– Синьор Макиавелли, вижу, вы уверенно держите в руке перо. Это хороший знак. Ваши плечи и кисти, конечно, травмированы, но, слава Господу, обошлось без переломов.
Большинство людей в такой ситуации бросились бы на колени к моим ногам, как к последней, пусть даже ложной, надежде на избавление от мук и неминуемой казни. Но он спокойно, изучающе, молча смотрел мне в глаза. Он не отличался красотой, было в нем нечто лисье: небольшое лицо с острым носом, маленькими глазами и тонкими как нити, скептически поджатыми губами. Но при этом оно буквально светилось ученостью.
– Что вам от меня нужно?
– Мне хочется знать, что вы так спешно принялись писать.
– Письмо Медичи. До вашего появления я был уверен, что моя судьба ему безразлична. Но теперь понимаю, что это не так. Я хочу поздравить его с тем, что его брат, Джованни Медичи, как мне сказали, на днях был избран новым римским папой. Это прекрасная новость. Теперь политический вес нашей родной Флоренции в Италии неизмеримо возрастет, а с ним и ее богатства. Я также хочу поблагодарить его за то, что свое правление во Флоренции он начал с правильных действий.
– Ваши слова звучат искренне. Но вы ведь понимаете, что радуетесь за того самого человека, который сегодня лично отдал приказ пытать вас на дыбе?
– Я понимаю. Это частности. То, что Лоренцо-младший приказал сделать со мной, в свое время проделывал и великий Чезаре Борджиа со своими реальными или мнимыми конкурентами. Кому как не мне понимать, что у большой политики свои правила. И было бы смешно на них жаловаться.
– Скажите, а правда ли, что еще в ранней молодости, в двадцать лет, вы уже выполняли деликатные поручения Лоренцо Великолепного, отца нынешнего правителя? Почему вы не рассказали об этом при аресте?
– Да, выполнял, и много раз. Но я дал слово его отцу, что никто об этом никогда не узнает.
– Но ведь это могло избавить вас от тягостей заключения, пыток, наконец, грядущей казни?
– На свете есть вещи важнее, чем жизнь отставного чиновника – такого, как я.
– И что же это за вещи, например?
– Главная мечта и цель моей жизни состоит в том, чтобы Италия наконец объединилась. Этого, я уверен, желает и сам Господь. Ведь иначе он не поместил бы главный трон своей Церкви в Риме. Однако уже много веков нашу страну терзают бесконечные междоусобные войны городов и герцогств. Этим пользуются неприятели – и французы, и другие, то и дело отхватывающие себе жирные куски земли на нашем полуострове. Я убежден, что во главе единой Италии должны стоять Рим и Флоренция. Не продажный Милан, не отсталая Сиена, не управляемая чужеземными купцами Венеция, не полуязыческий Неаполь. Только эти два города.
– Кажется, я начинаю понимать. Получается, что ваши гонители Медичи как раз и способны при нынешнем раскладе политики осуществить эту вашу главную мечту?
– Да, и я уповаю на это.
– Правильно ли я понимаю, что вы готовы хоть сейчас поступить к ним в услужение?
– Да, совершенно правильно. Я могу еще принести большую пользу Флоренции.
– В таком случае, пожалуйста, расскажите мне, каким именно образом.
– В течение двадцати лет я был главным политическим советником и у Лоренцо Медичи-старшего, и у клана Борджиа – двух самых сильных, богатых, влиятельных семей Италии, и даже, возможно, всей Европы. За это время у меня было не менее тридцати больших посольских миссий от них ко всем правителям в Италии и даже к королю Франции, который тогда бывал в Неаполе и Милане. Ни одну из этих миссий я не провалил. Хотя, конечно, не всегда достигал всего необходимого.
– Мне известно об этом. Вы упомянули Господа, который должен спасти Италию. Признаться, в ваших устах это звучит неожиданно. Все, кто вас знал, с кем я общался, говорят, что вы равнодушны к вере в Господа. Молитесь в церкви редко, и то лишь для вида. Многим горожанам это не нравится.
– Вера? Ничего не могу сказать о Боге – с ним я не встречался. Но зато я лучше, чем кто-либо, знаю отцов церкви. У каждого из последних римских пап было по десятку детей и гарем из любовниц. Кардиналы тоже – святоши лишь напоказ. Торгуют индульгенциями и должностями, берут взятки золотом, дают взятки золотом, живут в роскоши, предаются разврату и каждый день – чревоугодию. Все это я бесчисленное количество раз наблюдал своими глазами. А их гордыня просто безгранична. Глядя на таких служителей Господа, как вы мне прикажете верить в нашу церковь?
– Ну, лично я в таких случаях говорю, что есть огромная разница между учением Иисуса и святых первооснователей Церкви и недостойным поведением отдельных служителей современной католической церкви, в том числе, возможно, даже самого высокого ранга. Но давайте ближе к нашему с вами делу. Я нашел любопытную деталь в вашем личном досье, синьор Макиавелли. Еще при Борджиа вас обвинили в крупной растрате денег из казны. Если бы не личное заступничество правителя, вы уже тогда оказались бы в тюрьме, и даже, возможно, на эшафоте.
– Да, эта растрата имела место. Но я в ней не виноват.
