Игра — это ритм, игра — это музыка. Если бы меня попросили дать имя той субстанции, из которой соткан наш мир, я бы назвал ее музыкой. Каждый человек погружен в музыку и игру, каждый сотворенный движется в ритмичном танце бытия, и в этом нет ничего плохого, такова природа тварного мира. Более того, люди, которым удалось «оседлать» этот ритм, овладеть им, бессознательно чувствуют, куда им надо идти и что делать, и обычно не ошибаются. Но так уж устроен человек, что он всякую благую вещь может обратить себе на погибель.
Побороть бюрократию окончательно, видимо, никогда не удастся, потому что это разновидность наркомании, вернее, игромании. Есть поэтические натуры с особой чувствительностью к «музыке бумажных сфер». Таких я встречал неоднократно, и, самое странное, наряду с негодованием я испытывал неожиданное восхищение бескорыстной страстью этих жрецов бюрократии, вспоминая, что где-то еще я видел это сладострастие игры во взгляде.
Синдром религиозной самодостаточности
Все сферы нашей жизни пронизаны игрой, и это нормально. Наука, политика, образование, медицина, искусство — везде вы найдете не только полнокровное здоровье игры и творческого порыва, но и «административную самодостаточность», игру ради игры. Игра архаична и примитивна, поэтому ее первыми жертвами становятся самые интеллектуально нестойкие. Однако этот список будет неполным, если мы не дерзнем включить в него религию.
Религия — это способность человека выявлять внутренний опыт веры. Если этот опыт достаточно интенсивен, он требует воплощения в знаке, символе, мифе или ритуале. Значительное должно быть означено. В этом смысле религия есть один из видов творчества, подчиняющийся своим внутренним законам, со своей музыкой и ритмом, со своей игрой.
— Звучит вызывающе: религия и игра!
— Но ведь мы говорим не просто об игре, как о чем-то несерьезном и фальшивом. Мы имеем в виду, что игра есть универсальный принцип человеческой деятельности, она лежит в самой основе творчества. Игра — это, если угодно, «шум бытия» со своим «мелодическим рисунком», со своими закономерностями, и как всякая музыка, простая в своей гениальности, игра может завораживать, замыкаться на себе, превращаясь из средства в цель, из инструмента в кумира.
Религия оформляет и организовывает опыт веры, встречи человека с Нездешним Богом. Вера — это «избыток сердца», который жаждет разрешиться в осязаемый символ, нуждается в знаке. Вера не может без религии. Вера — это всегда «выход из берегов», потребность в «новом русле». Но опыт показывает, что религия вполне может обходиться не только без веры, но даже и без Бога.
Паркинсон вывел закон, по которому учреждение, достигшее определенного градуса бумагооборота, может достигать успехов в работе, не нуждаясь в контакте с внешним миром. Каждый верующий человек, как и церковная община, тоже находится в опасности незаметно скатиться в состояние «религиозной самодостаточности».
Религия на месте Бога
Начинается все с вполне законного и понятного отделения верующего от мира. Если мир лежит во зле, если человек испроказился и «оскуде преподобный», то следует создать свой мир, который будет безопасным островком в этом бушующем море апостасии. Так религиозные люди создают для себя культурные и культовые гетто. У живого человека есть множество потребностей, которые понуждают его вступать в контакт с внешним миром. Чтобы этого избежать, у нас есть православное кино, православное фэнтези, православные психологи, православный футбол и даже православный дресс-код. Когда я был школьником, один епископ заставил меня расстаться с невероятно удобной сумкой:
— Сними! Это не по-православному! Ничего личного. Просто религия.
И это совершенно понятные вещи. Это нормально. Так религиозное общество проходит путь борьбы за идентичность. «Религиозное сладострастие» появляется чуть позже и далеко не у всех, но каждому следует помнить об этой опасности, потому что ни одна религия не может обойтись без своих «бюрократов».
Апостол Павел в своих посланиях неоднократно поминает группу людей, доставлявших ему неприятности. Это верующие, которые постоянно занимались бесконечными богословскими спорами:
Отходя в Македонию, я просил тебя пребыть в Ефесе и увещевать некоторых, чтобы они не учили иному и не занимались баснями и родословиями бесконечными, которые производят больше споры, нежели Божие назидание в вере (1 Тим. 1:3–4).
Глупых же состязаний и родословий, и споров и распрей о законе удаляйся, ибо они бесполезны и суетны (Тит. 3:9).
В России таких товарищей называли начетчиками. Для них смысл религиозной жизни сводился к своеобразной «игре в бисер», интеллектуальному сражению с перестрелкой цитатами, источниками, одним словом, к борьбе, теологическому спорту, в котором есть свои чемпионы и допинговые скандалы.
Именно этот вид игры могут «подхватить» люди, увлеченные борьбой за чистоту православия, противники экуменизма и сект. Дело, которым взволнованы эти люди, очень важное и серьезное, но и опасность велика. Мне встречались православные, которые не были христианами, и ревнители веры, которые спокойно обходились без Христа.
