ать Его, быть с Ним связанными всем существом, тогда всякое дело становится литургическим актом великого значения. И так каждый — и каждая сестра, и каждый из отцов — пусть не думает, что он занят ничтожным делом, скажем, когда надо посеять картошку, посеять бобы, поливать их и так далее, торопиться, уставать... Что бы вы ни делали — все делается для созидания храма и для Литургии. Тогда наш дух войдет в тот момент, который исторически происходил две тысячи лет тому назад, когда Христос еще был с нами на земле, и сольется с ним. Тогда сократится время, и две тысячи лет станут прозрачны, как слово. Таким же образом и все возрасты истории, хотя бы их было и миллионы лет, в нашем сознании свяжутся в единый клубок молитвы. Неразгаданная тайна бытия, бытия ипостасного, персонального — странным образом живет этот принцип в каждом из нас и даже в Самом Боге. И это начало постоянно ищет того, что является Абсолютом.
И почему не довольно одного себя, чтобы жить? — Нам дано Откровение, что в безначальном бытии Бога — не Один, а Три. И человек, даже который мыслил бы постоянно только о бесконечном и безначальном, странным образом имеет нужду сказать об этом другому лицу и жить вместе. Это есть со-общение, общение в бытии. Особенно монашеское общежитие дает нам возможность осуществлять это общение.
И так Бог не мыслится уже нами как Единоипостасный: полнота откровения о Боге Триипостасном показывает, что даже Бог живет общением с другим Лицом, с другой Ипостасью. Так дорожите тем, что в нашей семье вы можете жить действительно постоянной молитвой за всех, кто собран воедино в этом месте.
Для того чтобы постоянно была с нами энергия общения, я рискну дать вам как образец молитву о нашем единстве. И тогда вы увидите, как зарождается в нас чисто духовная сила, в которой мы ощущаем свободу. Так постепенно из малейших вещей рождается великая вечность. В моей книге я написал, что по завершении сего процесса нашей жизни, если мы спасены Богом, мы получаем жизнь безначальную по существу и забудем даже наше земное происхождение.
Мы начинаем с азов, постепенно выполняя маленькие вещи: с того, как мыслить добро о всех и каждом, о всех братьях и о всех сестрах; с того, как не принимать плохих мыслей, не допускать, чтобы злой дух овладевал сердцами нашими, вводя в осуждение; с того, как сохранить восторг общения с каждым другим лицом.
Я постараюсь дать эту молитву не как обязательное правило, но как образец того, о чем молиться, чтобы победить давление материи на нас и перевести все в область духа, потому что «Бог есть дух» (Ин. 4:24). Так постепенно мы будем восходить в иную форму бытия, которую невозможно описать в словах или дать понять о ней тем, кто опытно не испытал сего.
Ко мне сейчас пришла страшная мысль: многие книги написаны о христианстве людьми, которые не имеют опыта Бога, людьми, у которых интеллект земного порядка. Как избежать влияния этих умов? — Недавно мне пришлось беседовать с гостями. Наши собеседники были дорогие для нас люди. И мы рассуждали о том, что в современном мире появляются книги, написанные теми, кто имеет только земное образование и никогда по существу не жил Бога. Мы говорим о духе, а для них этот дух является мифом. И если бы они жили Бога, у них было бы другое мышление.
Когда вы молитесь Богу о самих себе, и о всех братьях и сестрах ваших, и дальше вплоть до всего человечества, ваш дух привыкнет жить именно в этой форме, когда многие факты станут неопровержимы в своей истине.
Это странная вещь — человек! Он вызван к бытию повелением Бога Творца, и мы сами живем наше происхождение из ничего, исполненные сознанием нашей нищеты. Но вот Христос принес нам мысль и надежду и даже энергию иной жизни. И как Он странно обращается с нами! Вот те, которым поручено служение духовническое — быть духовником, понимают, о чем я говорю. Как вдруг этот возникший из ничего человек начинает говорить о законах вечного бытия? Это страшно интересная вещь, что Бог оставляет нас самих творить, а Сам Он стоит или напротив нас, или рядом с нами и говорит о том, какой Он есть в Самом Себе. Мы не воспринимаем всего, что Он говорит. Однако, при Его содействии, Духом Святым мы постепенно входим в духовное видение, и оно приводит нас в восторг пред Богом нашим и Отцом, Который творит нас из ничего.
А сейчас моя молитва о том, чтобы Господь сохранил всех нас во истинном пути.
Он Сам есть наш Путь (Ин. 14:6).
