Тем самым и выговцы, и федосеевцы приходили к выводу о необходимости безбрачия, а пары, вступившие в сожительство, отлучались от соборной молитвы и от братской трапезы как блудники. Безусловно, требования строгой аскезы, предъявляемые к членам первых староверческих общин, были просто необходимы в условиях того враждебного, «антихристова» мира, в котором староверы оказались в конце XVII в. Тем более, что и на Выг, и в Невельское общежительство первоначально приходили люди, полностью порвавшие с миром и желавшие жить монашеским житием, то есть избравшие «узкий путь» христианства.
Вспомним, что еще первые христиане, жившие в напряженном ожидании Второго Пришествия и даже молившиеся о его приближении, ставили девство выше брака. Об этом как раз пишет к коринфянам апостол Павел: «Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие… Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене» (2 Кор. 7, 29—33). Впоследствии, когда христианство стало государственной религией в Римской империи и началось стремительное обмирщение Церкви, возникло монашеское движение – «великий исход в пустыню». Сам основатель монашества, преподобный Антоний Великий, дал обет безбрачия и советовал своим ученикам воздерживаться от семейной жизни. Так же и для первых русских иноков Киево-Печерского монастыря брак казался трудно совместимым с полным христианским идеалом. Например, преподобный Моисей Угрин (XI в.) твердо помнил слова апостола Павла об угождении Богу и жене. Спустя четыре столетия преподобный Иосиф Волоцкий учил вполне в духе раннего беспоповства: «Девство брака выше есть и много честнейши», причем даже предполагал, что брак не является единственной возможностью продолжения рода человеческого, поскольку таковое по воле Божией может произойти и иным путем. «Нужды убо ради, а не иного чего брак бысть. Можеше убо Бог и инемь образом человечеськый род умножити»[139].
Однако со временем, когда гонения на старую веру несколько поутихли, количество людей, желавших принять древлеправославие, все более увеличивалось. Но с увеличением количества неизбежно падало «качество». Теперь уже далеко не все члены общины могли находиться в том постоянном духовном напряжении, которое требовалось от них. Жизнь брала свое. Появлялись семьи, рождались дети. И тогда Феодосий Васильев пошел на уступки. Хотя браки «новоженов» (людей, вступивших в брак после присоединения к староверию) он продолжал не признавать (так же, как и выговцы), браки «староженов», заключенные до присоединения к своему согласию, стал считать законными (по 72-му правилу VI Вселенского собора), требуя от «староженов» лишь обещание «чистого жития», а чадородие наказывая временным отлучением от соборной молитвы.
Впоследствии та же ситуация сложилась на Выге. Так, один из выговских настоятелей будет писать с горечью: «Потрясошася общежительства; разоришася скиты; связашася веригами настоятельстии нозе; просыпася нестерпимая гроза во всю пустыню; дебри и блата восплакаша; источники и реки кровавые струи испустиша; распужено бысть Христовых овец ревнительное стадо; того ради умолкоша отечестии законы; испровергошася пустынные обычаи; пойдоша мнози в пути преступления; побежаша на стези ослушания и прияша браки, новинами гобзующие. Увы, нашея обиды! Восскрыпе пустыня младенческими колыбелями; огустеша жительства малолетними отрочатами…»
Но, понимая неизбежность создания семей, выговские отцы стали постепенно отходить от первоначальных ригористических позиций, выбирая царский путь в вопросе о браке. Уже в конце XVIII в. поморцы стали учить, что сущность брака при его установлении не была связана Богом со священноначалием (заповедь, данная еще в Раю Адаму и Еве: «плодитесь и размножайтесь»), поскольку совершителем этого таинства является Сам Бог. А поскольку совершитель тайны – Бог, то всякий верующий человек, признающий Бога, должен исповедовать, что совершение тайны брачного союза зависит только от Самого Бога. В доказательство этой точки зрения поморцы ссылались на исторические факты. Так, в Греции церковное заключение брака (венчание) вошло в жизнь лишь с XI века, а у нас, на Руси, вообще только с XIII столетия. То есть церковное молитвословие при заключении брака вошло в жизнь христиан спустя тысячу лет после апостольской проповеди и было введено в церковный обиход гражданскими новеллами (указами) византийских императоров – во-первых, для наблюдения, имеют ли супруги право вступать в брачный союз по своему общественному положению (рабы или свободные), возрасту, родству и прочим условиям законного брака, во-вторых, для доказательства бракозаключения и, в-третьих, из уважения к молитвословию, как говорится в толковании патриарха Феодора Вальсамона к 85 правилу VI Вселенского собора. Священник являлся при заключении брака в качестве блюстителя церковного и гражданского порядка и как служитель Церкви, но не как носитель той таинственной благодати, которую он получал в таинстве рукоположения и которая давала ему власть совершать таинство крещения, отпускать грехи и служить литургию.
