Под угрозой любви
Вот вам сюжет, от которого должно таять сердце: он ухаживает за ней, дарит ей подарки, окутывает знаками внимания; им весело вдвоем; бейсбольный матч, он достал билеты; тысячи зрителей, острый момент, ликование трибун; и тут она видит себя на большом экране — все камеры на них, он опускается на колено и протягивает ей миленькую бархатную коробочку с чудесным перстнем; публика умиленно вздыхает, дамы не в силах сдержать слез.
Какая пошлость! В присутствии посторонних людей шантажировать девушку! А если ей надо подумать? А если она не готова? Но для нее так же невыносимо обидеть этого славного парня, который все так красиво устроил. Зачем все это?
Знойная Клава
О том, что Бог меня любит, мне сообщила знакомая баптистка. Мое православное сердце кипело от негодования:
— Как такое могло прийти в голову? Чему там учат у этих протестантов?
Исходя из своего двухгодичного церковного опыта и консультаций с богословски подкованной старушкой Лаврентьевной, я лично анафематствовал опасное заблужденье. К тому же лицо у этой проповедницы было такое масленое и голос такой приторный. Где-то я уже видел такие лица. Ничего доброго эти сладкие речи не сулят.
В школе я подвергался жестоким преследованиям. К сожалению, не из-за веры. Особенно мне доставалось от одноклассницы, которую я про себя называл «Клава». Силы были неравны. Клава была на голову выше и, думаю, раза в три больше, а я был маленький и, как у нас говорят, дробненький. Приходилось спасаться сложными маневрами или благородным бегством. Она была отчаянно влюблена в меня, и это было очень страшно.
Ужас! Ужас! Ужас! Эти три понятия как нельзя лучше описывают мое состояние, когда я увидел Клаву в пионерском лагере. Охота началась! Целью было «загнать дичь» в угол, глядеть с умилением и плавиться, повторяя:
— Ну, Ди-и-ма-а-а! Я тебя так люблю-ю-ю! Дава-ай дружить!
Да, у меня было трудное детство!
И после такого кошмара я снова слышу, что кто-то меня любит без моего ведома, и это почему-то должно приводить в восторг. Кто-то, кто гораздо больше и сильнее, ставит меня перед фактом: я тебя люблю. Мне это показалось не только фальшивым и наигранным, но и возмутительным: меня снова преследуют своей любовью, хотя я никого ни о чем не просил, и мое мнение никого не интересует.
Правильная Роулинг
На протестантской церкви повесили гигантский плакат: «Бог любит тебя таким, какой ты есть!» Всякий раз, проходя мимо, я чувствовал, как во мне просыпается некто Афанасий Фет. У этого поэта была привычка, проезжая мимо Московского университета, останавливать кучера. Фет открывал окно кареты и торжественно плевал в сторону университетского здания, а потом продолжал поездку в улучшенном настроении. Не знаю его мотивов, но тогда эта надпись на церкви казалась мне самым верхом пошлости и лицемерия.
Претензии к этому лозунгу есть и у атеистов: — Как же! Любит! А Освенцим? А дети Африки? А Чернобыль? Это такая у Бога любовь?
Для меня здесь никогда не было проблемы, и все эти фразы мне тоже кажутся пошлостью. На эту тему написано множество книг, но для меня вся глупость этих претензий становится очевидной, если на место «подсудимого» Бога и Творца поставить, скажем, Джоан Роулинг.
Она автор книг о Гарри Поттере. Она создала его мир, его судьбу и подвергла и мальчика, и его близких всем тем испытаниям, о которых мы хорошо знаем. Смерть Дамблдора на ее совести. И не только добрый профессор, но и родители Гарри, и зверски замученные отец и мать Долгопупса, и многие другие — за все ответственна одна только Роулинг. Однако ты никогда не станешь хорошим писателем, если не в состоянии принести боль и страдание своему герою. Древние греки уверяли, что прекрасное трудно, и если ты хочешь научиться играть на гитаре, будь готов к боли в пальцах. Писателей-чистоплюев никто не знает, потому что они не писатели. Может, надо было вот так:
в одной английской семье, обеспеченной и благополучной, родился здоровый и талантливый мальчик, который с самого детства был окружен любовью и заботой; у него были чудесные друзья, и он учился в престижной школе, а потом удачно женился на прекрасной однокласснице и у них родились здоровенькие детки, и добавить к этому нечего, настолько все было весело и безопасно.
Думаю, не только читатели захотели бы расправиться с автором этой «сладенькой саги», но и среди персонажей созрел бы заговор. Бог — Автор этого мира, и Ему одному видна вся картина, нам же остается только догадываться о Его замыслах и сюжетных поворотах.
Итак, не претензии чувствительных атеистов поставили меня в число борцов с известным лозунгом.
Латентный исламист
Почему в семнадцать лет я воевал против этого плаката?
