Помню один момент — думаю, у многих женщин есть такие воспоминания, — когда я подошла, чтобы сесть к папе на колени, а он заставил меня встать и пересесть на другое место. Это был незначительный эпизод, но с эмоциональной точки зрения убийственный для меня — хотя теперь я сознаю, что он представлял собой всего лишь разумный поступок со стороны отца, чья больше уже совсем не маленькая девочка приходит посидеть у него на коленях. Все, что я сумела понять тогда, — это что после того, как я вышла из подросткового возраста, мой отец стал смотреть на меня по-другому. Я больше не ощущала, что в его глазах со мной все в порядке , как будто я каким-то образом его смущала.
Мой отец продолжал изъявлять желание ходить со мной в зоопарк по воскресеньям долгое время спустя после того, как выходные в зоопарке перестали соответствовать моему представлению о действительно крутых выходных. Казалось, он понимал, как обращаться со мной, только когда я была маленькой девочкой.
Неспособность моих родителей помочь мне перейти через архетипический период девственности — как в свое время они не сумели перейти через свой — была результатом не недостатка любви ко мне с их стороны, но психологического невежества в отношении того, как справляться с подобными переживаниями. Здесь нечего прощать; здесь просто есть, что понять.
Сознание: Папочка больше не относится ко мне так, как раньше.
Подсознание: То, во что я превратилась, отталкивает папу. Мое новое тело — мерзкая штука.
Примерно в то же время, когда папа, казалось, расхотел находиться рядом с моим новым телом, этого захотели некоторые молодые люди. И поскольку я ощущала себя сиротой из-за кажущейся утраты отцовской любви, я подсознательно искала вокруг себя замены ей. Прибавить к этому так называемую сексуальную революцию 1960-х — и я понимаю, что была просто обречена на серьезное помрачение сознания и саморазрушительное поведение. Как и миллионы других, я отправилась искать любви в слишком многих местах, что практически гарантировало, что сталкиваться с нею я буду слишком редко.
Однако многие из моих переживаний были позитивными. В моей памяти глубоко запечатлелся один момент, который составляет драгоценную часть моего прошлого.
Однажды прекрасным летним днем я шла через Германн-парк в Хьюстоне. На мне были длинные брюки, красные в белый горошек, с такой же блузкой в пару, которые я вижу перед собой так, как будто надевала их вчера. Мне было, вероятно, лет шестнадцать. Мимо меня прошел юноша примерно того же возраста, окинувший меня невинным и вполне пристойным, однако определенно мужским взглядом.
Я еще ни разу не переживала таких моментов. Теперь мое тело уже несло сексуальный заряд, и парень был достаточно взрослым, чтобы заметить это. Он больше не был маленьким мальчиком, а я больше не была маленькой девочкой. Но энергия этого события была удивительной — не распутной, не хищнической; и наша мгновенная встреча оставалась со мною и остается по сей день как одно из самых драгоценных воспоминаний. Мы даже не заговорили друг с другом, но в этот самый момент я впервые почувствовала, что я — женщина, а не маленькая девочка.
Это переживание в парке было чудесным, подобным заколдованному образу из волшебной сказки. Но оно не принадлежало реальности обычной повседневной жизни. Я даже не познакомилась с тем молодым человеком. Ценность этого переживания была в том, что оно раскрыло мне окно в невинную, идеальную красоту моей собственной незапятнанной чувственности. Жизнь продолжала дарить мне позитивные переживания, связанные с физической стороной моего тела…
Но цель этого описания — не только порадоваться хорошему; это также способ искоренить плохое, увидев его, поняв и простив.
Нездоровая мысль № 4: Мое тело — это то, что привлекает любовь.
Теперь я знаю, что не мое тело привлекает любовь; это делаю я. Мое тело притягивает внимание , но совсем не обязательно — любовь. Именно мой дух, а не тело одновременно магнетизирует и удерживает любовь.
Мы живем в обществе, которое придает «сексуальной химии» огромное значение. Оно далеко выходит за рамки роли, которую она в действительности играет в более масштабном порядке вещей, — и все мы без исключения подпали под это опасное заблуждение. Очевидно, что сексуальная химия важна, поскольку без нее человеческий род не смог бы продолжаться. Но представление о том, что «если я буду достаточно сексуальна, он будет любить меня », — это трагическая ошибка мышления. Если я буду достаточно сексуальна, он может хотеть меня, это верно, но будет ли он любить меня — это зависит от много, много большего, чем то, что происходит в постели.
Странно так думать сейчас — но бо́льшая часть «сексуальной революции» 1960-х не была истинным освобождением для женщин вообще. Да, мы стали свободно заниматься сексом, но мы по-прежнему делали это преимущественно для того, чтобы угодить мужчинам. Мы тогда не осознавали — как не осознавало этого большинство мужчин в то время, — что наша истинная ценность заключается в чем-то гораздо более важном, чем сексуальность. Положение начало фундаментально меняться в 1970-х, а не в 1960-х годах.