Игра в спасение
Однако кроме богословских состязаний религия может предложить и другие формы игры, и самая известная из них — это «игра в спасение». Целый букет эмоций! Бесконечный сериал, в который вы можете включить не только родственников, детей и знакомых, но даже и своего духовника. Сосредоточьтесь на подготовке к исповеди. Сколько азарта в составлении перечня грехов! Есть даже специальные пособия и таблицы с диаграммами! Удивляюсь, почему до сих пор не появились удобные мобильные приложения?
И надо бы смеяться, да не смешно. Какое жалкое зрелище — человек религиозный, но уже давно не верующий, человек, у которого религия вытеснила веру. Бюрократ, загипнотизированный игрой бумаг, папок и статистики, жалок, но он всего лишь играет в одну из многих взрослых игр, обретая смысл жизни в этой мелочной суете и круговращении. Верующий человек, увлекаясь сладострастием игры в религию, совсем не замечает, что в какой-то момент он начинает обходиться без людей, а потом и без Бога, и это никак не мешает ему спасаться.
С живыми людьми не оберешься хлопот. С Живым Богом жизнь становится сложна и непредсказуема. Бог должен знать свое место и не выходить за рамки своего «иконного оклада». Бог не должен мешать моей религии!
Слово «религия» обычно переводят как «связь» — связь между человеком и Богом. Бывает так, что религия вместо связи становится препятствием между мной и Богом, и это самое грустное, что может случиться с христианином.
Один мой приятель, рассуждая о нашей религиозной суете, о захватывающих землетрясениях в нашей «церковной песочнице», сказал грубо, но точно: «Такое чувство, что Христос у нас как тот владелец „хаты на Новый год“: все празднуют, веселье в разгаре, застолье и танцы, а про хозяина уже давно забыли».
Если в аду есть уровни, то самое дно отведено для отправления точного религиозного культа, для «религиозных игроманов», которым не нужны ни люди, ни Бог. Как не пропустить у себя в глазах этот огонек религиозного сладострастия? Ведь борьба с игрой сама может превратиться в игру.
И так страшно бывает спросить себя:
кто я — христианин или геймер восьмого уровня?
Где спастись от жизни?
В древности храмы были не только местом молитвы, но и единственным пристанищем спасения. В буквальном смысле. В храмах прятались. Храмы давали прибежище. Кто бы ни гнался за тобой, главное — успеть добежать до церкви и ухватиться за рога жертвенника. Были такие эпизоды в ветхозаветной истории. Но и церкви христианские спасали жизни отдельным товарищам. Некоторые меровингские короли и их наследники годами жили в церквях, вокруг которых рыскали недруги с топорами и ножницами, поджидая момент, чтобы уж если не отрубить наследнику голову, то по крайней мере состричь его длинные кудри, считавшиеся знаком королевского достоинства.
В старину в церквях прятались от смерти. Пришло время, и в храмах стали скрываться от жизни.
Как-то рано утром я стоял на братском молебне и вспоминал одного престарелого инока. Назовем его отец Икс или, по-церковному, Иксий. Он был человек клиросный и любил богослужение. Но еще сильнее он любил церковный устав. Каким вдохновением загоралось его лицо, когда он говорил о тонкостях совмещения разных служб, о количестве повторения стихир и способе чтения канонов, вычитке правила и положенных на трапезе блюдах!
Наш первый Великий пост в монастыре. Отец Иксий принес на клирос ложку-подсвечник, старинную, залитую древним воском, и мы читали каноны, меняя на этой ложке огарки свечей, словно мы отшельники в занесенном снегом скиту, тогда, в седую старину-старинушку, в старозаветные времена. А потянись рукой — вот тебе выключатель, электрический свет, удобный, и хорошо видно.
Эта зачарованность у меня очень быстро прошла, или, лучше сказать, сошла с меня романтика старины, испарилась. А в келье отца Иксия она царила всегда. Мне так казалось, когда я сам был романтиком. Но моего романтизма хватило ненадолго, он рассеялся в первый год монастырской жизни, хотя это было хорошее время, и в религиозном романтизме я не вижу ничего плохого. Более того, он полезен — в нужное время, в нужном месте.
В юности ошибаться легко и приятно. Энтузиазм отца Иксия оказался не романтикой, а другим мотивом, о существовании которого я тогда не подозревал.
Жизнь — это не просто биение сердца. Это биение сердца сейчас. Живое только в настоящем. Прошлого нет, его не существует. Есть только то, что есть сейчас. Тому, кто прячется от жизни, претит настоящее. У отца Иксия вся келлия была увешана старинными иконами, древними лампадами, дореволюционным фарфором и намоленными книгами. Все старое было для него оправдано и свято своей стариной. Тут царила не романтика, а нервозное неприятие живого, жизни.