Во-первых, по причине латентного исламизма. Сейчас я пытаюсь понять, как я верил, во что верил, кто я был по своим взглядам. Как определить религиозные взгляды моей юности? Отвечу так: православный ислам.
— Даже самому страшно такое читать! Пишу и удивляюсь!
И это чистая правда! Оказывается, вера — это процесс. Она находится в постоянном развитии. Как ни странно, верующий человек живет в непрерывном движении внутреннего развития. Вера — это не факт, а движение, не статика, а динамика. Невозможно просто поверить и успокоиться. Если ты не двигаешься, не развиваешься, не открываешь новые глубины и высоты, что-то идет не так.
Поэтому полезно спрашивать себя: если ты веришь в Бога, какое из Имен Божиих для тебя сейчас самое дорогое, самое важное? В семнадцать лет Бог для меня был Правдой и Справедливостью, а также Силой. Я знал, что Он может наказывать и миловать, и этим очень восхищался. От меня требовалась верность и покорность, и если бы пришлось умирать за Бога, я был готов.
Но Бог для меня был далеко. Гораздо ближе были «старшие товарищи» — святые подвижники, аскеты и мученики, житиями которых я зачитывался. Надо соблюдать заповеди, не важно почему. Бог так хочет. Да хотя бы потому, что можно попасть в ад; я ходил под впечатлением «Мытарств Феодоры» и тщательно выписывал на исповедальный листочек все возможные погрешности и мысли, тянущие на «загробный срок».
Конечно, я читал Евангелие, потому что положено в день прочитывать одну главу, но Бог-Любовь впервые обозначился именно на исповеди. Прочитав «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу», я решил исповедоваться по рекомендациям этой книги и начал:
— Каюсь в том, что не люблю Бога…
Мой духовник даже подхватился:
— Не любишь Бога? Что Он тебе сделал?
И этот вопрос мгновенно меня отрезвил. Почему-то сразу стало понятно, что все мои любимые преподобные жили любовью к Богу, их лица светились глубоким целомудрием любви. Но это было так не похоже на эмоциональную взвинченность, которая меня отпугнула у протестантов.
Есть истины, о которых Христос не говорит напрямую. Мне кажется, основа христианской религии — добродетель благодарности. Помните, как похвалил Спаситель благодарного самарянина, вернувшегося поблагодарить за исцеление от проказы? Десять было исцелено, и только один пришел сказать спасибо. А ведь Христос не давал такой заповеди. Да и как бы это звучало из уст Творца: будьте благодарны! Господь не говорит того, что за Него должны сказать апостолы. «Бог есть Любовь» — это слова не Христа, а его ученика, апостола Иоанна. О Своей любви к людям Бог говорит иначе. Здесь не помогут слова. Поэтому у нас перед глазами стоит Крест. И мы молчим.
Безглагольный богослов
«Бог любит тебя таким, какой ты есть!» Прошло столько лет, а я по-прежнему считаю этот слоган пошлостью, а аргументы в его защиту слабыми. Я редко думаю об адских муках, но для меня они не черти со сковородками, а обязанность слушать проповедника-зануду, целую вечность вещающего о любви Божией. Это самая жуткая из казней, придуманных людьми!
О любви может говорить только тот, кто имеет на это право. Это высший пилотаж речи, для которого требуется сердце поэта. Упомянутый Афанасий Фет написал одно из самых удивительных стихотворений о любви:
Шепот, робкое дыханье.
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья.
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца.
Ряд волшебных изменений милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
Найдите в этом тексте хотя бы один глагол. Ни одного! «Безглагольный Фет» — так называли поэта знатоки его творчества. Он нашел верную тональность для разговора о любви, а любовь — это самое святое в человеке, а потому и самое уязвимое для пошлости и подделок.
Евангелие — откровение о Боге-Любви, о Боге-Человеколюбце. Самое главное, что мы знаем о Боге. Перед богословом и перед рядовым христианином всегда стоит вопрос: как сказать об этом, как донести евангельскую весть, не опошлив ее, не превратив Христа в Иисусика? Блаженный Августин, преподобный Симеон, старец Силуан и многие другие находили и нужные слова, и верные интонации, но для каждого времени, для каждого человека они свои, а значит, невозможно создать универсальный язык проповеди, он должен изобретаться всякий раз заново. И главное — честность перед самим собой.
Одно из моих духовных упражнений — отвечать себе на вопрос: какое из имен Божиих для меня самое важное? Сегодня это имя — Творец. О Творце я и говорю. И молчу о Любви.
Откуда доброта за оградой Церкви?
Философы элейской школы отрицали возможность движения. По правде говоря, мысль их была сложнее, но как бы вы себя повели, если бы нашелся умник, убедительно доказывающий, что быстроногий атлет не только не догонит черепаху, но даже с места не сможет тронуться, поскольку это логически невозможно? Всякий нормальный человек развернулся бы и ушел и тем самым опроверг сомнительную теорию. Так и у Пушкина: