Опять: мы не понимаем ничего. И когда мы обсуждаем этот вопрос: как плотское превращается в духовное, то мы безгласны. Но вот что происходит: в житии старца на основании его записок я пишу, что, желая молиться чисто, он видел бесов, наполняющих его келью. И когда он хотел поклониться Богу пред иконой, то между иконой и им стояла фигура огромного размера беса, который ожидал поклонения себе. И когда он сел на табурет и стал молиться: «Господи, в чем дело? Я хочу Тебе молиться и не могу». Господь ему указал на гордость как причину его страданий. Тогда Силуан молился, крича Богу: «Но помоги мне! Что я могу мыслить и делать, чтобы мне смириться?» Господь говорит: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». [129] Что можем мы сказать об этих словах? — Только одно: в сущности, ничего не понятно — что значит «держать ум во аде»? Однако далее мы читаем у Силуана: «Я стал так делать, как научил меня Господь, и ум мой очистился... и Дух свидетельствовал спасение». [130] Так он перешел в иное состояние, которое бывает редко даже в истории христианской Церкви. Он перешел в это состояние благодаря своей вере и дару слышать слово Самого Христа.
Так и мы живем только верой во Христа, но ничего по-настоящему объяснить ни научно, ни философски, ни аскетически мы не можем. В начале русской революции в семнадцатом году были дебаты о безбожии, и министр просвещения Луначарский сказал: «Мне пришлось много путешествовать, посетить много кафедральных соборов, я видел большие произведения живописи, чудеса архитектуры, я слышал музыку, которою услаждался; но Бога я не видел». Тогда встал один старик-врач и сказал: «Я хирург. Теперь я кончил свою работу, но расскажу вам про мое прошлое. Мне пришлось делать много операций, и трепанаций черепа, и открывать грудь, видеть сердце, я ощущал в руках мозг человека, но мысли там я не нашел». Вы видите, какая тайна. Что такое мозг? — «кусок мяса», а каким образом рождается в нем мысль о вечности? И это явление совсем другого порядка.
Итак, каким образом страстная любовь прелагается в Божественную? — Мы знаем, что одержимые страстной любовью умирали, как ее жертвы, и немногие покаянием переходили в план Божественной любви. И этот переход от естественной, физической любви к любви Божественной связан с болезненным процессом многолетней аскетической борьбы. Почему у некоторых борьба с этой страстью, которую монах давно уже не хочет, берет тридцать–сорок лет, а у Силуана эта страсть была отрезана в одну секунду? Как мы можем объяснить это явление? С отцом N., не раз гуляя или сидя, мы разговаривали о том, что когда мы посмотрим кругом себя, то все, что бы ни было, нам кажется невероятным, «невозможным». Так оно и есть: мы ничего не понимаем — все «невозможно».
Но какой вывод из всего этого мы делаем? — Старец Силуан говорит: «Я стал так делать, как научил меня Господь... и ум мой очистился... и Дух свидетельствовал спасение», [131] которое есть переход в измерение вечности от измерений времени. Так теперь и для нас: объяснить ничего по-настоящему мы не можем, но, когда мы заповедь Христа принимаем как единственный закон всего нашего бытия — и временного, и вечного, тогда мы совершаем путь к тому, чего не может понять большинство людей, которые не хранят заповедей. И получается так: когда мы храним эти заповеди, то дух, заключенный в них, становится, странным образом, нашим состоянием. И тогда все в нас меняется, и все процессы нашего внутреннего бытия становятся другими. Но самый трудный момент этого вопроса все-таки остается: если Силуана посетил Господь и дал ему такую силу, что за полвека при самом сильном теле он никогда не принял плотской мысли, то что делать нам? — Некоторые говорят: «Надо, чтобы Господь Сам пришел к нам, вселился в нас и делал бы так, как Он заповедал, потому что по своей воле и своим подвигом мы не можем перейти в это состояние». И если сами мы не можем, то какая неправда со стороны Бога осуждать нас, — и даже на вечные муки!
Как показывает нам ежечасный опыт нашей жизни, через нас проходят энергии, неведомые нам, которые порождают те или иные движения. Человек есть существо «инодвижное», по-гречески ἑτεροκίνητος. Если мы такие ἑτεροκίνητοι, то почему Бог осуждает нас? — Это людям непонятно. Если мы подумаем, что человек — это марионетка, которая всецело движется другой волей, то Бог бесчестен: если прп. Силуан молился за весь мир с глубоким плачем, почему другим не приходит эта молитва, а только он молился так? Так философски следуя, мы не можем перейти от нашего плотского жития к жизни чистого духа... Если вы хотите идти верным путем — каким Сам Господь заповедал, — «не претыкаясь ни о какие камни» (как бывает, когда идем вне света заповеди) (см. Ин. 12:35), то жизнь определяется иным порядком. И тогда наше плотское состояние переходит в духовное. Как это возможно, я не понимаю; как плоть становится духом, это необъяснимо для меня.