Сознание: Секс — это здо́рово.
Подсознание: Если я буду достаточно заниматься сексом, меня будут любить.
Нездоровая мысль № 5: Моя ценность не имеет никакого отношения к телу. Я чего-то стою только благодаря своему разуму.
Когда наступил момент коррекции, он перевернул все вверх дном. Опасная мысль о том, что женское тело — это все, что делает женщину привлекательной, была вытеснена столь же опасной мыслью о том, что все, что делает женщину привлекательной, — это ее разум. Миллионы из нас «купились» на представление о том, что сексуальная привлекательность всего лишь играет на руку мужским шовинистическим фантазиям, которые низводят женщин до сексуальных объектов. Примерно в то время мы решили, что это круто — сжигать свои лифчики, перестать брить ноги и подмышки, не давать мужчинам придерживать перед нами дверь… но, конечно, потом, в конце дня, занимались этим делом самозабвенно, как кролики.
Осознание того, что наша истинная ценность заключается в чем-то гораздо большем, чем просто внешний вид наших тел, было огромным открытием. Но тот факт, что тело не является главной ценностью женщины, не означает, что у него вовсе нет никакой ценности!
Думая, как многие из нас думали в те дни, что любые мужские восхваления нашей внешности — это предательство по отношению к какому-то феминистскому идеалу (хотя мы, несомненно, наслаждались этим восхвалением, как только в спальне гас свет), мы неизбежно приходили к формированию психической двойственности и разобщенности. С одной стороны, мы были достаточно молоды, чтобы наслаждаться восхитительными ощущениями юной сексуальности. В то же время мы считали, что единственный способ быть по-настоящему крутыми — это отрицать ее важность.
Сознание: Моя сексуальность — это не то, что во мне действительно важно.
Подсознание: Мое тело не важно.
Примерно в это время началось мое компульсивное обжорство. На все описанное выше наложилось одиночество проведенных в колледже лет, во время которых я набрала пресловутые «15 фунтов первокурсника», которые нередко сопровождают такой жизненный опыт. К тому времени я была достаточно обеспечена и на всех парах неслась прямо во тьму ада обжорства, где и маялась почти целое десятилетие.
«Курс чудес» учит нас остерегаться силы непризнанного или неосознанного убеждения. Я пришла к пониманию того, что, основанные на моей собственной личной истории, у меня сложились неосознанные представления о том, что мое тело не хорошо собой, не вызывает любви, даже не слишком важно — и тогда я бессознательно принялась доказывать, что я права.
Отчуждение от тела по любой причине лишает человека не только радости здорового питания, но даже отождествления со своим собственным телом. Отчужденность — это когда ты видишь себя здесь, а свое тело — там .
Это чувство того, что ты каким-то образом отделена от своего тела, что приводит к трагическому расколу с самой собой.
Я прекрасно понимаю, что постепенная травма моей собственной истории — ничто по сравнению с тем, что пережили многие другие. У тех, кто перенес физическое насилие — сексуальное или иного рода, — невыносимый ужас вызвал столь же невыносимое желание убежать от этой боли любой ценой.
Многие обжоры не столько действительно живут в своих телах, сколько парят над ними или рядом с ними на расстоянии от пятнадцати до тридцати сантиметров, вновь и вновь разыгрывая прежнюю реакцию — трагически необходимую в один из моментов их жизни — на душераздирающее переживание побоев или изнасилования. Это переживание может относиться к самым ранним годам детства, вплоть до трех— или пятилетнего возраста.
По данным исследования Медицинской школы Университета Пенсильвании, до 33 % американских девушек в детстве подвергаются совращению, и исследования прослеживают связь между историей такого совращения и ранними стадиями ожирения.
У многих людей инстинктивный механизм бегства, который изначально был создан как реакция на такое насилие, теперь срабатывает, как неисправная электрическая пробка, в ответ на практически любую форму стресса. Подсознание командовало: «Беги! Беги!» — и ребенок, который был не способен бежать физически, развил способность убегать психологически.
У взрослого, которым стал в один прекрасный день такой ребенок, команда «Беги!» по-прежнему существует не только как реакция на опасность, но и как ответ на почти любую форму физического или эмоционального дискомфорта. Это относится — и, возможно, особенно часто — и к реакции на сексуальную близость.
Здоровый секс требует твоего полного присутствия в своем теле, но для жертвы сексуального насилия оно ощущается как подчинение тревожному набату. В момент глубинной травмы твой дух покинул тело, чтобы бежать из реальности чувственного опыта, и больше никогда по-настоящему в него не возвращался — так как же тебе избежать своего