Конечно, я думаю не о себе!Ловушка конфликта интересов
Очень трудно заставить человека понять что-то, если ему платят зарплату, чтобы он этого не понимал.
Идея о том, что личные интересы влияют на принятие решений, конечно, не нова. Обычно она приходит в голову первой, когда мы слышим о том, что кто-то ошибся. Разве банкиры, которые внесли свой вклад в финансовый кризис 2008 года, не думали в первую очередь о собственной выгоде? Разве руководители, которые делали рискованные приобретения, не заботились только о расширении корпораций и привлечении внимания прессы? Разве политики откладывают сложные и непопулярные реформы не ради того, чтобы спокойно переизбраться на новый срок?
Ответ на все эти вопросы кажется вполне очевидным. Адам Смит еще в 1776 году писал об «акционерных компаниях» своего времени: «руководители этих компаний… управляют скорее чужими деньгами, а не своими, и вряд ли можно ожидать, что они будут следить за ними с той же тревожной бдительностью, с которой следят за своими средствами партнеры, вложившиеся в частное совместное предприятие».
Это замечание Смита вполне согласуется с современной теорией принципала-агента (она же модель принципала-агента). Она описывает ситуации, в которых «принципал» делегирует полномочия «агенту»: генеральный директор – агент акционеров, сотрудники – агенты руководителей, чиновники на выборных должностях – агенты народа. Теория принципала-агента сводится к следующему: поскольку мотивация принципала и агента не всегда идеально совпадает и им доступна различная информация, агенты могут принимать не оптимальные, с точки зрения принципала, решения. Эти выводы позволили значительно развить методы эффективного выстраивания взаимодействия между принципалом и агентом. А еще благодаря теории принципала-агента приобрела популярность идея, что эффективность наемного руководителя должна оцениваться (и вознаграждаться) на основании ценности, которую он создает для акционеров.
В попытках понять человеческое поведение мы обычно держим в голове основные положения теории принципала-агента. И часто по умолчанию считаем, что люди эгоистичны и используют любую возможность удовлетворить собственные интересы за счет организации, на которую работают. Общее благо утоплено в «ледяной воде эгоистического расчета», как считал Маркс. Парадокс этого общепринятого объяснения заключается в том, что оно в целом верно, но при этом ничего не объясняет на самом деле.
Не ангелы
Применимость теории принципала-агента в корпоративной среде подтверждается многочисленными исследованиями. Руководители – не ангелы. Между их стратегическими решениями и личными интересами прослеживается отчетливая связь. Например, они заинтересованы – финансово и эмоционально – в увеличении размера компании, даже если это вредит акционерной стоимости. Этот феномен – стремление к созданию бизнес-империй – усугубляет проблему чрезмерно дорогих приобретений – как было, например, когда компания Quaker купила Snapple.
Такие же трения часто возникают и внутри компании. Обычно руководители отделов получают премии и бонусы по результатам работы их отдела, а не компании в целом. И даже когда прямой финансовой заинтересованности нет, они защищают интересы собственного отдела или подразделения – во многих компаниях этого не только ждут, но и поощряют – и это считается признаком уверенности в собственных планах, личной вовлеченности и в конечном счете лидерства. Такой пример корпоративной политики – не патология, а банальная реальность.
Корпоративная политика играет существенную роль в нескольких ошибках, которые мы уже рассмотрели, особенно при неприятии потерь. Вспомните проблему с принятием рискованных решений, которую мы рассматривали в шестой главе. Мы увидели, что менеджеры редко отстаивают рискованные решения, что в результате приводит к иррационально высокому уровню неприятия риска в целом по компании. Одно из объяснений такого поведения заключается в том, что неприятие потерь отдельного сотрудника фокусируется не на тех «потерях», которых пытается избежать компания. Для руководителя деньги, которые может потерять компания, – вторичны. Куда важнее потеря репутации, если предлагаемый им проект провалится. Как это повлияет на доверие к нему, престиж, карьеру? Компания проиграет битву, но выживет, а у конкретного сотрудника репутация только одна.
