Собрание непохожих
Вот мой знакомый батюшка едет в маршрутке. Пьяненький мужичок сразу затевает разговор на «божественные темы» и закругляет:
— А ведь я католик. Но к ним — ни ногой!
— Отчего же вы не ходите в костел?
— Они Жанну д'Арк сожгли!
Забавный разговор. Но его комическое зерно есть в каждом нашем споре со светской аудиторией, которая не хочет слышать и свое нежелание или неспособность к диалогу прикрывает, крепко держась за старинные анекдоты или журналистские штампы.
Общество — собрание непохожих, и это прекрасно. Церковное общество тоже не монолит. Внутри православия есть и свое левославие — христиане, имеющие склонность к здоровому анархизму, что никак не делает их менее православными, чем, скажем, монархисты или христиане с коммунистическими убеждениями. Потому у нас так много православных журналов, сайтов, сообществ. Есть сайт «Православие и мир», есть «Благодатный огонь». Есть община отца Георгия Кочеткова, и есть община отца Димитрия Смирнова. И это прекрасно. Многообразие — это хорошо!
Мы часть общества, и порой мне проще найти общий язык с моим другом-атеистом, чем с человеком, с которым я вместе причащался от одной Чаши. Мне легче найти общий язык с таким же левым, как и я, но светским человеком, чем с православным, но правым. Но это не разрушает нашего церковного единства. Это нормально. Потому что наше единство иного порядка. Правда, объяснить это светскому человеку так же непросто, как и верующему. Потому что все это усложняется апелляцией к Церкви как к институту, с его иерархическим, бюрократическим и финансовым устройством.
Человек — существо социальное. Ему нельзя без институций, но наличие таких институций не означает, что все верующие ходят стройными шеренгами и повторяют наказы вождей. И наоборот: ни одна из групп этого церковного сообщества не смеет объявлять монополию на суждение относительно вопросов, не касающихся евангельского учения. Церковь есть общество непохожих людей, следующих за Христом. И ни одна из групп не смеет приватизировать голос Церкви. Когда от Церкви требуют заступиться за некоего активиста, отождествить себя с политической партией, стать на стороне некой группы в том или ином споре, нужно быть очень осторожным. Да, эта осторожность нам дорого обходится. Нас непременно почисляют в штат «прислужников режима» или адвокатов капитала. Ничего страшного. На самом деле это проблема не церковного общества, а людей, которые не умеют и не хотят слышать оппонента, людей, которым претит многообразие.
Похороны кузнечика
Диалог Церкви и общества — это не тяжба клерикальной институции с обществом, это разговор внутри самого общества: его верующая часть обращается к секулярной. И этот диалог, как и всякий диалог, требует равносубъектности. Христиане не должны выпрашивать себе местечко, не должны постоянно оправдываться, потому что они часть этого общества. Они в политике, науке, искусстве, общественной жизни, а потому причастны к достижениям и ошибкам. Кстати, именно поэтому так сомнительно звучат привычные сюжеты о конфликте науки и религии, Церкви и культуры. И в науке, и в искусстве, и в политике всегда были и будут верующие люди, а значит, на них и слава, и вина за все, что происходит в нашем мире.
Однако о равносубъектности в этом диалоге внутри общества следует помнить и христианам, у которых тоже есть немалый опыт религиозного высокомерия. Но и обратное не лучше. Принимать на себя роль назойливой приживалки никуда не годится. Выпрашивать внимание, как подачку, снисходительную похвалу и ленивое одобрение — это недостойно нашего звания, так у нас никогда не сложится.
Долгое время я был регентом хора. Как-то я услышал спор певчих по поводу произведения одного нашего композитора, автора очень сильного и сложного, скажу, сочинения. Сопрано пустились в критику и всеми силами манкировали спевку. Один престарелый бас молча терпел этот глупый протест и в конце концов изрек:
— Ты можешь написать лучше? Нет? Так закрой рот и пой!
Если бы мне пришлось искать фразу, которая передает всю суть претензий светского общества к Церкви, лучше и не найти: «Закрой рот и пой». Дорогая машина у священника? Вор и обманщик! Батюшка в стареньком подряснике едет в троллейбусе? Лузер и неудачник!
— Почему Церковь не высказывается по политическим вопросам?
— Зачем Церковь лезет в политику?
Закрой рот и пой!
Всё по Евангелию:
Мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали (Лк. 7:32).
Историки говорят, что евангелист упоминает здесь старинную игру, которая называлась «похороны кузнечика». Нам навязывают роль в дурной пьесе и обижаются, если мы даем реплики не по сценарию. Если вы хотите понравиться, если, словно побирушка, ищете одобрительный кивок, диалог не состоится. Это изначально неверная стратегия. «На каждый роток не накинешь платок», — говорил наш покойный настоятель. Поэтому не надо тратить свои силы на задабривание дешевых клоунов, на бесконечные оправдания, которые никто не слышит. Надо просто и с достоинством делать свое дело и общаться с достойными.
