Тем не менее, красота, искусство и фантазия по-прежнему играют большую роль в религиозном опыте и в духовной практике. Нужна духовная герменевтика, чтобы понять эту неодолимую практику и это — номинально — светское искусство, освободившееся от религиозно-культурного «засилия». Нужна духовная герменевтика искусства — более позитивно воспринимающая тело и чувства и открытая дыханию искусства, — герменевтика, понимающая, как эстетическое выражение — например, музыка, цветовой переход, свет и узор рисунка — могут передавать ощущение божественной реальности, как искусство может быть опосредованием в божественно-человеческом преображении[20].
Тексты
Духовности сохраняют многообразие текстов (духовные тексты, мистические тексты, ритуальные тексты, уставы и так далее), предназначенных для прохождения духовного пути и духовного водительства. Основными среди таких текстов являются тексты священные[21]. Духовности окружают их особой заботой и почитанием. Экзегеза священных текстов составляет главную задачу богословия. Потому мы и выбрали эту специфику — исследование внутренней сущности дисциплины духовного богословия в применении к текстам. Одно из важнейших развитий в рамках данной специфики — это возникновение библейской духовности[22]. Здесь можно выделить три уровня[23]. Во-первых, в библейских текстах выражены разные духовности. Например, мы можем говорить о духовности псалмов[24]. Духовный опыт, отраженный в библейских повествованиях (Моисей на горе Синай, Илия на горе Хорив, опыт Павла на пути в Дамаск и так далее), всесторонне изучается[25]. Второе — это формы жизни, богато украшенные библейскими мотивами. В этом смысле великие монашеские уставы пропитаны библейской духовностью[26]. В-третьих, исследуются процессы чтения Библии: процессы усвоения текста, ведущие к преображению. Структурно изучаются практики духовного чтения (lectio divinapardes** и так далее); они могут послужить для создания проекта духовной герменевтики[27]. Тексты могут становиться инструментами мистической инициации[28]. В этом смысле особо предпочитаются отдельные тексты: Песнь Песней, Отче наш, Евангелие от Иоанна и так далее, делаясь источником духовного пути и духовным водительством[29].
С методологической точки зрения, одни экзегетические подходы оказываются более многообещающими для плодотворного междисциплинарного
сотрудничества, нежели другие. «Особенно полезны подходы, которые выделяют финальную форму текстов, такие как нарративная критика, каноническая критика и межтекстовые чтения, равно как и те, которые изучают воздействие текста на читателей, такие как критика читательского отклика. Прилагаясь к критическому чтению текстов, на протяжении всей истории воспринимавшихся как деспотические, указанные методы становятся жизненно важной частью духовности»[30]. Эти подходы облегчают и улучшают развитие междисциплинарного сотрудничества между духовностью и богословской экзегезой.
Истории
Согласно мнению Сары Шнейдере, история «христианской веры» вкупе с библейскими преданиями предоставляет «позитивные данные о христианском религиозном опыте, а также о его норме и его герменевтическом контексте»[31]. Эта широко распространенная триада, артикулирующая «конститутивную» роль истории в дисциплине «духовность», способна функционировать как последовательность операций, вызывающих важные вопросы.
Что касается истории как вместилища позитивных данных, то невозможно отрицать факт появления в течение последних двух столетий огромного количества высококачественных, как правило, работ, представляющих исторический материал; упомянем только следующие имена: Пурра (Pourrat), Буйе (Воиуег), Флоре (Flors), Макгинн (McGinn), Pyx (Ruh), Динцельбахер (Dinzelbacher); также — еврейские ученые, как Шолем, Дан, Идэль и так далее. Имеются многочисленные обзоры и детальные исследования. И вот что удивительно: похоже, не чувствуется никакой напряженности из-за «доминирования», как это обстоит в случае систематического богословия. Остаются вопросы: являются ли исторические реконструкции показательными?[32]Как насчет мирской духовности, «упорно упускаемой из виду и никак не оцениваемой»?[33]Объективно ли представлены противоположные голоса и эзотерические духовности? И каким образом развить глобальную точку зрения?[34]
Относительно истории как нормы возникает масса вопросов, самый важный из которых: чья история? Как нам познать всецелую христианскую историю, если большая часть ее скрыта в будущем? Какие исторические перспективы
обеспечивают норму? И что в точности означает само понятие «нормы»? Должна ли отныне история играть роль систематического богословия? Может быть, благоразумно будет утверждать, что в магистральном потоке истории может быть найдена некая направленность?