Наконец, логика принципала-агента позволяет объяснить неразумное (или даже девиантное) поведение. В случае Wells Fargo план продаж, установленный для менеджеров, сыграл ключевую роль в скандале. В примерах других крупномасштабных махинаций – от смены опционных дат задним числом до картельных сговоров и подделки результатов анализа токсичности выхлопных газов – финансовая заинтересованность всегда играет значительную роль.
Пределы цинизма
Мало кого из читателей удивят эти наблюдения. Идея о том, что руководители подвержены соблазну ставить собственные интересы выше интересов компании, которой управляют, столь очевидна, что из нее родилось немало повсеместно принятых практик управления. Например, привязка вознаграждения (то есть личной финансовой заинтересованности) руководителя к успехам компании считается одним из базовых требований для построения эффективной организации.
Несколько менее очевидный эффект применение модели принципала-агента имеет на то, как руководители воспринимают чужое мнение. Каждый руководитель знает, что должен ожидать от коллег той или иной степени сосредоточенности на их собственных интересах. Так что стоит время от времени переспрашивать себя: а чего хочет человек, сидящий на другом конце стола? И часто руководитель гордится, что не дал себя обмануть ради чужой материальной или карьерной выгоды. Для опытных топ-менеджеров такая предосторожность становится второй натурой.
Эта атмосфера умеренного цинизма создает парадоксальное чувство комфорта: мы предполагаем, что в целом можем легко противостоять чужому эгоизму, если знаем истинные мотивы человека. И поскольку руководители неплохо представляют, чем живут и дышат их подчиненные (или, по крайней мере, думают так), то уверены, что более чем способны распознать интриги и попытки получить личную выгоду.
И тем не менее к традиционному представлению о руководителе как о рациональном и даже циничном агенте есть серьезные вопросы. Случайные наблюдения и позже исследования обнаружили достаточно признаков того, что далеко не всегда люди действуют, исходя только из личных интересов. Факты не подтверждают утверждение, что человек всегда ведет себя как архетипичный homo economicus[35], или «экон», как называет Ричард Талер этого вымышленного персонажа, которым движет только жажда личной выгоды.
Яркий пример совершенно иного поведения можно обнаружить, изучая игру «Ультиматум». В этом эксперименте два человека (роли назначаются случайным образом) должны поделить некую сумму денег. Первый предлагает, в какой пропорции поделить деньги. Второй должен либо согласиться с предложением и получить соответствующую долю, либо отказаться. В случае отказа ни один из игроков ничего не получает.
Действуя как человек экономический и желая максимизировать личную прибыль, первый игрок должен попытаться оставить себе бóльшую долю. Столь же экономически рациональный второй игрок должен соглашаться на любую сумму: это лучше, чем ничего. Однако на деле все происходит не совсем так. Как правило, участники предлагают делить деньги относительно справедливо. Если же первый участник действует как эгоистичный человек экономический и предлагает значительный перевес в свою сторону, то партнер в большинстве случаев просто отказывается. При этом он нисколько не колеблется в решимости потерять собственную небольшую выгоду ради возможности «наказать» предлагающего, который действует слишком нагло. Такие результаты многократно повторяются, даже когда эксперимент проводят в странах с низким уровнем дохода и на кону стоит сумма, на которую можно прожить несколько месяцев.
Игра «Ультиматум» и множество других свидетельств, которые мы, к счастью, встречаем ежедневно, наводят на обнадеживающую мысль о человеческой природе: наше поведение не всегда полностью определяется только непосредственными финансовыми интересами. На нас влияют и другие соображения, такие как справедливость или желание сохранить репутацию. И конечно, эти факторы сильнее в коллективе, чем среди незнакомцев. Получается, считать, что все руководители всегда действуют исходя только из личных интересов, было бы упрощением.
