Свободи меня от власти сих духов! Возведи ум мой на Небо, где Ты пребываешь, Боже мой! Избавь меня от адского пленения страстей!
Можно молиться и так, как сказано в одной из молитв, приписываемой прп. Исааку Сирину: Возведи ум мой, долу скитающийся низко, к Тебе в небеса, где Ты живеши, Господи.
Есть хорошая короткая молитва к Ангелу-хранителю: Ангеле Божий, хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсе Христа Бога, ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою. Эта молитва очень помогает сразу вырвать наш ум этими словами: ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою. И когда так проводим мы время, не позволяя нашему верховному уму сливаться с грязными страстями, оскверняющими всего человека, мы можем с несравненно меньшим трудом проводить борьбу со страстными помыслами.
Область, где мы особенно должны внимать себе, — это физиология нашей жизни и то, что заложено в нашем организме как путь к произведению на свет себе подобных — прокреации. Даже когда это движение бывает в нас как физиологически естественное, и тогда монах вырывается из него. И когда таким путем идет монах, то его ум освящается и очищается и постепенно становится утонченным аппаратом, который улавливает малейшие движения страстей в окружающей его атмосфере. К этому состоянию приходит аскет постепенно, долгим опытом. И таким образом сохраняется он без греха.
Вообще наша жизнь в Боге требует необычайно глубокого проникновения в тайны Бытия Божественного. При этом нам не дано проникать в них нашими силами. Но когда Бог дает нам благодать Свою, то Он причащает нас Своей жизни.
Созданные из ничто, взятые от земли (см. Быт. 2:7), мы не способны познавать Бога. И совершенно необходимо, чтобы Бог Сам открывался нам. Если после падения враг располагает возможностью входить во внутреннюю нашу жизнь и там порабощать нас, то тем более Богу доступно проникнуть в нас и действовать внутри нас. Только таким путем, сохраняясь от всякого греха, возможно иметь наш ум постоянно возрастающим в своей способности познавать Бога через Божественную любовь. Так, помните, дорогие братья мои и сестры мои, что никакая страсть не может действовать в нас активно, если мы удерживаем ум свой в Боге.
Окружающая нас материальная реальность подавляет нас своим постоянным присутствием. Конечно, мы будем скользить «вниз». Но если мы постоянно будем держаться правила и хранить наш ум в путях истины, в заповедях Христа Бога, то, конечно, прогресс наш будет очень быстрым. Собственно, ничего детерминированного нет. Это странная вещь: Бог, беспредельно превосходящий нас, по временам кажущийся нам далеким, дальше звездных миров, может нас посетить и действовать в нас полной силой. Но, как я пытался объяснить в книге о старце, [153] Бог действует редко таким путем. Почему? — Потому что, когда уязвится действительно душа любовью Бога (как пишет наш блаженный покровитель прп. Силуан: «Ты дал мне насладиться Духом Твоим Святым, и душа моя возлюбила Тебя») [154] и когда кто с самого начала получает сильную благодать, возможную, по существу говоря, только для совершенных, тогда путь становится страшно тяжелым. В этом состоянии человек не может выполнять своего долга в нашем земном мире. Он будет пребывать в постоянном восхищении. Однако Бог оставляет человека, и он с болезнью ищет Бога, чтобы снова Тот действовал в нем со всею силою Своею.
Мы, долу влачащиеся, можем найти и должны найти многие разные пути освобождения нашего внимания. Когда нам не удается побеждать молитвою страстные помыслы, будем читать. Если нельзя читать, будем рассуждать, где-то найдем работу некую или какого-то человека другого и поговорим с ним: лишь бы быть свободными от этой страсти. И это — болезненная и долгая аскеза: освобождать наш ум и переносить его внимание в другую область, и прежде всего туда, где пребывает Господь, по совету и заповеди апостола Павла (см. Флп. 4:7; Кол. 3:2; Рим. 12:2; Еф. 4:22 и др). Так, «долу», то есть низкими земными страстями, порабощенный ум бессилен бывает сам подняться до неба. Но боритесь всеми путями: трудом, прогулкой, какой-нибудь работой, интеллектуальной или физической, беседой с братом и т. п. Все это — маленькие вещи сами по себе, но результат, получаемый от этого рода борьбы, чрезвычайно драгоценен.
Мне естественно после почти семидесяти лет монашества знать об этом. И вам я могу сказать, мои молодые братья и сестры, что не приходится торопиться в нашей жизни. Рост наш зависит от промысла Божия о нас. Иногда получается так, что монах живет долгую жизнь, полвека, и еще не знает смысла монашества.
