– Множество людей приходят к вам за советами. Что вы говорите им чаще всего?
– «Посмотри на себя со стороны. Кем ты был, кто ты есть, и что ты еще сможешь сделать, пока жив?» Звучит просто, но, если человеку хватает сил открыть глаза на самого себя по-настоящему, он буквально перерождается.
Хозяин некоторое время с наслаждением смаковал содержимое кубка, затем разлил по второй.
– Если в ад отправляют за любовь к вину и красивым женщинам, то в раю нет ни души. Забавно и то, что в науке, то есть в постижении созданной Аллахом природы, многие видят безбожие. В мире вообще так много нелепого и смешного. И все же мир прекрасен, вопреки всему и в насмешку над всеми.
– Люди симпатизируют вам, хоть и редко признаются в этом. Женщин всех возрастов к вам и вовсе тянет, как пчел на мед. И вы их любите, хотя и на расстоянии. Почему же тогда вы живете один?
– Ты лучше будь голодным, чем что попало есть. И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
– Вы бы удивились, если бы вам кто-то сказал, что эти строки будут помнить наизусть сотни миллионов людей во всем мире спустя тысячу лет, иногда даже не зная, кто их автор?
– Я бы удивился, если бы узнал, что человечество вообще протянет так долго – тысячу лет. Мир до того хаотичный и безумный, что может исчезнуть в любую минуту.
Жаркое немного подгорело с краев, однако было сочным и приятным на вкус.
– Как бы вы охарактеризовали себя в одной фразе?
– Я человек, который имел все и потерял все. Трижды я был без памяти от любви. Одна женщина предала меня, уйдя к другому, вторую силой взял в гарем влиятельный правитель, третью убийца заколол ножом, и она умерла посреди пустыни у меня на руках. Я был богат, известен, наделен большой властью. Но не поступился принципами и за это лишь чудом не был казнен. Если бы я плакал из-за каждой неприятности в моей жизни, пришлось бы прорыть целый канал, дабы мои слезы не затопили город. Но я не в обиде ни на людей, ни на жизнь, ни на Вселенную. И даже ее Творца, если бы он был, я от всей души поблагодарил бы за все, что мне встретилось на моем пути.
– За вашей спиной говорят, что вы безбожник. Кажется, эти слова не так уж безосновательны.
– Хочешь знать, верую ли я в Бога? В того, который создал Вселенную, послал нам свои законы и будет судить всех после смерти? Нет, не верю. Даже если он где-то там и есть, какой нам от него прок в жизни? Добро и зло воюют беспрестанно, а Небо – всегда в стороне. Если Аллах существует, то, кажется, он души не чает в подлецах. Почти все султаны, богачи, муллы – лицемеры. А достойные люди – землепашцы, ремесленники – влачат жалкое существование. Так в чем тогда Божий замысел? Чтобы все на свете было вверх дном? Мир – как шахматная доска. То черное, то белое, то день, то ночь. И все вокруг воюют. А потом появляется некто, сгребает все фигуры от пешки до ферзя и запирает их навсегда в темном ящике.
Омар улыбнулся. Мрачные вещи, которые он время от времени говорил, с трудом сочетались с его озорным взглядом и мощным внутренним обаянием. Он подлил еще немного вина в чашу и слегка встряхнул ее.
– Моя вера – в того Бога, который находится в глубине души и согревает каждого человека. Человек и ничтожен, и безмерно велик. Чем-то таким природа наделила нас, что мы особенные. Надежду внушает мне и то, что творить благо другим почти каждому несравнимо легче и приятнее, чем делать зло. Вот этому Богу Добра в душе человека я истово поклоняюсь и готов молиться ему хоть все время. Живое человеческое сердце ценнее любого камня. Даже если это камень Каабы.
– Значит, вы все-таки не верите в Творца?
– Нет, и так тоже нельзя сказать. Пойми же, неверие в богов – тоже своего рода вера, да еще какая. Религии, философии и прочие тяжкие размышления делают нас своими пленниками. Отринь их все, не мучай себя. Просто поверь в человека и в силу добра. Только тогда ты станешь свободным.
– Но разве это так просто? Ведь закон предписывает неверующего побивать камнями.
– Вряд ли на свете есть человек, который знает Коран лучше меня. Первый раз я целиком прочитал его в три года, а к семи выучил наизусть. Двадцати лет от роду в Самарканде я уже был почитаемым учителем богословия в одной из самых больших школ ислама в мире. Так вот что я скажу. Коран прежде всего предписывает соблюдать пять основ веры. Я это делаю неукоснительно. Признаю публично власть Аллаха, молюсь пять раз в день, особенно когда я на людях, раздаю милостыню, выдерживаю пост (это, пожалуй, самое трудное), и даже совершал хадж в Мекку. Мне как ученому интересно было посмотреть, что собой представляет камень Каабы и как выживают арабы в пустыне. Этим же хаджем я раз и навсегда заткнул рты тем, кто подозревает меня в вольномыслии. Думаю, в лучшем случае лишь один житель Нишапура из десяти совершает хадж, так как Мекка отсюда очень далеко. Так как же эти неверные, не исполняющие пятый завет Аллаха, еще смеют меня в чем-то обвинять?