Дружба возможна только между равными.
Дружба возможна только между людьми достойными.
Если мы сами себя не уважаем, кто станет уважать нас?
Диалог Церкви и общества — это уважительное и доброжелательное общение церковной части общества с его секулярной частью. Этот диалог требует терпеливого и тактичного вслушивания, воспитанной культуры дискуссии и искреннего желания понять собеседника. Все эти качества не есть обязанность какой-то одной стороны, но совместное обоюдное усилие, может быть, весьма затратное, но оно того стоит.
Петр и Павел: одна икона на двоих
Когда я показываю детям иконы нашего храма, мне всегда приятно видеть их удивление перед Августовской иконой Божией Матери, которая очень почитается в наших краях. Ее особенность в том, что она написана по обету русскими солдатами, спасенными из окружения явлением Богородицы. Дело было в Первую империалистическую, поэтому солдаты на иконе изображены по моде того времени: усы а-ля Сальвадор Дали, винтовки, портупеи, револьверы.
— Как же так? На иконе — и вдруг современные одежды и прически? Ведь это же икона!
Почему нас так это удивляет? Дело в привычке воспринимать церковное как нечто архаичное и законченное, даже, скорее, завершенное. Но ведь это ошибка. Церковная полнота — не только сонм прославленных святых, но и мы, ныне живущие, и те, кто придет после нас. Поэтому и возникает дерзкая до головокружения мысль:
Без меня нет Церкви!
Подумайте над этим, произнесите снова: Без меня нет Церкви!
Страшно! Ответственно! Но это правда нашей церковной жизни. Не только без меня, но и без тех людей, что стоят со мной рядом на службе, тех, кто молился здесь в прошлом веке, и, более того, тех, кто еще не родился, но будет молиться здесь через столетие, — без нас нет Церкви! Без нас она еще не проявлена, не открыта!
Иконное искусство смело вбирает в себя меты времени, включая одежду, стиль жизни и даже технику. Но самое важное в иконе не это. Икона не памятник и не летопись. Ее дело — являть лик и быть местом присутствия. Это понятно даже малоцерковным людям. Но есть в иконе и иное откровение, которое вместе и озадачивает, и пугает. Это откровение настигло меня в не самый подходящий момент моей монастырской биографии.
Под одним окладом
Монастырь — это семья. В семье бывает всякое. Всякое было и у нас. Один начальствующий брат просто спать не мог, так невзлюбил меня, и это продолжалось годами. Ничего тут страшного нет. Мы всего лишь люди. Один старенький монах, наблюдая эту распрю, повторял:
— В дурь бросае! В дурь!
С каждым может случиться, что уж тут говорить. Но мне приходилось несладко, потому что весовые категории были неравны. Однажды после очередной «спрэчки» я стоял перед иконой апостолов Петра и Павла и вдруг подумал: если бы сейчас в наш храм ворвались злодеи и зверски замучили за веру меня и «возлюбленного брата», нас бы непременно прославили как мучеников, написали книги, защитили диссертации, и мне бы пришлось делить с этим человеком одну икону. Всё ссоримся, ругаемся, но держимся приличий, а тут — мученичество, мощи в одном гробу и образ под одним окладом. И ведь с иконы не сбежишь! Святые себе компанию не подбирают! И это навсегда! Хоть икона — это только образ Вечности, но образ верный!
А Петр и Павел смотрят с иконы. У одного ключи, у другого меч. Один с длинной черной бородой, другой седой и лысоватый. Но разве во внешности дело? Два абсолютно разных человека и под одним окладом!
Будни святых
Рыбак-пролетарий и ученый-аристократ. История знает редкие случаи дружбы между людьми из разных социальных миров. Сразу вспоминаются товарищ Ленин и рабочий Иван Бабушкин, которые своей живой дружбой удивляли современников. Но с апостолами сложнее. Если мы внимательно перечитаем не средневековые жития, а оставленные ими тексты, откроется нечто не совсем житийное.
Церковная традиция невозможна без интуиции иерархии. В богослужебных текстах хорошо видна иерархия святости: Христос, Богоматерь, Предтеча, ангелы, апостолы, святители и так далее. Здесь апостолы — высшее звено иерархии. Как говорят мои маленькие ученики: «Самые святые святые». А святые, как известно, должны не ходить и говорить, а «ступать» и «молвить». Однако новозаветные тексты говорят о другом: среди ближайших учеников Христа случались «огорчения».
Сегодня мы смотрим на икону святых апостолов и кадим святым ладаном, и два светильника веры молятся за нас перед престолом Божиим. А каких-то две тысячи лет назад апостол Павел рассказывал своим ученикам, как в Антиохии лично противостал (Гал. 2:11) апостолу Петру, обличив его в лицемерии. И не только это послание, но и другие тексты пестрят свидетельствами о непочтительном отношении апостола Павла к верховным апостолам. Он иронически называет их