Это был необычный человек. Почти беспрестанно вот уже двадцать пять лет он странствовал по всему Средиземноморью и был страстным, пламенным проповедником новой иудейской религии. Религии, которую беспощаднее всего преследовали в самой Иудее, где главы церкви почитали ее за жуткую ересь, а ее последователей объявляли отъявленными нарушителями закона Моисеева, заслуживающими смерти. Римские власти к ней тоже относились отрицательно: до ужасных массовых казней оставалось несколько лет, но уже сейчас члены этой секты вынуждены были исповедовать учение тайно, живя небольшими сплоченными коммунами на бедных окраинах городов, скрытно собираясь для общих молитв в своих «новых» синагогах. Удивительно, но трудности следования этой религии и многие лишения, которые приходилось безропотно принимать, вовсе не отпугивали новых сторонников, даже наоборот. Было в этом новом учении то, что как магнитом привлекало к нему все больше простых людей. Не только в Иудее, но также в Риме, Греции, по всему Средиземноморскому побережью уже действовало постоянно около тридцати крупных коммун. У истоков почти каждой из них стоял именно этот человек. По рождению обрезанный иудей из богатой семьи из Тарса, нареченный Савлом, получивший в юности отличное образование у самых ученых раввинов Иерусалимского храма, позже он принял имя Павел.
На этом корабле он оказался не случайно. В очередной приезд в Иерусалим он был схвачен и провел немало времени в темнице – к чему, впрочем, давно привык. На суде он поразил сменившего Пилата нового римского наместника Феста тем, что даже не пытался оправдать себя, а страстно проповедовал перед толпой иудеев. В конце своей речи он даже предложил обратиться в его веру, называемую христианством, самому Фесту. Префект был удивлен, и, зная, что Павел от рождения был римским гражданином, решил не выносить ему приговор по местным законам. Он отправил Павла в Рим на суд императора под охраной сотника Юлия. Павел уже бывал в Риме и отлично знал, что суд Нерона не сулит ему ничего хорошего. Во время стоянок в портах Юлий, неожиданно близко подружившийся с Павлом, даже предлагал ему тайно бежать под покровом ночи, но тот твердо отказывался.
Когда корабль – крепкий, построенный из финикийского кедра, – под напором стихии превратился в жалкую, изломанную, скрипящую посудину, – Павел спокойно разгуливал по палубе и убеждал всех, что Господь не для того призвал его на суд кесаря, чтобы случайно убить по пути. Он даже точно предугадал день: накануне собрал всех, чтобы они доели весь оставшийся провиант и подкрепили силы. Следующим вечером туман ненадолго рассеялся. В сумерках невдалеке виднелась большая полукруглая песчаная гавань. Корабль взял курс на нее, но затем, все еще находясь на приличном расстоянии, сел на мель. Павел поздравил всех, возблагодарил Бога, и дал указание добираться до берега вплавь тем, кто хорошо плавал. Затем матросы разобрали остатки корабля на доски, чтобы остальные могли добраться на них до суши. Стемнело, но на поверхности воды блестела яркая лунная дорожка, которая помогала несчастным, оборванным, обессиленным людям держать курс к берегу. Это было настоящее чудо: никто не погиб, хотя многие остро нуждались в помощи лекаря.
Я был простым рыбаком, жившим в хижине недалеко от гавани. В числе первых я бросился на помощь спасшимся, хотя к этому времени – а стояла поздняя ночь – почти все жители острова уже спали. Но происшествие было чрезвычайным. Когда я с моими соседями и упряжкой из двух волов с телегой, на которую в спешке было погружено самое необходимое (одежда, лоскуты материи для перевязок, пресная вода, провиант) вышел к берегу, нам открылась впечатляющая картина бедствия. На всем протяжении гавани в тусклом свете луны на сыром песке лежали люди, полузамерзшие и обессиленные после того, как много времени провели в холодной, но, к счастью, не ледяной воде. Одни стонали, другие были без сознания. Разделившись, мы бросились отогревать тех, чьи лица казались пепельно-серыми, и кто едва подавал признаки жизни. Поначалу нас было мало, но приходили все новые и новые люди, и спустя время оказывающих помощь стало не меньше, чем спасшихся. Самые сильные и стойкие из пассажиров всю ночь пробыли на ногах. Требовалось как можно скорее разжечь несколько больших костров на берегу для обогрева людей, сушки одежды и освещения. У меня было при себе огниво, но хвороста для костра на берегу не хватало, и несколько мужчин с корабля поднялись на небольшой холм поблизости, спешно собирая там валежник и прутья. Я присоединился к ним. Один из этих людей сразу обращал на себя внимание, и я старался держаться поближе к нему.
Это был уже довольно пожилой, среднего роста, очень худой, но жилистый мужчина с длинной курчавой бородой, когда-то, видимо, черной как смоль, но теперь уже наполовину седой. Почти лысый, с характерным носом с большой горбинкой и черными глубоко посаженными глазами. Несмотря на возраст и неатлетическое сложение, он казался невероятно энергичным и выносливым. Его мощный, властный голос звучал так, что никто из окружающих не решился бы поспорить.
