Во Христе жизнь становится расширенным бытием, безграничным. И когда мы имеем заповедь «люби ближнего своего, как самого себя», то слова «как самого себя» надо воспринимать так, что весь человек, весь Адам есть мое бытие. И это характерно для жизни христианской.
«Весь человек» упоминается в Писании: «И рече Бог: создадим человека по образу нашему и по подобию». Не сказано «сотворим людей», а «сотворим человека». И в этом проявляется именно то сознание, о котором Господь говорит: возлюби ближнего своего, как самого себя. Подготовка к этому пониманию была долгою. В Ветхом Завете заповедь любви имела границы: люби еврея, как самого себя, и ненавидь врагов своих. Это нужно было в борьбе за их физическое существование. Но Христос всем заповедям придал измерения безграничные. И так нам нужно постепенно входить в эту жизнь по мере того, как дается нам молитва: когда вы молитесь у себя, молитесь за всех и каждого! И добавляйте: «И за молитвы его, или за молитвы их, помилуй меня». Так постепенно будет расширяться наше сознание. И это тоже связано с вопросом о послушании...
Некто сказал: «Хорошо, послушание к игумену!» Нет, не только к игумену! В нашей организации, конечно, единство воли выражает прежде всего игумен. Но наше attitude [208] таково, чтобы по отношению к каждому человеку мы были готовы исполнить его волю, а не нашу. И тогда постепенно расширяется наше сознание, и вдруг может прийти действительно неожиданно для самих нас плач за всего Адама. Так послушание монастырское начинается с мелочей, с самой скромной работы, но кончается сознанием «АЗЪ ЕСМЬ».
Так из простых маленьких актов послушания строится наше отношение: «Я не хочу иметь волю моей падшей крови, а хочу, чтобы в жилах моих потекла жизнь Самого Бога». Если Бог создал нас по образу Своему для жизни, подобной Ему, то, согласно с этим откровением, это и является нашей целью. И день и ночь нас обдержит сила Божиего влечения. Это может происходить таким порядком, что человек не понимает сам, где он и что он.
Нам сказано: «Храните заповеди!» Но как? — Мы не способны сохранить заповедь Божию: это приходит постепенно к нам (хотя может прийти и внезапно). Начиная отрезать движения своей воли ради исполнения иной воли, человек придет к тому, что он будет готов потом перед Богом — сохранить Его заповеди. Мы должны удержать эту установку с горячностью и вдохновением: тогда получатся плоды нашей жизни во Христе, и образ нашего мышления совершенно переменится. Мышление падшего мира не воспринимает безначальное. Это выходит из его логики совершенно. Мы сами рождаемся как тварные существа, в известный момент, и мы не способны к безначальному. Но приходит это сознание, когда, следуя Слову-Христу, и человек говорит: «Ныне, Христе, в Тебе и Тобою азъ есмь».
Так из самых малых вещей мы можем вдруг превратить и сделать нашу жизнь исполненною присутствия Бога безначального.
Читая Символ веры, помните последние слова его: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века!» — Так надо жить: «Я ожидаю». Ибо энергия воскресения — в нашей вере. Это момент страшно важный. Мне пришлось встречаться с людьми, которые говорят: «Я вовсе не хочу вечной жизни, я вовсе не хочу никакого вашего обожения». Не понимая значения своих слов, они сами осуждают себя на вечное разлучение с Богом. Потому что в словах «чаю воскресения мертвых» заключена энергия воскресения. Но, конечно, «воскресения» не такого, как некоторые ожидали, что воскресший Христос вернется в той же плоти и будет продолжать свое дело. Нет! — «Воскресения»: уже в иной форме бытия. Ибо жить во плоти не является нашей конечной целью, которая есть процесс создания богов, то есть вечных друзей Бога Отца нашего. И так, от-чаяние есть потеря того сознания, что Бог хочет даровать нам свою извечную жизнь. Мир живет в отчаянии. Люди сами себя осудили на смерть.
Есть два рода аскетических настроений. Один из них выражается в медитации и как бы relaxation[209] для того, чтобы интеллект наш пошел в мир чистой мысли. Но путь Христа — другой. Из этих двух путей — relaxation и напряжение — напряжение есть наш путь. В нашем монашеском бытии мы обучаемся не тому, чтобы быть в состоянии relaxation и созерцать умом, нет, мы напряжены все время, как струна, до последнего напряжения. И старайтесь удержать эту струну всегда натянутой. В молитве нашей, когда мы стоим в храме, наши мышцы напряжены и внимание наше там. И наша молитва не есть покой бесстрастной мысли, идущей за пределы всех страданий земли. Нет, мы живем страдания всего Адама. И это есть наша жизнь. Извне монашеская жизнь — спокойная. Но я могу сравнить это с линией высокого напряжения: идет по этой линии энергия, которая движет поезда, заводы, согревает дома, но птичка может сесть на этот провод. Так и христианин — это есть такой «провод, на который может сесть птичка» без всякого вреда. И вместе с тем это такая энергия, которая может, действительно, взорвать весь мир. Так, внешне в нашей жизни ничего особенного нет, но внутри, через готовность к послушанию, мы постоянно находимся в напряжении: как пребыть неподвижным в вечной мысли Бога о человеке. И это важно. Это и есть школа монашеская: через малый подвиг послушания человек переходит в безначальное бытие Бога нашего, о чем нельзя говорить логически.
