность и так далее), а также для широко распространенных мотиваций, которые не могут быть отнесены к догмам признанных религиозных институтов.

Заключение. Основное слово «духовность» истолковывает сферу духовности как «дух»: Дух Божий и дух человека, которые взаимодействуют друг с другом и оказывают друг на друга влияние. Размах и вес духа огромны. Сюда входят движение духа (руах) и экзистенциальная интенсивность разума (нус). По своей весомости духовность в состоянии перейти границы сложившихся религий и открыть новые просторы.

Окончательное заключение. Вспоминая современные основные слова, определяющие сферу духовности, мы отмечаем следующие моменты: 1) четыре основных слова истолковывают процесс установления взаимосвязей между Богом и человеком; 2) этот процесс установления связей осмысливается как глубокий, очищающий и объединяющий процесс интериоризации (каббала, внутренняя жизнь, мистицизм); 3) духовность символизирует особую сферу со своим языком и логикой, находящуюся в противоречии с рациональным богословием университетов и целесообразной рациональностью западной культуры; 4) духовный «путь» включает очищение способностей человека (разума, воли, памяти) и формирование его поведения; 5) духовность располагается

в глубине процесса установления связей (каббала, мистицизм) и в обращенности человеческого духа внутрь (внутренняя жизнь, духовность); она отделяет себя от внешнего мира — от общественного порядка и объективности.

Основные слова ставят вопрос об интерпретации праксиса. Сферу духовности раскрывают 13 рассмотренных нами основных слов. Она принимает следующие очертания:

Все основные слова обозначают процесс установления связи между Богом и человеком. В какой-то момент акцентируется божественный полюс (Внушающий трепет, Святой, Милостивый, Бесконечный), в следующий — человеческий полюс (прошение, посвящение, пробуждение). Эти полюса вначале не рассматриваются отдельно, а затем соотносятся друг с другом, но составляют первоначальное родственное целое, в рамках которого проявляются оба полюса;

Два полюса смыкаются: для людей божественные эманации открывают обратный путь к Богу; безграничная милость Божья обретает форму в человеческих делах милосердия; верующие обретают святость Бога при освящении своей жизни;

В результате этого взаимодействия поведение человека является как активным, так и пассивным: Божья милость обретается в делах милосердия: страх Божий трепещет перед открывающейся ему Тайной; познание Бога — это познание, дарованное Богом;

Отношения между Богом и человеком — это процесс, протекающий от самого первого трепетного соприкосновения до полной почтения любви («страха»); от жизни в обычном мире до полного поглощения бытием Бога (святость); от первичной эманации Бога до ощущения соединения с Бесконечным (каббала), от первоначального единства до полной зрелости (совершенства). Первоначальное единство человека предвкушает полную покорность в любви; божественная суть достигает места своего отдохновения, где она дышит вместе с самоотдачей Отца;

Процесс установления связи осуществляется в реальности человеческого существования: в разуме (знание, внимание, пробуждение, созерцание), воле (набожность, верность, каввана, рвение, заключенность в духовном мире), памяти, контроле над собственными желаниями, образе жизни, упорядочении времени и пространства, социальной жизни, религиозной жизни, культуре.

Интимность процесса установления отношений и происходящая отсюда сосредоточенность ведут к обретению этих связей, которым присущ свой особый характер (собственные язык и логика, духовность, мистицизм, каббала), и к отделению от преобладающих образцов (мир, целесообразная рациональность, то, что было секуляризовано и объективировано, неми- лосердие, поверхностность);

В духовности цель заключается не в том, чтобы обозначить или определить божественный полюс. Она проявляется во всем процессе установления связей, в соответствии с той фазой, в которой этот процесс находится: как нечто совершенно иное, чем конечное (святость), как трепетное прикосновение («страх»), как обнаружение силы, в котором участвует человек (каббала), как Дух, который оживляет наш дух (духовность). Точки зрения относятся к Богу, и божественные имена следует осмысливать в свете процесса формирования связей, в котором они проявляются. Человеческий полюс также нужно рассматривать в свете этого процесса. В соответствии со своим положением в этом духовном процессе человеческий полюс ощущает прикосновение и трепет («страх»), обращается к поискам Бога (созерцание), со всем рвением посвящает себя Богу (набожность, благочестие), делается чувствительным и разрешает себе очиститься (аскетизм), вбирает в себя жизнь Бога (внутренняя жизнь), позволяет себе выйти за свои пределы в любви (мистицизм), — и так на всех уровнях бытия (аскетизм, внутренняя жизнь). Через этот процесс установления связей обнаруживается его изначальная целостность и конечная зрелость (совершенство).

Библиография

Bacik J., Spirituality in Transition, Kansas City, 1996.

Chatterjee М., The Concept of Spirituality, Ahmedabad, 1989.

Deutsch E., Religion and Spirituality, Albany, 1995.

Huddleston М., Springs of Spirituality, Liguori (Missouri), 1995.

Dekracht van de Geest, Speling 50, 1998, no. 1.

Singh S., Was ist Spiritualitat? Bern, 1983.

Tinsley L., The French Expressions for Spirituality and Devotion. A Semantic Study, Washington, D. C„1953.

Toon P., What is Spirituality? and is It for Me? London, 1989.

What Do We Mean by Spirituality? и The Way 32, 1992, no. 1.

Глава 2 Духовность, рассматриваемая как научная дисциплина