Когда пламя костра наконец заполыхало, ярко осветив все вокруг, люди потянулись к нему, словно к своему спасению и источнику жизни. Посмотрев на иудея, я вскрикнул от неожиданности. Его плечо обвивала черная гадюка, которую он, очевидно, не заметил в охапке хвороста в темноте. Смертоносная рептилия приподняла голову, готовясь ужалить человека в шею или щеку. Все знали, что такой укус не оставил бы ему шансов выжить. Кто-то закричал, предупреждая об опасности. Однако змея словно застыла, все еще готовясь к выпаду. Заметив ее наконец, человек не смутился, осторожно взял ее у основания головы и резким движением швырнул в костер. Отовсюду раздались вздохи облегчения. Он же все это время был абсолютно спокоен.
– Я же говорил вам много раз, что до Рима мне ничто не угрожает. Этот посланник напомнил мне и вам о враге рода человеческого. Но без воли Господней с моей головы не упасть и волоску.
Свидетели этой сцены отдали должное мужеству человека, но его самого сейчас занимало другое. Он обратился к своему молодому спутнику и, вероятно, помощнику, который все время был рядом.
– Лука, я беспокоюсь о Юлии. Я видел, как обломок мачты поранил ему голову. Надо найти его.
Тот взял в руку самодельный факел и пошел в гущу лежавших и сидевших на песке, рассматривая каждого. Это был симпатичный, статный человек лет двадцати пяти, тоже иудей, с правильными чертами лица и внимательными, умными темными глазами. Довольно быстро он разыскал Юлия. Тот лежал на песке без сознания: его вынесло на берег, так как он привязал себя к большому бревну из остова корабля. Из раны на его затылке сочилась кровь, но он был жив, его грудная клетка натужно, с хрипом, вздымалась. Человек сказал Луке срочно перевязать рану римлянина и сделать ему массаж груди, чтобы откачать воду, которой тот наглотался. После этого Юлий зашевелился и даже приоткрыл глаза.
– Павел, но ведь его смерть – твой шанс избежать неправедного суда. Протоколы твоих допросов утонули с кораблем. Если бы он погиб, тогда и все обвинения против тебя исчезли бы.
– Что ты говоришь, я не ослышался? Так могли бы рассуждать язычники. Молитесь за врагов и гонителей ваших, говорил Спаситель. На все и всегда да будет Его воля.
Лука был врачом по первой профессии, и он умело оказал помощь еще нескольким пострадавшим. Тем временем люди постепенно приходили в себя. Плотными группами располагались они вокруг костров, одетые в принесенную местными одежду, утоляя голод сушеной и вяленой рыбой из бочек и небольшими кусочками жареной на открытом огне говядины. Многие плакали от напряжения или счастья, и благодарили Павла за моральную поддержку и наставления.
Я заметил, как Лука, отойдя в сторону, открыл походную котомку, которую он смог сберечь от воды, добравшись до берега на плоту из связанных досок, и теперь внимательно проверял ее содержимое. Внутри лежала толстая пачка пергаментов из козлиной кожи, которые, к счастью, почти не пострадали. Вздохнув с облегчением, он взял чистый кусок пергамента и стал что-то быстро писать на нем блеклыми, наполовину разведенными морской водой чернилами. Подойдя, я вежливо поинтересовался, что он пишет.
– Я сопровождаю Павла повсюду и стараюсь записывать его слова. Особенно самые важные – те, что свидетельствуют о Господе нашем Иисусе Христе.
– Но разве Павел видел Христа лично? Он ведь не был в числе избранных двенадцати.
– Не был. Но Христос являлся ему в виде света, говорил с ним с небес человеческим голосом, – и это слышали другие, а затем еще много раз являлся ему одному в видениях. Он избрал Павла сосудом своей мудрости и говорит с людьми через него. Множество раз я был этому свидетелем.
– И все же, если он не был рядом с Ним в земной жизни, откуда ему известно, что происходило тогда?
– После того, как Павел прозрел и обратился в истинную веру, с ним стали общаться апостолы – они-то и рассказали ему все подробности своих странствий с Господом. Я пишу сейчас книгу на основании их рассказов, которые мне устно передал Павел. Он внимательно читает мои записи, и, если требуется, вносит исправления. Хорошо, что мы успели записать их слова. Некоторых из них уже казнили. Я одновременно пишу и другую книгу, в которой описываю собственные судьбы и дела апостолов, совершенные ими уже после воскресения Господа. Наш с Павлом близкий друг, Марк, верный последователь и ученик апостола Петра, сейчас находится в Греции, где, как и я, описывает деяния и наставления Божьего Сына в его земной жизни.
– Интересно. Можно мне этот пергамент подержать в руках?
– Да, конечно. Осторожнее, он мокрый и немного грязный по краям.
– Это ничего.
Греческие буквы, написанные светлыми чернилами, слегка расплывались, но текст все же читался ясно. Осторожно оттерев ил и песок, покрывшие некоторые буквы, я вернул пергамент.
– Эти книги в будущем станут невероятно известными, я убежден. Вы даже не представляете себе, насколько. Берегите и себя, и их.