В отношении герменевтического проекта эта роль истории самоочевидна постольку, поскольку история — это социо-культурный контекст духовности, впервые концептуализированный Мишелем де Серто в его подрывающей основания статье Culture and Spiritual Experience (1966), широко принятая в качестве герменевтического проекта[35].
Размышляя о предложенной триаде (данные, норма, герменевтика) и над вызываемыми ею вопросами, я прихожу к выводу, что необходима критическая оценка истории в рамках всего богословия духовности — впрочем, доступно множество инструментов для этого (биографии, справочники, обзоры и так далее).
Процессы
Взяв в качестве отправной точки широко принятый тезис, что духовность имеет дело с опытом[36], мы можем свести эту весьма пространную ориентацию к более узкому фокусу: духовный опыт как путь[37], как многоуровневый процесс божественно-человеческого преображения[38].
Такой сфокусированный подход к процессам утверждается в статье Хейна Бломменстейна Progres-progressants[39], которую он повторяет почти в ста статьях, опубликованных в журнале Speling. Эту точку зрения можно также найти в монографиях об Иоанне Креста, Беатрисе Назаретской и Рюисбрюке[40].
Необходимо фундаментальное изучение многоуровневого процесса божественно-человеческого преображения, учитывая ту ведущую роль, которую в нем играет высшая из добродетелей: различение-распознавание (fronesis, diakrisis, discretion, prudentia), которая, возможно, есть lumen intellectualis*, формальный объект богословия духовности, как обеспечивающий направление интерпретации образов, текстов и историй, так и озаряющий внутренний свет духовных практик и духовного водительства[41]. Необходима своего рода «созерцательная психология»[42].
Сферы деятельности
Духовность сущностно связана с практиками и сферами деятельности. Можно даже сказать, что практика — «это просто что-то полезное, но конститутивное измерение этой дисциплины»[43]. Духовные практики — это многоуровневый феномен.
Во-первых, существует сфера упражнений: процессы усвоения, внутренне направленные на «чистоту сердца», практическая перспектива (skopos) духовных упражнений, цель (telos) которых — достижение созерцания; практика добродетелей как предварительное условие и сущность духовных практик; медитация и молитва; мистическое преображение[44]. Этот внутренний горизонт богатого многообразия упражнений ждет тщательного описания и интерпретации.
Во-вторых, упражнения невозможны без форм поддержки со стороны священников и служителей культа в общинах верующих, духовных наставников, помощников в духовном уединении, lectio divina, чтении псалмов и тому подобное. Необходимо тщательное феноменологическое описание и истолкование этих многообразных видов помощи.
В-третьих, духовное водительство заслуживает особого внимания как парадигматическая форма и место помощи в духовном росте[45].
В-четвертых, все практики и все виды помощи направлены к мистагогии (тайноводству) как к тому главному, в чем человеческий опыт «делается прозрачным для опыта тайны, которая есть Бог»[46].
Имеется множество исследований практической духовности. Большей частью эти практики изолированы друг от друга и особенно от своего ми- стагогического (тайноводственного) измерения. Однако, что еще важнее, они изолированы от дисциплины «богословия духовности» и от теоретических предпосылок. Как раз в этом пункте может помочь работа Practice, созданная Элизабет Либерт (Liebert)