Со своей стороны, федосеевцы со временем так же отошли от первоначально либерального отношения к «староженам» и перестали их допускать в число молящихся.
Другим пунктом, разделявшим поморцев и федосеевцев, была надпись на Кресте Господнем. Федосеевцы первоначально признавали надпись «I.Н.Ц.I.» («Исус Назарянин, Царь Июдейский», так называемая Пилатова титла), поморцы же считали единственно правильной надпись «IС ХС Царь Славы». Дело в том, что «Пилатова титла», согласно Евангелию, действительно была написана на Кресте Господнем, но на иконе Распятия нигде на Руси до Никона не встречалась. Не встречалась она и в Византии. Это объясняется тем, что в православной традиции на иконе Распятия изображался Христос, уже победивший смерть, Христос в Своей Славе (Царь Славы), а не в страдании и унижении. Католическая же традиция предпочитала ставить акцент на физических страданиях Христа, что находило свое место не только в физиологических подробностях изображения крестной смерти (у католиков Спаситель всегда висит, в то время как в православной традиции Он стоит на Кресте, словно открывая объятия молящимся), но и в «Пилатовом надписании». Естественно, заимствование Никоном этой надписи было воспринято на Руси как латинская ересь. Впоследствии федосеевцы признали правоту поморцев в этом вопросе и перестали поклоняться крестам с надписью «I.Н.Ц.I.».
Еще одним поводом для разделения стал вопрос о так называемом торжищном брашне. Поморцы-даниловцы не считали необходимым продукты, покупаемые на рынке у иноверных («торжищно брашно»), очищать особым чином. Федосеевцы же отмаливали купленные у иноверных продукты молитвой Исусовой с поклонами. Это правило было закреплено в шестой статье федосеевского Польского собора (1752): «Аще ли по нужде от иноверных доспетое на торгу покупает кто, и за то полагати поклонов 100».
Здесь нужно сказать, что отмаливание продуктов не было каким-то изобретением федосеевцев. Если мы обратимся вглубь истории, то увидим, что во времена Святой Руси православные очень осторожно относились ко всякого рода контактам с представителями иных вероисповеданий, тем более к совместной молитве, трапезе с ними и к покупаемой у них пище. Так, преподобный Феодосий Печерский говорил великому князю Изяславу о католиках: «Христианом же не достоит с ними ни пити, ни ясти из единаго сосуда». Святой Фотий, митрополит Московский, в послании своем псковитянам писал: «А что снове пишете, что из немецкия земли приходит что потребное, вино или хлеб, или овощь, и то снове очистивше то от иерей, и потом ясти и пити». Иностранные путешественники свидетельствуют, что «московитяне запрещают людям иноземной веры входить в свои церкви… И если кто из любопытства проберется туда тайком, они сейчас же выводят его, схвативши за плечи, и выметают после него пол, чтобы очистить его от осквернения поганым прикосновением»[140]. А Адам Олеарий рассказывает о том, как после посещения им одного крестьянского дома хозяева пригласили священника, чтобы по-новому освятить свое жилище.
Впоследствии появился еще один пункт, разделивший поморцев и федосеевцев, – молитва за царя. Если поморцы под угрозой закрытия Выговского общежительства вынуждены были в 1730-е годы принять моление за царя, то федосеевцы на подобный компромисс с властями не пошли, так и не приняв «царского богомолия».
Все же, несмотря на разделения и полемику, которая порой принимала весьма ожесточенный характер, предпринимались неоднократные попытки объединения двух братских беспоповских согласий. Так, например, известно, что после разрыва Феодосия Васильева с выговскими отцами (а разрыв этот произошел во время отсутствия Андрея Денисова на Выге) возвратившийся в обитель выговский киновиарх был весьма опечален случившимся, а по прошествии двух лет встретился для переговоров в Старой Руссе с Феодосием, после чего в одной из окрестных деревень они совместно отслужили всенощное бдение, положив, таким образом, начало общению между собой.
Однако впоследствии, уже на рубеже XVIII—XIX вв., произошло окончательное обособление федосеевцев от поморцев, когда последние ввели у себя так называемый бессвященнословный брак, объявив федосеевцев «бракоборцами». Но это уже отдельная тема.
Итак, невельские староверы решают искать новых мест для своих обителей. В России в это время гонения на приверженцев древлего благочестия приутихли, и Феодосию приходит в голову мысль о возвращении на родину. При содействии царского любимца, «светлейшего князя» Александра Даниловича Меньшикова, с которым был знаком лично, Феодосий получил в 1708 г. разрешение переселиться со всей братией на земли князя в Псковской губернии, в Великолуцком уезде (Вязовская волость), причем через торопецкого и великолуцкого коменданта Антония Алексеева им была обещана «в вере их вольность» и разрешено молиться по старопечатным книгам. С помощью такого могущественного покровителя федосеевцы получили не только возможность открыто исповедовать старую веру, но и защиту от мирских и духовных властей.