Вы видите, с каким трудом ищу я путей объяснить вам то, что происходит в бытии тварном. Во всем бытии, которое нас окружает, даже видимое является необычайно глубокою тайною. И жить нам приходится все время пред очами этой тайны, ожидая, когда она, эта тайна святая Самого Бога, пожелает открыться нам. Итак, зная по опыту своему, что это совсем не малая вещь и не легко дается, я все-таки говорю об этом, потому что надлежит вам знать с самого начала о том, что возможно для Бога сделать с человеком; о том, как мы можем достигнуть нашего блаженства через пребывание в Боге. Нашим естественным умом, или рассудком, мы проникнуть в эти тайны не можем. Это лежит вне способностей нашего духа, поэтому всегда необходимо, чтобы Господь Сам открывался нам.
Надо жизнь свою построить не на наших догадках, а на Откровении Божием. Трагизм событий окружающего нас мира связан с отвержением этого пути. Грех самообожения — вот что терзает человека и убивает его. В моей книге, изданной в Париже, есть маленькая глава «О молитве, превосходящей всякий трагизм». [155] Что действительно горько видеть, что действительно погружает душу нашу в великую скорбь — это то, что путь, открытый нам Христом и Духом Святым, люди отвергли, забыв, что только Тот, Кто сотворил нас, знает доподлинно все. Никакая человеческая наука не способна проникнуть «туда». И получается наша жизнь простая, а вместе с тем чрезвычайно глубокая и богословски возводящая нас на высоту.
Когда мы говорим о путях борьбы в словах коротких: «не отдать ума», «управлять нашим умом», «контролировать ум, все время направляя его на свет заповедей Христа», — из этих мелочей (кажущихся в своей реализации мелочами) создается великая и вечная жизнь. И это и есть цель монаха. Но монашество — это с самого начала до последнего издыхания напряженное внимание: как нам избежать греха, как нам приучить наш дух пребывать в атмосфере любви Божией. И так как спасение есть обожение человека, то в чем состоит обожение? — В том, что человеку, взятому от земли, созданному из ничто, дается власть, возможность, жизнь — жить жизнью Самого Бога...
Вы, дорогие мне братья и сестры, постарайтесь с самого начала вашего подвига не потерять ни одного дня для созидания нашего спасения.
Беседа 23: О жизни в афонской пустыне [156]
Об исходе в пустыню. О молитве, когда забывается мир. О соборе старцев 1938 г. О слове архиеп. Василия Кривошеина. О своем духовническом служении. О разговоре с монахом. О Нетварном Свете.
Да будет Слава Господня благословенна отныне и до века.
Я снова за эти дни собирался мыслями моими на уходе отсюда. С убавлением моих сил, с постепенным увеличением изоляции, на которую я осужден из-за своей старости, не имея возможности ни читать, ни слышать, — я думаю, что «дело» мое кончено... Поэтому я решился рассказать вам о последних днях старца и о первых днях моей жизни по его кончине.
Когда отец Силуан еще был молод, он серьезно заболел и, ожидая своей кончины, просил игумена Мисаила дать ему благословение на великую схиму. Игумен Мисаил, этот чудный человек, говорит ему: «На схиму Бог тебя благословит, но умрешь ты не скоро», и сказал ему, что с ним будет, точно не помню теперь. Но когда начался тридцать восьмой год, Силуан сказал: «По словам игумена, смерть моя должна прийти в этом году».
Незадолго до этого я испросил благословения у игумена, того же святого и чудного мужа Мисаила, разрешить мне пользоваться калибою. На самом деле, это был хороший дом для жизни пожилых людей, которые хотели кончать свою жизнь на Афоне. Он отстоял от монастыря приблизительно на пятнадцать минут ходу по направлению к югу в сторону Дафни, порту Святой Горы. И там я бывал, когда был свободен от богослужений. (В монастыре нас было двое диаконов. Когда присутствовать надо было на всех службах, тогда мало оставалось свободного времени, а когда я был свободен от моей череды, то я больше проводил времени там.)
Сложна была моя жизнь на этой калибе. Я был моложе большинства отцов. Жизнь на такой калибе многими рассматривалась как большая привилегия. Но, как вы знаете по моей книге, Бог даровал мне сокрушение о моих грехах, отчаяние за самого себя и долгий и обильный плач. [157]
Там было много бесед, о которых я хотел бы говорить с вами.
Однажды спросил меня Силуан:
— Удобно ли Вам молиться на этой калибе?
Я ответил:
— Да, удобно. По временам мне кажется, что я забываю мир. Но я помню свое тело.
Удивился я реакции моего отца Силуана:
— А тело — что такое тело? Не есть ли это мир?
Я стоял перед этим чудным явлением, и сравнение такое пришло: я — у подножия великой горы, вершина которой скрывается в тучах. Эти слова: «А что такое тело, как не мир?» — возбуждали во мне мысль. Но я не утомлял его вопросами, а воспринимал его слова в надежде, что придет момент и Бог даст мне понять настоящий их смысл.
В своем сознании через молитву за всего Адама отец Силуан пришел к тому, что тело наше связывает нас — все человечество — во единого Адама.