Мне пришлось быть духовником на Афоне, где тысячи людей подвизаются, чтобы сохранить заповеди Христа. Я наблюдал людей самых простых, у которых не было никакого внешнего образования мира сего, но они пребывали в состоянии благодати: и их движения, их реакции на происходящее были иными — не так, как у других. Так, когда монах встречается с каким-нибудь грубым существом, то такой человек вызывает в нем сострадание, и монах молится за него: «Господи, исцели человека, раба Твоего». И молитвою от одного человека переходит ко многим и от многих ко всему Адаму. Этот процесс мы можем наблюдать и применять даже в нашей жизни. Но как это осуществляется? — Конечно, присутствием Бога. Если Бог не хочет известной нечистоты и мы воздерживаемся от нее, то Он приходит и Ему удобнее быть с нами. Но если мы принимаем недобрые мысли, то Ему трудно быть с нами, поскольку нет никакого согласия и никакой гармонии между Духом нашего Бога и нами самими. Так что сегодня мы остановимся на этом недоумении — мы по-настоящему ничего не знаем. Был гениальный человек в Греции — Сократ, который сказал: «Οἶδα ὁτι οὐδὲν οἶδα» («Знаю, что я ничего не знаю»).
Так и мы, христиане, знаем только то, что следование заповедям Христа приводит к определенным результатам. А именно: к тому, что человек переходит от земных измерений к измерениям вечной жизни спасенных. И когда он видит злодея, это естественным порядком вызывает в нем сострадание к нему — к человеку, объятому смертью. Мы знаем это состояние, но объяснить, как оно бывает, не можем. Итак, можно сделать такой вывод из нашей сегодняшней беседы: «Я знаю, что я ничего не знаю. Однако если я живу по заповедям Христа, то меня охватывает огонь Его любви». Так, плотская любовь становится уже любовью Божественною не иначе как через веру во Христа и через хранение Его заповедей.
Силуан говорил про Божию Матерь, что мало что знаем мы из Ее жизни на земле и что полноту любви Ее к Сыну и Богу Своему мы разуметь не можем. «Но мы знаем, что чем больше любовь, тем больше страданий душе». [132] Итак, если мы вступаем на монашеский путь с любовью ко Христу, то совершенно естественным порядком получается, что наш дух страдает от боли. И дальше Силуан говорит: «Чем полнее любовь, тем полнее познание Бога». Значит, в состоянии любви мы познаем Бога Любви. И он продолжает: «Чем горячее любовь, тем пламеннее молитва». [133] И все эти три положения, когда я читаю их, меня поражают, но самое сильное впечатление производит последнее, четвертое положение, действительно уже сверхчеловеческое: «Чем совершеннее любовь, тем святее жизнь». [134]
Если Божия Матерь была охвачена огнем совершенной любви, то естественное следствие отсюда: все Ее движения мысли и сердца — это все было свято. И так мы становимся ἑτεροκίνητοι, потому что эта любовь уже не человеческая, а безначальная любовь Самого Бога. Эта Божественная любовь становится содержанием нашей собственной жизни. И когда мы познаем сие и достигнем этого состояния, тогда уйдут от нас недоумения. И как Господь сказал, что, «когда вы узрите Меня, в тот день вы не спросите Меня ни о чем» (Ин. 16:23). Однако пока мы в процессе борьбы со страстями. И не надо оправдывать себя легко за какие-нибудь поступки наши или слова: монаху свойственно быть строгим к себе. Когда мы знаем мысль Христа, то всякое отступление от Христовых заповедей мы рассматриваем как преступление.
Снова и снова мы будем говорить о том, каким образом создается подобие Христу в нас. В тропаре о преподобных говорится: В тебе, отче, известно спасеся еже по образу, приим бо крест, последовал ecи Христу, и деючи учил ecи презирати убо плоть, преходит бо, прилежати же о душе, вещи бессмертней, темже и со ангелы сорадуется, преподобне отче, дух твой... Когда мы говорим: Преподобный отче Силуане, моли Бога о нас, мы говорим, что он подобен Христу и весьма подобен — «преподобен». По-гречески это слово не существует, и в этом смысле я люблю больше тропарь по-славянски, чем по-гречески, потому что «...ἐν σοί, ὁσιε πάτερ» — «ὁσιος» не носит в себе этой идеи: сначала по образу созданный и потом по подобию. Как мы можем стать «подобными», а еще больше — «преподобными», «весьма подобными»? В этом тропаре большой смысл — так мы должны жить: для монахов полагается «преподобная» жизнь... Для каждого человека это свой особый путь, но каждый по плану Божию должен уподобиться Христу во всем и стать преподобным. И это моя молитва, чтобы все вы стали преподобными отцами и преподобными матерями.
Испытания — это другой вопрос. И мы попробуем его коснуться с большим страхом, ибо испытания проходят уже на высоте последних определений. Когда же кончается жизнь человека, то он ответственен за все свои дела. И ему предстоит решить и определиться на вечность...