Ограниченная этичность и эгоистическое предубеждение
Получается, финансовую заинтересованность можно полностью сбросить со счетов? Ни в коем случае. Денежное вознаграждение – не единственный способ и источник мотивации, однако последние исследования показывают, что оно может иметь куда большее влияние, чем мы осознаем. Даже если финансовый интерес не определяет наше поведение полностью, игнорировать его мы тоже не можем. Другой вопрос, что влияние финансовой заинтересованности может проявляться иначе, чем мы обычно представляем. Когда мы видим, что агент ставит собственный интерес выше интересов компании, то предполагаем, что это делается сознательно. Мы предполагаем, что это его «ответ» на мотивацию, а значит, человек провел расчет и пришел к осознанному выводу, что такое поведение ему наиболее выгодно. Однако многие исследователи придерживаются иного мнения и считают, что часто мы не можем противостоять влиянию финансовых стимулов, даже если искренне намерены это делать.
Именно так зачастую происходит с профессионалами, которые обязаны ставить интересы своих клиентов выше собственных. Они искренне намерены поступать именно так, а главное, уверены, что у них получается. В реальности же опыт показывает, что личная заинтересованность отчетливо влияет на их решения. Например, адвокаты должны в первую очередь защищать интересы клиента. Однако те из них, кто получает оплату по завершению дела, чаще рекомендуют клиентам как можно быстрее заключить досудебное мировое соглашение, а те, кто получает почасовую оплату, предпочитают довести дело до суда. Похожая ситуация складывается в медицине, где все врачи считают, что предлагают наилучшее лечение своим пациентам. Однако, если доход хирурга зависит от количества сделанных операций, он чаще будет рекомендовать хирургическое вмешательство, чем назначать медикаментозное лечение. Аудиторы приходят к разным выводам об одной и той же финансовой отчетности в зависимости от того, является ли компания, где проходит аудит, их клиентом или нет. Конечно, финансовые отчеты клиентов одобряются чаще, чем отчеты сторонних организаций.
Подвержены влиянию этого когнитивного искажения и руководители крупных корпораций. Принимая участие в собрании, посвященном стратегическому планированию, глава подразделения может совершенно искренне быть убежден (а не притворяться), что именно его подразделению нужно больше ресурсов. При этом вне зависимости от наличия или отсутствия финансовой заинтересованности на решения могут влиять и эмоциональные привязанности (к бренду, людям, местам).
Такое поведение никак нельзя назвать поведением человека экономического, сознательно и эгоистично пытающегося добиться максимальной личной выгоды. Как правило, ничто не говорит о том, что аудиторы намеренно фальсифицируют отчетность в угоду клиентам или что врачи намеренно вводят в заблуждение пациентов. Проблема заключается в том, что в подавляющем большинстве случаев эти люди абсолютно искренни. Ограниченная этичность, по аналогии с ограниченной рациональностью в экономике, описывает, по словам Макса Базермана и Дона Мура, «когнитивные искажения, которые заставляют честных людей совершать неэтичные поступки, не осознавая этого». Это явление еще называют эгоистической погрешностью.
Легко счесть такие рассуждения наивными. Откуда мы можем знать, что эти люди действуют из благих побуждений и что их ошибки просто совпали с личными интересами? Может быть, они просто врут нам в глаза?
Ответ может дать изучение механизмов когнитивных искажений. Начать можно со склонности к подтверждению, которую мы обсуждали в первой главе. Вполне естественно, что мы склонны выбирать такой образ действия и такие гипотезы, что лучше всего отвечают нашим интересам. Затем, не осознавая этого, мы начнем критиковать и отвергать все данные, которые противоречат нашей гипотезе, одновременно с этим принимая любые ее подтверждения. И поскольку мы не осознаем, что подвержены когнитивному искажению, то будем пребывать в полной уверенности, что анализируем факты объективно и беспристрастно.
Другое искажение, которое действует на наш этический выбор, основано на различном восприятии действия и бездействия. Совершить что-то предосудительное кажется нам куда страшнее, чем позволить другому сделать то же самое, даже если это нам выгодно. В одном исследовании проиллюстрировали это различие, попросив участников оценить действия фармацевтической компании, которая пользуется монопольным положением на рынке и необоснованно завышает цену на лекарство. Предсказуемо все искренне осудили такое поведение. Однако решение продать лицензию на производство другой компании многие сочли приемлемым, даже зная, что цена препарата станет еще выше (из-за необходимости оправдать покупку).