ПРИЛОЖЕНИЕ
Свидетельство духа: отец Софроний и Русская Церковь
В начале 90-х в монастырь приехали гости из России: в те годы — явление весьма редкое. Присутствуя на одной из очередных бесед старца с монастырской братией, некто из гостей попросил старца сказать последнее слово о монашестве. Старец, узрев в сей знаменательной встрече Промысл Божий, стал говорить, обращая свое слово ко всей Русской Церкви. Для старца эта встреча была особо волнующей, ибо на протяжении всего своего христианского пути старец глубоко преклонялся пред подвигом мученичества, который понесла Русская Церковь в XX веке. Будучи на пороге своей смерти, старец в тот момент решился открыть то, что ему дано было жить за многие десятилетия в его неотступной молитве за Русскую Церковь, как это было явлено ему Духом Истины. В этой беседе старец со страхом посмел произнести сии дерзновенные слова: «Дух Божий извещает меня об истинности слов моих относительно Русской Церкви и ее богоданного Патриарха. Умоляю вас всех: послушайте слово, которое дает мне Бог и за которое вся ответственность ложится на меня». [275] Они прозвучали как исповедь его пред всей Русской Церковью и как завет его всему русскому верующему люду.
Для старца Софрония, как и для его духовного отца и наставника прп. Силуана Афонского, гонимая Русская Церковь являла всему христианскому миру пример мученического подвига в своих страданиях за веру. В послереволюционные годы, созерцая духом мировую битву — веры во Христа Бога с неверием, старец ощущал, что самая напряженная схватка идет в России. Поэтому его молитва за верующих в этой стране была особенно горяча. Однако в Св. Пантелеимоновском монастыре на Афоне, где начал свой монашеский путь отец Софроний, отношение к Русской Патриаршей Церкви было далеко не благоприятным. В лице некоторых ее иерархов и священников афонские старцы видели «предателей» Христа, лицемерно сотрудничавших с атеистическим режимом. В письме к Д. Бальфуру старец тогда писал: «...афонские старцы неблагоприятно относятся к митрополиту Сергию... Я не скрывал своего расположения к Русской Патриаршей Церкви и поэтому подвергся некоторому преследованию». [276] Старец вспоминал, как его вызвали однажды на собрание монахов и потребовали отречения от своих убеждений относительно Русской Церкви. Он молча слушал их обвинения и молился, прося у Бога вразумления и нужного слова. В какой-то момент он услышал в сердце: «Ну... теперь говори!» И отец Софроний стал говорить. Его слова — простые, но исходящие из данного ему свыше опыта — излагали истину как очевидный факт, не подлежащий дальнейшему обсуждению. После этого случая отношение к Русской Церкви в монастыре несколько переменилось. Ныне, в начале третьего тысячелетия, мы стоим пред видимым доказательством истины его слов, засвидетельствованной уже самой историей. Спустя несколько десятилетий, освобожденная от гнета коммунизма, Русская Церковь восстала из пепла как единственный непогрешимый свидетель истины Православия в России, сохранивший верность Своему Основополагателю — Христу. За семьдесят лет атеистической власти «врата ада не одолели ее» (Мф. 16:18).
В годы Второй мировой войны, будучи уже в пустыне, часто целые ночи он молился за все народы, «как в некоем безумии»: это был внутренний крик к Богу о мире всего мира. Однако по-прежнему гонимые в России занимали первое место в его сознании. Молитва о них была в начале всех его молитв, и в средине, и в конце. Эта молитва навсегда связала старца невидимой духовной нитью с судьбой Русской Церкви.
По приезде во Францию после войны старец естественно подал прошение о принятии его в клир Экзархата Русской Церкви. Старцу было чуждо сознание тех эмигрантов, которые разорвали литургическое общение с Патриаршей Церковью в силу своей оппозиции современному политическому положению вещей в России, считая борьбу с советскими властями самым существенным и самым важным моментом их жизни. В те годы принадлежать к юрисдикции Московской Патриархии во Франции, да и вообще на Западе, было связано с большими трудностями. Все посещавшие Русский храм Московской Патриархии считались «агентами Сталина» и неизбежно подвергались моральным притеснениям. За свою приверженность Русской Патриаршей Церкви старец вынужден был уйти и из Св. Сергиевского Института в Париже. Однако эти испытания старец переживал с благодарностью к Богу: в них он видел «некую норму соучастия» в страданиях русского православного народа. Старец говорил: «Церковь в России — это Церковь во аде». Его сильно влекло быть именно с ними, «во аде», вместе с ними и молиться. В 1958 году отец Софроний по официальному приглашению Московской Патриархии поехал в Россию с тайным намерением — остаться в Троице-Сергиевой Лавре и разделить судьбу страждущей Церкви. Когда он был на приеме у Святейшего Патриарха Алексия I и сообщил о своем желании, Святейший ответил ему: «Отец Софроний, придите завтра, и я дам вам ответ». На следующий день Патриарх сказал: «Отец Софроний, я не все могу». Старец вынужден был вернуться на Запад, однако живое соучастие в молитве со страждущим народом глубоко запечатлелось в его сознании. Старца потряс невероятный контраст, который представляла тогда жизнь в Советской России. С одной стороны — глубоко верующий народ: люди страдают от видения неверия прочих и плачут о тех, кто отказывается видеть столь явное, «очевидное» Бытие и присутствие Бога, переживая состояние неверных, как самое великое несчастье. С другой — неверующие, которые стыдятся, что среди них есть еще так много «предрассудков», и которые делают все, чтобы избавить «передовую» страну от этих пережитков старого «невежества».