Когда Кирилл пришел в себя, он увидел свою келию в целости и сохранности, хотя все тело его было в ранах. Он продолжил жить на том же месте и через некоторое время поставил рядом со своей келией мельницу, на которой местные крестьяне могли помолоть зерно. Для приезжающих издалека он устроил странноприимный дом. Часто к нему приходили нищие, которых он с радостью принимал в странноприимном доме, однако в келию к себе никого не впускал, чтобы не нарушать своего безмолвия праздными беседами. Себе он оставлял только самое необходимое, отдавая все излишки нищим.
Постепенно вокруг Кирилловой келии разросся целый монастырь со множеством строений и крепким монастырским хозяйством. С разрешения церковных властей был построен храм во имя Пресвятой Троицы, отчего и вся обитель стала называться Троицко-Сунарецкой. Здесь приняли иночество родители, жена, дочь, а после и внук Кирилла.
В 1657 г. к Кириллу в обитель пришел знаменитый инок Епифаний из Соловецкого монастыря – будущий духовник и соузник протопопа Аввакума. Инок Епифаний прожил здесь около семи лет, а когда отправился в Москву на собор 1666 г. для обличения церковных нововведений, Кирилл получил от него благословение на пустынножительство.
Пока Новгородской епархией управлял приверженец старой веры митрополит Макарий, никоновские новины не проникали в отдаленные северные монастыри. Однако после его кончины начались гонения на старую веру и здесь. Троицкая обитель еще достаточно долгое время продолжала оставаться одним из немногих островков древлего благочестия на Севере, поскольку Кирилл Сунарецкий выступил активным защитником отеческих обычаев. В монастыре продолжали совершать службу по старым книгам, и многочисленные богомольцы могли причаститься Христовых тайн, освященных по древлеправославному чину. Но в 1684 г. прибывшие в обитель архиерейские соглядатаи донесли начальству о существующих здесь порядках, была прислана воинская команда во главе с подьячим Симеоном Косым, и созданная многолетними трудами Кирилла Троицкая обитель за приверженность старой вере была разорена.
Кириллу Сунарецкому удалось скрыться. Он бежал через непроходимые карельские леса в Выговскую пустыню, став, таким образом, «первым выговским пустынножителем». И снова здесь, как на Суне-реке, в лесной тишине являлись ему различные бесовские «страхования», стараясь согнать подвижника с облюбованного им места. К этим бесовским козням добавлялась внушаемая бесами блудная брань, с которой старец боролся, измождая свое тело суровым постом и многочасовым стоянием на местах, где во множестве летали комары, мухи и оводы. Когда же и это не помогало, он хлестал свое и без того изможденное постом тело еловыми ветвями.
Умер преподобный в 1690 г. отшельником, немного не дожив до создания Выговского общежительства. Во время Великого поста, ранней весной, два местных жителя, отправившихся на рыбные и пушные промыслы, наткнулись на лыжный след и по нему пришли к Кирилловой келье. Постучавшись, они не получили ответа и вошли. Внутри кельи они увидели Кирилла, сидящего на лавке лицом к иконам, с лестовкой в руках. Перед ним лежала открытая Псалтырь, а рядом дымилось кадило с углем и ладаном и стоял кувшин с «былием пустынным». Видно, старец только что закончил молитву и тихо отошел к Богу…
Пришедшие в пустыню инок Питирим и «христолюбец» Феодот по христианскому обычаю погребли тело старца. Впоследствии на Выге Кирилл Сунарецкий стал пользоваться особым почитанием: здесь было написано его Житие, Петр Прокопьев выстроил над его могилой «малую часовню», а позднее Семен Денисов воздвиг над ней даже «новый молитвенный храм, пространнее перваго».
Другим видным старообрядческим деятелем, в значительной степени повлиявшим на основание Выговской киновии, был черный диакон Соловецкого монастыря Игнатий. «Муж святолепен и подвижник велий и Божественнаго писания вельми читатель и внешняго наказания искусен», он принял в 1666 г. самое активное участие в спорах об исправлении богослужебных книг и обрядов, написал ряд произведений в защиту старой веры. Из его трудов дошло лишь несколько отрывков из большой «Книги о титле на кресте Христовом», имевшей широкое хождение среди староверов. В ней он проповедовал правильность написания на кресте титла (надписи) «IС ХС Царь Славы» и отвергал «пилатовское» написание титла – «IНЦI», активно внедряемое в Церкви Никоном и ранее употреблявшееся лишь у католиков.
Не позднее сентября 1667 г., то есть еще до начала осады Соловецкого монастыря царскими войсками, Игнатий Соловецкий покинул его с группой иноков, следуя повелению местного юродивого Гурия, отличавшегося даром прозорливости и чудотворения. Блаженный Гурий предсказал падение Соловецкой обители и основание Игнатием новой, которая унаследует благословение соловецких страдальцев. После этого Игнатий Соловецкий около 20 лет спасался от преследований, ведя жизнь странствующего проповедника, подобно апостолам первых веков христианства, бродя по скитам и деревням Поморья (в основном, в обонежских и каргопольских пределах) и проповедуя идеи старообрядчества и учение о титлах. Встречался и вел переписку со знаменитым игуменом Досифеем, иноком Корнилием Выговским и другими деятелями старообрядчества. За чистоту сердца и бесстрастную жизнь Игнатий сподобился дара прозорливости, и все его пророчества о разных иноках, встречавшихся ему в северных скитах, впоследствии сбылись. Многих он просветил христианским учением, научил правой вере, наставил на подвиги и добродетели. Люди тянулись к нему, и у многих благочестивых мирян он становился духовным отцом, направляя их по пути спасения.
