Когда предо мною поставлена задача — говорить о совершенстве, которое преследует монашество, то я должен напомнить, что об этом говорит апостол Павел: «я не мог говорить с вами, братья, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердой пищей, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах» (1 Кор. 3:1–2). «Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец. Твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр. 5:13–14). «Мудрость же мы проповедуем между совершенными» (1 Кор. 2:6). Видно, как, преподав великое и высокое учение, Апостол говорит о нем, как еще о молоке. А где совершенство? — Об этом разговор среди совершенных. Если «твердая пища» совершенных не была дана коринфянам и другим, и даже евреям, то что можем мы сказать о себе, о нашем времени? Сам Христос сказал: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12:49). Если Господь Сам о Своем учении говорит как «об огне, сведенном с неба на землю», то дерзнем ли мы говорить о совершенстве? Не удержит ли нас страх этого огня всепожирающего?
Как я понимаю положение вещей, создавшееся в мире за последние десятилетия, у нас нет иного пути, как только проникнуть в тайну учения Христа, познать Христа в совершенстве, возможном для человека. Поэтому со страхом и благоговением сделаем все же попытку говорить о монашестве как об искании действительно совершенного познания христианства.
В прошлом веке в Киеве был замечательный подвижник Парфений, друг митрополита Филарета Киевского. Получив схиму, он молился Божией Матери открыть ему смысл этой великой схимы. И, явившись ему, Божия Матерь сказала: «Схимник есть молитвенник за весь мир». Исходя из этого откровения, мы дальше будем говорить о путях к этому совершенству.
Сам Господь на Тайной Вечери сказал ученикам: «Я дал вам пример, чтобы... вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин. 13:15). А что видим мы во Христе? Я не знаю, как для других, но меня поражает и влечет именно образ Христа, восходящего на Голгофу, как Он, единый из всех людей, бывших на Земле, восхотел взять на Себя грехи всего мира, отдать Свою жизнь в чрезвычайных страданиях ради того, чтобы все мы освободились от «клятвы законной» (см. Гал. 3:13), от проклятия, лежащего на человечестве после первородного греха в раю (см. Быт. 3:17). Нося в Самом Себе всего Адама, все народы всех времен, Господь умирал за всех (см. 2 Кор. 5:14–15; Евр.2:9 и т. д.). Никто из людей, конечно, не мог помогать Ему, и в евангельском описании мы видим, что вся Его мысль была обращена только к Отцу (см. Мф. 26:39, 42; Мк. 14:36; Лк. 23:34 и т. д.). Какой вывод можем мы сделать из нашего видения Христа, восходящего на Голгофу, чтобы отдать Свою жизнь и воспринять смерть, поразившую людей, даруя им Божественную Жизнь, по словам Его: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас... Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я... не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает Господин его; но Я вас назвал друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин. 13:34, 15:13–15)? Мы видим, что перед Своим исходом на Голгофскую смерть Господь решил говорить о совершенстве Своим ученикам.
И в чем состоит наша теперешняя задача? — В том, чтобы объяснить, как люди пришли к этому образу жизни — монашеству. Монашество не есть выдумка человека: оно является категорическим императивом нашего духа после того, как к нему прикоснется Дух Святой, как к нему прикоснется огонь любви Христовой, — Любви, Которая отдает Свою жизнь для того, чтобы другие жили, и воспринимает от них смерть. И это есть воистину монашество в своей глубине наиболее совершенной, понятое так, как о нем говорит Сам Господь: «если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер и притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником... кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее» (Лк. 14:26, 9:24).
Итак, та любовь, которую проявил Сам Христос (ср. Ин. 13:1), есть совершенство. Но мы не способны к этой любви по гордости своей. И до наших дней удерживается неведение среди христиан о том, что заповедал Христос. Господь ожидает от нас «повторения» Его жизни на Земле. А ведь сколько людей противятся этому! Но если говорить до конца, то, в сущности, спасение мира было бы, если весь мир вдруг стал бы на путь подражания Христу — «отдавать свою жизнь, чтобы жили другие» (Мф. 20:28; Мк. 10:45).
Обычно в мире идет борьба за доминацию [21] над слабейшим. Через убийство, часто масс, люди устанавливают свою власть над миром, и это есть путь мира во всех веках, это есть история нашей человеческой жизни. Но доминация через физическую силу над братом отнюдь не есть проявление величия человека. Величие человека проявляется именно в том христианском устроении, о котором говорит Господь: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». И это есть конечная цель монашества — уподобление, возможно полное, Христу.