– Объясните подробнее.
– Я отвечал за крупные хозяйственные дела в городе. Мне поручили внутреннее оформление Палаццо Веккьо, прекрасного дворца на центральной площади. Я хотел, чтобы оно было особенным, необыкновенным. Мне пришла в голову идея предложить эту задачу двум нашим знаменитым художникам: Леонардо и молодому мастеру по имени Микеланджело. По моему замыслу, как бы соревнуясь, они должны были расписать противоположные стены главного зала дворца. Сколько же раз я горько пожалел об этом. Они были невыносимы: изводили друг друга так, что, казалось, готовы убить. В итоге пришлось сделать так, чтобы они работали по очереди, и дело шло крайне медленно. Наконец оба создали прекрасные эскизы, которым рукоплескал весь город. Но когда Леонардо стал наносить краски, он что-то не рассчитал с составом, и все его полотно просто стекло вниз. Он отказался продолжить работу и ушел, не вернув денег. Микеланджело же был неожиданно срочно вызван в Рим умиравшим папой Юлием, чтобы создать для него роскошную мраморную гробницу. Из Рима он так и не вернулся. В конце концов получилось, что я напрасно извел кучу казенных денег на этих двоих, да еще и потратил больше года времени, а зал Палаццо так не был расписан, и меня едва не сделали крайним.
– По-своему забавная история. Но вернемся все же к тому, с чего мы начали. Вы сами – убежденный прагматик, и понимаете, что государь воспользуется вами только если в том будет польза лично для него и для всей большой семьи Медичи. Я бы хотел знать, чем именно вы можете быть полезны.
Макиавелли посмотрел на меня пронизывающим взглядом. Мне кажется, хоть я и мог показаться ему лучом надежды, он невзлюбил меня с первой секунды. Впрочем, эмоции для него ничего не значили.
– На основании громадного практического опыта и теоретических построений я создал стройную и логичную концепцию управления государством. Полагаю, эти мои знания могли бы помочь правителю во многих сложных ситуациях, то и дело возникающих. Я хочу вложить государю в руку острое оружие, с которым он уничтожит врагов и объединит Италию.
– В чем же состоят эти принципы? Представьте, что я и есть государь, и даю вам аудиенцию на короткое время. Посвятите меня лишь в главное.
Мой собеседник снова смерил меня презрительным взглядом и еще сильнее поджал свои тонкие губы.
– Вы не государь, и никогда им, я уверен, не станете. Впрочем, извольте. Начать необходимо с того, чтобы раз и навсегда забыть дурацкое и весьма устаревшее утверждение о том, что государь есть помазанник Божий. Вполне разумно говорить это простому народу, заручившись заодно поддержкой местного кардинала. Но самому государю надо каждую минуту осознавать, что на деле он совершенно обычный, простой человек, которому столь же свойственно ошибаться, как и всякому другому.
– Мне кажется, уже первый шаг звучит для большинства правителей неприятно, чтоб не сказать невыносимо.
– Власть вообще не самая приятная вещь. Это тяжелейшая постоянная работа. Наподобие шахмат, только не с одним, а с множеством противников, и свою партию вы играете всю жизнь, каждый день, с утра до вечера. И любая, даже незначительная на первый взгляд ошибка будет стоить вам престола, а с ним и жизни.
– Весьма здравая мысль.
– Правителю надлежит помнить о том, что человек – такой, какой он на самом деле есть, и образ этого же человека в глазах окружающих – это две абсолютно разные вещи. Иногда у них есть нечто общее, но это скорее случайность. Как правило, одно никак не зависит от другого.
При этих словах мне показалось, что я на миг перенесся в настоящее время. Я вспомнил образы знакомых в соцсетях и на секунду сопоставил их с реальной жизнью. В самом деле, люди давно стали жить двумя разными, никак не связанными жизнями – одной для публики, второй – для самих себя.
– Из этого следует, что государю не нужно всегда быть добродетельным. При прочих равных к этому стоит стремиться. Но иногда, в самых сложных ситуациях, ради интересов и своих собственных, и своего государства он вправе лгать, мстить врагам любыми способами, нарушать данные кому угодно обещания. Разумеется, простые люди ничего не должны об этом знать. В их глазах государь всегда обязан выглядеть честным, человечным, искренним, справедливым, любящим каждого подданного.
– И каким образом этого можно достичь?
– Я бы рекомендовал государю завести несколько умных, изворотливых и острых на язык людей, чьей обязанностью станет быстро и правдоподобно выстраивать оправдание всем его поступкам, ссылаясь на его же заботу о простом народе.
– Да, вероятно, это так. Каковы другие рекомендации?
– Их много. Например, я бы советовал государю как можно реже и лишь ненадолго отлучаться с глаз своих подданных, если только речь не идет о победоносной войне, которую обожает любой народ. Необходимо напоминать о себе постоянно, так как именно в отсутствие государя во дворце и в народе зреют заговоры.
Далее: нельзя терпеть никаких, даже самых слабых претендентов на трон. Высылать всех как можно дальше, сажать в тюрьму, а если упорствуют – казнить. Любая проблема в зародыше решается гораздо легче, чем потом. Государю в глазах подданных не может быть никакой другой альтернативы, иначе его правление закончится удивительно быстро.