Так, сохраните это положение: снаружи ничего не видно, а внутри — напряжение. И тогда мы улучим вход в вечное царство Христа.
Беседа 8: Господь восходил на Голгофу, чтобы спасти всех [210]
Мы — спутники Христа в Его следовании на голгофское распятие за всего Адама. Мгновенным было восприятие Христа прп. Силуаном и прп. Серафимом: но наш путь — постепенный. О покаянии и расширенном видении своего греха как Адамова. О наслаждении быть послушником в монастыре. О двуедином пути радости о Боге и страданий Христовых. О напряжении в церковной молитве (no relaxation). Вдохновение зависит и от Бога, и от нас самих. О пути к подобию-обожению.
Как и в прошлые беседы, сегодня мое слово обращено к тем молодым братьям и сестрам, которых дал нам Бог. Моей целью является помочь им понять, почему они здесь и какая цель конечная стоит перед всеми нами. Тогда — далека ли цель или близка — они, наши драгоценные братья и сестры, будут уже шествовать по этому пути с глубоким сознанием самой его сущности.
Мое слово сегодня к вам, дорогие братья и сестры, будет изложено в беспорядке, потому что говорить мы будем и о «начале», и о «конце». Перед нами стоит БЕСКОНЕЧНО ВЕЛИКИЙ Бог, Которому мы хотим служить, но в нас самих живет нечто, математически говоря, БЕСКОНЕЧНО МАЛОЕ: наше эгоистичное сознание. Если наш ум будет двигаться от абсолютного и положительного бытия к той форме существования, которая нам дана и которую мы носим в себе, то, правда, дистанция кажется настолько колоссальной, что, по-славянски говоря, «изумеваем» мы.
Но в чем контраст и почему трудно мне говорить об этом? — Потому что то, что для нас кажется совершенно недоступным, для Бога легко и возможно. Когда в Евангелии апостолы говорят: «Если так, то кто может спастись?», то есть если заповеди Христа превосходят наше сознание и силы, то Господь отвечает: «Человекам это невозможно, Богу же все ВОЗМОЖНО» (см.: Мф. 19:25–26).
Я повторяюсь, но повторения необходимы, поскольку их плодом будет познание. Вот хочу снова указать вам пример Господа, Который восходил на Голгофу, чтобы спасти всего Адама (см.: Тропарь 6-го часа). Измерения сознания Христа открываются нам понемногу в Церкви, являя нам истинные измерения и Его акта: смерть Его обняла всю тварь, всего Адама. И как далеко до этого нашему сознанию! Мы живем маленькое братство. И нам надо еще так много и усердно молиться — с плачем и с болью в сердце, чтобы Бог дал нам понять, что это наша семья, что мы спутники в нашем подвиге последовать стопам Христа. Если мы даже этого маленького круга людей не носим еще в своем сознании, то как возможно, чтобы мы жили всего Адама, в веках и пространствах? Явно, что «человекам это невозможно», как сказал Господь.
Но, вот, все вы знаете наших современников — Серафима Саровского и Силуана Афонского. И Серафим Саровский, и Силуан были приблизительно в возрасте двадцати восьми лет, когда они увидели Христа. И самый близкий к нам, конечно, Силуан. Он стал молиться за всего Адама, с великим плачем, большим, чем за самого себя. Как на кресте «ВО ЕДИНОМ ЧАСЕ разбойника раеви сподобил еси», так и с Серафимом и Силуаном: это был лишь один момент, когда явился им Христос. И за этот момент Господь передал им Свое состояние и измерение Своего сознания. Для Силуана уже не существовал Адам первых библейских страниц как какая-то «идея», «легенда» или совершенно безумная поэтическая фантазия. Нет! — Это было реальное состояние, при котором весь Адам живется внутри человека. Итак, путь для нас, с одной стороны, невозможно далекий, а с другой — такой короткий: в один момент Христос достигает нас.
И когда мы движемся между этими двумя полюсами — бесконечно великим Богом и бесконечно малым нашим эгоистическим состоянием после падения Адама, то как сочетать это, как говорить об этом? Вековой опыт Церкви показал, что такие случаи, как с Серафимом и с Силуаном, совсем редки в истории Церкви. Быть может, потому, что нет пути аскетического более болезненного, чем путь тех, которые в самом начале узрели Христа. Всякий из нас, едва начинает жить во Христе, уже страдает от несогласия и конфликта между сознанием Христа и сознанием мирового нашего существования. Христианину негде приклонить главу (см.: Мф. 8:20). Но жить это состояние не всем дано в одинаковой мере. Поскольку духовной базой нашего существования здесь являются пример, молитвы и писания нашего возлюбленного отца Силуана, мы носим в своем сознании идею, что для Бога всё возможно в одно мгновение, но сами мы идем путем, который рекомендуют нам Отцы, то есть — постепенно, через ежедневный подвиг в молитве, усваивать сознание Христа, восходящего на Голгофу. Вы, конечно, уже знаете и веруете и живете сознанием, что Христос искупил всех нас и что каждый из нас, как бы он ни был мал и ничтожен, пребывает в Его сознании от века. Если мы носим это в себе, то ум наш, конечно, будет направлен к восхождению на Голгофу, и вся наша жизнь пойдет иным порядком. Содержание каждого момента будет, несомненно, большим, чем в нашей прежней жизни.