Христос, воистину безначальный Бог, в Своей Природе охватывает все сущее, что сотворено Отцом через Него и Духа Святого. В силу этого во всех формах своего проявления вся космическая жизнь составляет единое общее бытие, но в разных степенях совершенства. И подобно тому, как мы, познавая космическое бытие, усматриваем в нем бесконечное количество слоев, от невидимого глазом атома до чудной системы галактик, так и в монашестве, — которое своим конечным намерением имеет полное уподобление Христу, «Имже вся быша», — наличествуют различные степени совершенства в различных его проявлениях. И то, что несет монах в своем уме, является показателем меры его восприимчивости к Откровению, нисходящему от Бога. В монашество могут прийти люди из всех слоев населения, и потому наблюдаются разделения среди монахов, ибо различно их проникновение в небесные тайны.
Господь, пребывая с нами на Земле, говорил с народом на простом языке, полном образов из повседневной жизни, чтобы самые простые люди могли Его понять. Так, Он объяснил Апостолам: «вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах» (Лк. 8:10). Но с великим страданием мы переживаем то печальное явление в жизни Церкви, что стоящий на низшей мере понимания не может понять ни мыслей, ни молитв, ни сил, ни созерцаний, ни любви, которыми обладают лица, наиболее способные к восприятию исходящего свыше Откровения. И апостол Павел очень остро переживал в своем апостольском служении этот момент: когда те, кто менее глубоко прозревает в познание божественных вещей, свое видение признают все же концом совершенства и борются за то, чтобы остановить на их видении все строение Церкви. Вот почему говорил он о том, что «напаяет людей молоком духовным». А что превышает их, что доступно пониманию лишь совершенных, — о том он говорит только в кругу совершенных. И добавляет при этом, что «все, желающие жить благочестиво... будут гонимы» (2 Тим. 3:12) даже внутри Церкви, поскольку есть люди, которые не только отвергают совершенство, но и борются против него. И отсюда наш страх говорить о совершенстве.
Испорченная наша натура не дает нам сил последовать примеру Христа. Поэтому рождается монашество как особый вид жизни в этом мире, как стремление уподобиться Христу, умирающему на Голгофе за всех, «чтобы... рассеянных чад Божиих собрать воедино» (Ин. 11:52). Таким путем человек через хранение заповедей Христовых постепенно доходит до осознания себя Адамом. Нося в душе своей годами, изо дня в день, из часа в час, эту мысль, мы понемногу приготовляем себя к способности действительно воспринять в ее подлинном бытии заповедь Христа. Через эту заповедь мы становимся универсальными носителями всего космического бытия и Божественной жизни.
То, чего ждет от нас Господь, безмерно высоко, безмерно велико. И религия наша должна быть охарактеризована как религия абсолютного порядка. С небес сошел Христос, совершенный Бог, Творец всего сущего. И христианин, через свое послушание Христу, делается восприимчивым ко всему происходящему в мире человеческом. Странным образом, но получается так, что он, читая Откровение о падении человека, вдруг ощущает, что носит в себе этот грех, и в этом смысле он становится действительно чадом падшего Адама. Начинается монашество с очень маленьких вещей, но кончается тем, что человек молится за всего Адама, как за самого себя. Так, Господь на Страшном Суде скажет о последнем и малом человеке, что это Он Сам, осуждая тех, которые не послужили Ему, когда Он был в нужде (см. Мф. 25:31–46).
То, о чем мы сейчас говорим, превосходит меру среднего понимания: оно кажется совершенно недоступным, невозможным. Но это есть следствие нежелания действительно последовать за Христом, каким бы болезненным ни было это шествие. Многие из людей за время коммунистической революции умирали мученической смертью. Но когда нет гонения, тогда в замену мученичества приходит монашество. Так было, когда победил царь Константин и христианство стало государственной верой, когда после первых трех веков мучений за Христа наступил мир, тогда наилучшие элементы христианские ушли в пустыню. И если будем рассматривать вещи с возможностью аналогии или повторения в истории, то надо было бы, чтобы и сейчас именно лучшие вошли в монашество.
Мы здесь, маленькая группа монахов, исповедуем именно так, как я говорю, но мы не достигаем совершенства. Сам отец наш духовный Силуан пишет: «Лишь редкие минуты достигаю я заповедь Божию». [22] Впрочем, бывают моменты, когда мы приближаемся к этому совершенству на короткое время. Монашество есть прежде всего духовная жизнь того порядка, как ее нарисовал нам Господь. Если в старости моей я позволяю себе идти до этих пределов, то не потому, что сам достиг этого, но потому, что так понимаю вещи теперь, а именно: что иного пути, как только Евангелие, для спасения человечества — нет! Иного Спасителя человечества, кроме Христа, — нет!