И все же столько людей с ужасом произносят это имя вслух. Стоики учили меня, что слов с дурным предзнаменованием не существует. Сократу первому пришла в голову идея, что смерть – это ужасная маска для устрашения детей. Он говорил: «Друзья, если детская часть в вас боится смерти, вы должны каждый день петь ей песни, чтобы очаровать ее, и тогда она исчезнет». Если я воспринимаю смерть такой, какая она есть на самом деле, подвергая ее рациональному анализу, как ржавчину, сдирая убеждения, которыми она покрыта, в итоге она оказывается всего лишь природным процессом. Загляните за маску, изучите то, что под ней, и вы поймете, что вас никто не укусит. Ведь этот детский страх смерти – наверное, самая большая напасть в жизни. Страх смерти причиняет нам больше вреда, чем сама смерть, потому что он превращает нас в трусов, тогда как сама смерть всего лишь возвращает нас в Природу. Мудрые и добрые люди, вне всякого сомнения, наслаждаются жизнью, но при этом не боятся умирать. Если мы боимся конца, разве можно сказать, что мы живем полной жизнью? И в самом деле, научиться умирать – значит освободиться от рабства.
Я должен умереть, но разве я должен при этом стенать? Потому что не смерть расстраивает нас, а наши суждения о ней. Сократ не боялся смерти; он видел, что она была ни плоха, ни хороша. В то утро, когда его казнили, он как бы невзначай сказал своим друзьям, что философия – это размышления о нашей смертности длиною в жизнь. Истинный философ, по его мнению, боится собственной кончины меньше всех остальных людей. Потому что тот, кто превыше всего любит мудрость, постоянно готовится встретить свой конец. Устроить репетицию собственной смерти – значит познать, что такое свобода, и с достоинством подготовиться к расставанию с жизнью.
Я и впрямь уже давно двигаюсь по дороге навстречу смерти, с того самого дня, как я появился на свет. Все в Природе имеет начало, середину и конец. Так, спелая гроздь зеленого винограда превращается в сморщенный изюм. Каждая стадия жизни человека имеет свой конец или кончину – детство, отрочество, зрелость и старость. Вне всякого сомнения, мое тело – уже не то, что дала мне мать при рождении. Потому что с момента рождения я каждый день изменяюсь, каждый день умираю. Если в этих маленьких смертях нет ничего страшного, почему я должен бояться последнего момента? И если смерть – это всего лишь потеря сознания, стоит ли трястись по этому поводу? Понятно, когда речь идет о чем-то дурном как противопоставленном чему-то хорошему, но смерть – это ничто, всего лишь отсутствие ощущений. Ничем не хуже обычного сна. Более того, смерть освобождает нас от боли. Это граница, за которой кончаются наши страдания. Она возвращает нас в то состояние умиротворения, в котором мы пребывали до рождения. До своего рождения я был мертв на протяжении бесконечной гряды веков, и ведь тогда меня это не злило. Как говорят эпикурейцы, никогда не существовал я, и теперь не существую я. Мне то неведомо, меня оно не беспокоит.
Ведь если меня совсем не беспокоит то, что мое тело занимает лишь незначительный кусочек пространства, почему я должен бояться, что оно займет лишь крошечный отрезок времени? В любом случае, если посмотреть на это с другой точки зрения, мы не исчезаем в никуда, а, разложившись, возвращаемся в Природу. Я вернусь в землю, из которой мой отец получил свое семя, моя мать – свою кровь, моя кормилица – свое молоко и из которой я каждый день получаю пищу и воду. Потому что все берет свое начало из одного источника и возвращается в него, принимая другую форму. Это все равно что вылепить из мягкого воска сначала маленькую лошадь, затем маленькое дерево и затем человека. Ничто не уничтожается, а просто возвращается в объятья Природы и превращается во что-то другое, и это бесконечный процесс – одна вещь становится чем-то другим.
Сегодня я уроню семя, завтра – груду пепла или костей. Не вечен, а смертен; часть целого, как один час из суток. Как один час, я должен прийти, и, как один час, я должен уйти. Чем больше мы воспринимаем себя таким образом, как части целого, тем глубже мы осознаем тленность наших тел. Я всегда напоминал себе, что мне не отпущено жить тысячу лет и что смерть не за горами. Каждый день я проживал как свой последний, подготавливая себя к этому моменту. Теперь, когда смерть наконец меня настигла, я понимаю, что этот момент ничем не отличается от всех прочих. У меня есть выбор – умереть хорошо или умереть плохо. Философия очень хорошо меня к этому подготовила. Вы думаете, человеческая жизнь имеет такое уж огромное значение для человека большой души, который объял в своих мыслях все время и пространство, спрашивал Сократ? Нет. Такому человеку и смерть не будет казаться чем-то ужасным.
На какое-то время моя душа растворяется в сонных грезах, готовая сорваться в полное бесчувствие. Какую же чудесную силу имеет мысль, что может в считаные секунды облететь весь мир, поглощая и охватывая все больше и больше приятных воспоминаний. Блуждая в своих грезах по всему миру и прощаясь с ним, я чувствую, как отрываюсь от земли. Подобно Зевсу Гомера, который взирает на землю с Олимпа, охватывая своим вниманием страну фракийцев, которые так любят лошадей, затем Грецию, Персию, Индию и окружающие их водные просторы, которые с высоты кажутся темными, как вино. Или же как Сципион Эмилиан, которому во время пребывания в Нумидии снилось, что он пронесся над миром по небу и мог на короткий миг увидеть его весь с высоты звезд.