Часто Игнатий Соловецкий посещал в Повенце дом благочестивого крестьянина Дионисия Евстафьевича Вторушина – отца будущих киновиархов Выговской пустыни Андрея и Семена Денисовых. Здесь его всегда ожидал радушный прием, и не раз он беседовал со своим крестником – юным Андреем Денисовым, жадно впитывавшим каждое его слово. Именно этому молодому человеку впоследствии будет суждено исполнить пророчество соловецкого юродивого Гурия о создании новой обители – преемницы Соловков…
Однако со временем и в Поморье становилось небезопасно. «Таковому страшному огню мучительства в пустыни разгоревшуся, такову всепоядающему пламени на место сие святое возвысившуся, что бывает странно, что творится необычно… И не могий от них крытися в пустыни, наидоша бо на пустыню лютии мучители, яко песия мухи на Египет, никого же милующе плачюща, никого же ущедряюще слезяща, никого же благодетельствующе молящася»[70].
Здесь необходимо остановиться на такой важной проблеме, связанной с историей старообрядчества в России, как «гари», или массовые самосожжения. Обычно Игнатия Соловецкого представляют главным идеологом доктрины самосожжения – «доктрины отчаяния и надежды». Церковные историки XIX в. видели в массовых самосожжениях склонность старообрядцев к самоистреблению и даже преступление против христианских заповедей, светские же историки все пытались свести к слепому фанатизму. Однако в свете выявленных в недавнее время архивных документов ситуация представляется совершенно иной. Самосожжения были напрямую связаны с резким обострением гонений в 1680-е гг. Сведения о первых гарях относятся к 1676—83 гг. Начавшись в Поволжье, волна массовых самосожжений вскоре достигла Северо-Запада, докатившись до Онеги и Белого моря, и пошла далее на Восток. Гари являлись шагом отчаяния, ведь старообрядцы поджигали свои избы только в безвыходной ситуации, когда их поселения были окружены воинской командой. Если же старообрядцы попадали в руки солдат и отказывались переменить свои убеждения, их, согласно «драконовским» статьям царевны Софьи, не ожидало ничего иного, кроме смертной казни в том же горящем срубе после долгих изощренных пыток и насильственного «причащения» посредством специального «кляпа». Так что выбор был только один: сгореть в срубе, сохранив верность Христу, или сгореть в срубе, отрекшись от Христа. Понятно, что для огромного множества русских людей, оставшихся верными древлеправославию, второй путь был неприемлем. В результате, то, что господствующая церковь и царские войска пытались использовать для устрашения сторонников старой веры, сами староверы стали принимать на себя как христианский подвиг (тем паче, что аналоги тому имелись и в житиях святых первых веков христианства).
Недавно обнаруженное произведение Игнатия Соловецкого – «Исповедание», написанное, судя по всему, за несколько лет до его мученической кончины, представляет собою самый настоящий крик отчаяния. «Нас же на земли до толика разорили, не точию (только – К. К.) свободное место на житие имеем, но в прежнем платьи иноческом, ни ногою без страха поступити смеем. И наполниша царьство свое всякаго осквернения и беззаконнаго мятежа… Яко церкви все и обители святия бе овладела богомерзская мерзость их, и воинство антихристово везде и повсюду укрепилося…»[71]
«Исповедание» соловецкого старца заканчивается отчаянным призывом к гонителям: «Скончевайте скоряе всех нас о истинне Христове! У кого с кем твердо совет пребывает, аще инок, аще мирянин, аще женеск пол, или девицы, каков умыслише конец сотворити нам, скончевайте скорее, а не вымучивайте повинных! Аще ли же станете повинных вымучивати, мы же от немощи плотския опусневше, аще и помутимся, и повинну вам подадим, и, подав повинную, горши того в горести душ своих вас проклинаем, воздыхание горко возсылающе ко Господу Богу… Не желаем при вашем царствии живота себе, но желаем смерти, паче в еретической прелести сущаго живота. И полезнее пелынь или желчь свиная ясти, неже вашу сладость змиеву возлюбити. И вы нас скончайте всех во едином месте, а не вымучивайте повинных!» Для сторонников истинной веры смерть становится желанней жизни в воплотившемся на земле аду.
В условиях усилившихся гонений Игнатий со своими единомышленниками решается на отчаянный шаг. Вместе с Емельяном Повенецким и другими ревнителями древлего благочестия они на лыжах перешли Онегу и, захватив старинный Палеостровский монастырь, затворились в нем. Насельников монастыря, пожелавших постоять за старую веру, они приняли в свои ряды, а остальных выслали из монастыря восвояси. Одновременно Игнатий разослал по всем прионежским волостям и селам гонцов, возвещая всем христиа