Тот же механизм помогает понять, как случается, что профессиональная команда позволяет лидеру принять плохое решение, – мы обсуждали это в главе про групповое мышление. Каждый из советников никогда не принял бы такого решения, но соучастие в нем путем бездействия – этически приемлемо. Именно поэтому увольнения руководителей высшего звена из-за стратегических разногласий столь редки.
Можно привести еще множество примеров когнитивных искажений, которые заставляют нас трактовать факты объективной реальности в наших собственных интересах. Как только появляется теоретическая возможность неоднозначного взгляда на ситуацию (а в случае сложных решений она всегда существует), мы начинаем воспринимать ситуацию достаточно избирательно, чтобы это было нам выгодно и при этом достаточно правдоподобно, чтобы убедить остальных (и себя самих), что мы никаких фактов намеренно не искажаем. Дэн Ариэли остроумно описал такое поведение: «Мы готовы жульничать ровно до такой степени, которая все еще позволяет нам считать себя честным человеком».
Эта «искренняя» природа эгоистической погрешности проявляется во многих экспериментах. В исследовании 2010 года нейробиологи просили участников оценить качество произведений современного искусства, в основном картин, при этом участие в эксперименте оплачивалось. Рядом с некоторыми из картин висели логотипы компаний. Когда участникам говорили, что исследование оплатила определенная компания, а значит, именно ее испытуемый может «благодарить» за возможность заработать, качество картины, рядом с которой был расположен логотип этой компании, оценивали выше. Восприятие испытуемых оказалось искажено, хотя они больше никогда в жизни могли не столкнуться с этой компанией и несмотря на то, что деньги получили от ученых, а не напрямую от спонсора.
Этот эксперимент особенно интересен тем, что испытуемые не просто оценивали качество картин словами – они делали это, находясь в аппарате МРТ. Оказалось, что именно те области мозга, которые отвечают за предпочтения в искусстве, активизировались при виде картин в сочетании с логотипом спонсора. Подобно эффекту гало, который мы обсуждали во второй главе, позитивное восприятие компании-спонсора автоматически распространилось и на картины. То есть испытуемые не просто проявили вежливость (или лицемерие), эти работы действительно понравились им больше.
Без верного диагноза нет верного лечения
Почему так важно понимать, что те, кто принимает решения в пользу собственных интересов, искренне считают, что хотели «как лучше для всех», и что эгоистическая погрешность и сознательный эгоистичный расчет – разные вещи? Есть две основные причины: во‑первых, непонимание механизмов эгоистической погрешности приводит к ошибочной оценке людей, подверженных этому искажению. А во‑вторых, средства, которые мы применяем для борьбы с результатами этого явления, оказываются неэффективными.
Наше отношение к действиям людей в условиях конфликта интересов, может радикально меняться в зависимости от того, считаем ли мы, что они действовали осознанно или нет. Если мы решим, что адвокаты, врачи, аудиторы из приведенных примеров лгут и сознательно меняют решения для увеличения собственной выгоды в ущерб интересам клиентов и пациентов, тогда они виновны. А поскольку сами мы твердо уверены, что подобное падение нам не грозит, то не сомневаемся, что на их месте устояли бы перед искушением.
Что-то в подобном ключе заявлял покойный член Верховного суда США Антонин Скалиа. Ему нужно было принять решение брать или не брать самоотвод от председательства на суде по делу вице-президента Дика Чейни. Судья был в дружеских отношениях с вице-президентом и всего за несколько недель до слушания участвовал в охоте в поместье Чейни. Скалиа отказался брать самоотвод и на двадцати одной странице обосновал свое решение. Как и большинство из нас, он считал, что дружба или личная заинтересованность не повлияют на него и его объективное решение. Как он писал: «Если все действительно готовы поверить, что судью Верховного суда можно купить так дешево, то с этой страной все куда хуже, чем я представлял».