С помощью ежедневных стоических практик я уже давно подготовил свой ум для усвоения самого всеобъемлющего взгляда на мир. Платон сказал, что любой человек, желающий понять мотивы других людей, должен смотреть свысока на все земные вещи, словно обозревая их с высокой сторожевой башни. Я буду репетировать это каждый день, как это делали мои учителя, представляя, как я внезапно взмываю ввысь и созерцаю свысока сложное полотно человеческой жизни. Теперь, когда жизнь постепенно покидает мое тело, мои сны превращаются в видения, настолько реальные, что их можно потрогать. Какими же незначительными кажутся ссоры людей из-за бесчисленных пустяков с этой высоты. Как малые дети, которые только и думают о том, в какие игрушки поиграть, люди забивают свою голову тщетными страхами и желаниями, которые отчуждают их ум от Природы.
Вот сейчас я вижу их внизу подо мною, огромные стада человеческих животных: многочисленных работников полей, которые трудятся не разгибая спины, заморских купцов всех национальностей и толпы солдат, идущих на войну, – отсюда они выглядят как муравьи, снующие по всей земле. Постоянно чем-то заняты – безликая кишащая масса, блуждающая по простирающимся перед ней лабиринтам, то и дело сбивающаяся с пути. Мужчины, женщины и дети, рабы и аристократы, рождающиеся и умирающие, сочетающиеся браком и разводящиеся, веселящиеся на праздниках и оплакивающие свои утраты; утомительная болтовня в судах – мимо меня проносились сотни тысяч лиц друзей и незнакомых людей. Я вижу, как из скромных поселений вырастают большие города, которые какое-то время процветают, а потом в один прекрасный день превращаются в заброшенные руины. Народы, которые были варварами в момент зарождения, прокладывают свой путь к цивилизации, а затем снова впадают в варварство; после тьмы и невежества появляются искусства и науки, которые затем переживают неизбежный упадок, снова возвращаясь в тьму и невежество. В самых отдаленных уголках мира я вижу неизвестные экзотические расы. Многообразие ритуалов, языков и людских историй. Нескончаемая вереница жизней тех, кто существовал задолго до меня, и тех, кто будет жить после моей кончины. И хотя мне судьбой было предназначено стать императором Рима, как же мало в этом огромном мире тех, кто слышал мое имя, не говоря уже о тех, кто знал меня лично. Тех людей, которые сами скоро умрут и будут забыты.
Я снова испытываю восхищение этой способностью души таким образом избавляться от несметного количества бед, распахиваться и заключать в свои объятья целую Вселенную, размышлять о конечности и недолговечности всего сущего, скоротечности всей нашей жизни и жизней других людей по сравнению с вечностью. Мы становимся великодушными, то есть великими душевно, расширяя наше сознание и возвышаясь над мелочами, место которым там, внизу. Если душу не пригвождают к земле страхи и желания, она воспаряет в свободном полете и возвращается к себе на родину, как гражданка вселенной, чей дом – необъятные просторы космоса.
Слава богам, что они научили меня воспринимать всю Вселенную таким образом и размышлять о необъятности времени и пространства. Я научился в своем сознании сравнивать каждую отдельную вещь с масштабом вселенной и понимать, что ее размер куда меньше семени смоквы, а если сравнивать ее с масштабом вечности, то она так же скоротечна, как поворот винтика в механизме. Ведь то, что не видно взгляду смертного, может постигнуть интеллект.
Я вижу, как перед моими глазами формируется психический образ: сверкающий шар, заключающий в себе все творения мира, причем каждое я вижу отчетливо, но все вместе они сливаются в единое видение. Звезды, Солнце, Луну, Землю, включая сушу и водные просторы, а также живых существ я вижу словно в прозрачном шаре, который в своем воображении могу уместить на ладони. Взирая с этой космической высоты на все беды и несчастья, прошедшие красной нитью в истории мира, я понимаю, что испытывать ярость из-за них на Вселенную – все равно что плакать из-за пореза пальца.
Моя жизнь окончена, ничего не осталось – ни страхов, ни желаний, которые могли бы меня отделить от матери-природы. Прямо перед моими глазами необъятный космос с вращающимися по своей орбите небесными телами. И я все больше погружаюсь в эти фантазии, путешествие по небу, по мере того как силы покидают мои члены.
В этом необъятном океане бытия наша Земля кажется крошечной точкой. Обширные территории Европы и Азии – всего лишь пылинки, огромные океаны – не более, чем дождевые капли, а самая высокая гора – одинокая песчинка.
Я любуюсь только красотой и великолепием звезд и способность их созерцать воспринимаю как благословение. А вид целой Вселенной передо мной приводит меня в еще большее изумление. Ах, если бы я мог, перешагнув порог смерти, превратиться во что-то столь же прекрасное, как сама природа и космос, я перестал бы быть чужаком на своей родине. Путешествуя по просторам Природы, мой разум охватывает все события, поглощая каждое по отдельности и видя, как оно превращается в ничего не значащий пустяк. Разве могут эти ничтожные эпизоды заключать в себе какие-то трагедии? Никакого удивления или изумления.