Я улыбнулся. Действительно, в ситуации Хайяма потратить полгода жизни на хадж в научных целях и ради защиты от будущих упреков было весьма разумно. Допив вино, он продолжил:
– Но, откровенно говоря, я никогда не мог взять в толк, для чего при каждой молитве биться головой о землю. Лично я стараюсь отдавать земные поклоны Творцу без стука головой, в отличие от многих. Полагаю, что самое прекрасное в молитве – это вид красивого, расшитого узорами молитвенного коврика. Хорошо, кстати, когда он мягкий – коленям не так больно.
– Я слышал, у вас было много научных работ. Что вас особенно интересовало?
– Больше всего в жизни меня интересовала и интересует математика. Она поистине царица наук. Я открыл универсальный способ решения уравнений третьей степени с помощью конических сечений, которые когда-то не поддались ни Пифагору, ни Аль-Хорезми. Доказал ряд теорем геометрии. Однако больше всего меня привлекал анализ постулатов Евклида, на которых зиждется вся математика. Я написал большой том комментариев к этим постулатам. Открыл, что пятый, последний постулат в некоторой степени выводится из первых четырех. Также я обнаружил, что если его немного иначе сформулировать, то вся математика мира будет выглядеть по-другому. Но что это будет за математика – я даже пытаться взять в толк не стал, так как это, видимо, за гранью разума человека.
«Зато в этом преуспели Риман и Лобачевский», – подумал я, но вслух, конечно, ничего не сказал.
Я заметил, что одна из рукописей, лежавших на соседнем столе, была авторства Авиценны. Хайям вновь широко улыбнулся, мой вопрос явно ему понравился.
– О, мой друг, это был потрясающий человек. Жаль, в Исфахане мы с ним разминулись во времени. Несколько его книг я собственноручно перевел с арабского языка на персидский. Я бы отдал десять лет жизни за единственный день беседы с ним. И даже будучи мертв, он все равно приносит мне некоторую пользу.
– Как же?
– Родители мечтали, чтобы я стал врачом. Мне же медицина всегда претила. Копаться руками во внутренностях человека – не мое призвание. Однако когда я оказываюсь на мели, я все же подрабатываю врачом. Я помню весь «Канон» Авиценны наизусть. В нашей округе врачи даже не слышали о нем. Я прихожу к больному, определяю симптомы, вспоминаю нужную страницу «Канона» и по памяти выписываю рецепт. Удивительно, но это работает. Люди выздоравливают, потом ко мне выстраиваются очереди страждущих. Если бы я решал, я бы поместил среди исламских святых Авиценну вторым, сразу после Пророка.
Хозяин хотел долить мне вина, но я вежливо прикрыл чашу рукой, поблагодарив. Он налил себе еще, и снова начал с наслаждением его цедить. Я не удержался:
– О вашем искреннем пристрастии к вину в городе слагают анекдоты.
Омар рассмеялся и снова посмотрел на отблеск свечей на рубиновой поверхности напитка.
– Лучше пусть считают меня пьяницей, чем еретиком. Над пьяницей добродушно, хоть и свысока, посмеиваются, а еретиков четвертуют на площадях. Пусть веселятся, я не в обиде на это.
– Что вас еще интересовало в науке, помимо математики?
– Астрономия. Я почти с вожделением, с истинным мистическим восторгом с детства взирал на звезды. Будучи советником Малик-шаха, я составил по его поручению самую подробную карту видимого звездного неба, а также уточнил календарь с учетом всех факторов, включая високосные годы. С тех пор весь Халифат живет точно и строго по моему календарю.
Я знал, что календарь Омара Хайяма оставался самым точным в мире вплоть до XVII века. Тем временем голос хозяина стал звучать слегка растянуто, он был чуть-чуть навеселе.
– Но в последние годы, переехав в эту дыру, я забросил все науки. Занимаюсь теперь только поэзией и изредка философией. Как можно больше просто радуюсь жизни, пока она не закончилась.
– Но неужели наука может перестать быть интересной человеку с вашими талантами и способностями?
– А какой прок в том, чтобы без конца размышлять о том, о чем нам никогда не станет до конца известно? Жизнь прекрасна. Что тебе еще надо? Тайны бытия не откроются никому. Можно всю жизнь на это извести, а потом все равно стать прахом. Лучше пить свежий сок винограда жизни, чем жевать высохший изюм надуманной учености. Взгляни сам на этих молящихся. Ну какая наука им нужна? Они знают ответы на все свои вопросы, а другие вопросы их не волнуют. Посмотри на великих древних ученых, на философов. Рассказали нам пару сказок и отправились спать навсегда.
– Вы совсем не верите в загробную жизнь?
– Жизнь после смерти? Я не могу ее себе представить. Стебель сгнивает, становится прахом. Весной вырастает новый, другой. Так же и наши тела, а с ними и души. Человек может распутать любой узел на Земле, кроме узла смерти. Когда люди придумывают себе рай и ад, они имеют в виду всего лишь две половинки собственной души, светлую и темную. Поэтому я перестал и верить, и исследовать. Жизнь – мгновенье. Оно прекрасно. Радуйся любой мелочи, пока ты еще здесь. Это продлится совсем недолго. Даже тем, кто живет сто лет, перед смертью все время их жизн