В ситуации конфликта интересов люди часто возмущаются: «Меня так дешево не купишь!» Врачей часто оскорбляет, что кто-то верит, будто на них могут повлиять символические подарки, которые оставляют им представители фармацевтических компаний. Многие ученные искренне считают, что на результаты их работы ни коим образом не влияет факт, какая именно из компаний выделила средства на исследование. Как писали Базерман и Мур: «Большинство представителей этих профессий признают, что конфликт интересов имеет место… При этом те же люди считают, что на них они никак не влияет».
Понимание сути эгоистической погрешности помогает совершенно иначе подойти к этой проблеме. Если мы никак не можем отбросить личные интересы, как бы ни пытались, значит, они всегда будут влиять на наши суждения. Мы не можем быть уверены, что Скалиа (который присоединился к общему мнению о невиновности Чейни) вынес бы иное решение, если бы речь шла не о его друге, но у нас есть все основания подозревать, что это возможно. И предложение взять самоотвод означает не то, что судью можно так дешево купить, а что его решение может подвергаться неосознанному искажению. Никто не считает его виновным в осознанном правонарушении, скорее судья – потенциальная жертва невольной ошибки. И ему первому стоило заговорить о самоотводе.
У недооценки эгоистической погрешности есть и еще одно следствие: она порождает беспочвенную и где-то даже контрпродуктивную веру в то, что полная прозрачность помогает устранить конфликт интересов. Правила раскрытия информации применяются во многих странах ко многим профессиям. Например, финансовые аналитики обязаны сообщать о том, сколько акций из рекомендуемых клиентам есть в их собственном портфеле. Врачи обязаны информировать о любых связях с фармкомпаниями. Политики – раскрывать информацию об источниках финансирования избирательных кампаний. Исследователи тоже должны указывать полный список спонсоров в своих научных работах.
Но эта прозрачность – обоюдоострый клинок. Да, она может помешать некоторому количеству людей сознательно лгать в свою пользу. Тем не менее из сказанного выше логически следует, что прозрачность не изменит поведение людей, которые искренне убеждены, что не подвержены никакому влиянию.
Что еще хуже, некоторые исследования показывают, что раскрытие информации не просто не устраняет конфликт интересов, а только его усиливает. Чувствуя эффект «освобождения» и заявив о конфликте интересов, человек снижает уровень самоконтроля и забывает о необходимости оставаться объективным.
Как и групповое мышление, эгоистическую погрешность часто принимают за моральную слабость или преднамеренный проступок. Однако ее разрушительная сила, как правило, кроется именно в бессознательности. Так же как групповое мышление не вызвано (по крайней мере, не всегда) трусостью или сознательным потаканием мнению большинства, эгоистическая погрешность не является (по крайней мере, не всегда) сознательной попыткой солгать или сжульничать. Именно поэтому недостаточно просто знать о существовании этого искажения, чтобы успешно решать проблемы, им вызванные.
• «Агенты» действуют в первую очередь в своих личных интересах в ущерб интересам тех, кого они представляют (модель принципала-агента).
♦ Руководители, выступающие от лица акционеров, выборные чиновники, представляющие интересы электората, и т. п.
• Борьба за ресурсы в корпорациях настолько распространена, что все считают, что легко распознают в коллеге эгоиста, отстаивающего личные интересы.
• Однако кроме осознанного и намеренного выбора в пользу собственных интересов мы еще делаем и бессознательный.
♦ Решения адвокатов, врачей, аудиторов подвержены влиянию финансовой заинтересованности.
• Эгоистическая погрешность порождает ограниченную этичность, которая влияет на наши этические суждения.
♦ «Подавляющее большинство случаев неэтичного поведения происходит неосознанно, без намеренного желания совершить неэтичный поступок» (Базерман и Мур).
♦ «Мы готовы жульничать ровно до такой степени, которая все еще позволяет нам считать себя честным человеком» (Ариэли).
• Поэтому важно избегать ситуаций конфликта интересов, даже если мы считаем себя к ним невосприимчивыми.
♦ Дело вовсе не в том, что «судью можно так дешево купить», как считал судья Скалиа.
• Обязательства по раскрытию информации не решают проблему эгоистической погрешности, иногда они ее только усугубляют.