Я видел, что мое общество уже тяготило ученого, который то и дело поглядывал в сторону дома. Сам я с удовольствием говорил бы с ним часами – о физике, оптике, физиологии. Декарт не дошел до закона всемирного тяготения, объясняя притяжение «вихрями материи», что звучит в лучшем случае забавно, но зато в другой догадке – «тело при столкновении получает столько же энергии, сколько теряет тело, врезавшееся в него» – сформулировал суть закона сохранения энергии, открытого гораздо позже. В оптике с помощью геометрии он научился рассчитывать фокус лучей, что улучшило качество линз для телескопов и микроскопов. В физиологии Декарт открыл и описал естественные рефлексы тела и мышц, полагая, что это открытие доказывает его концепцию тел-механизмов.
Я не хотел быть навязчивым. Напоследок спросил:
– Вы считаете, что мир и тайны природы познаваемы?
– Несомненно. Бог любит Истину, и хочет, чтобы люди постигли ее как можно глубже. Природа говорит на языке математики. Каждое математическое открытие – а их, поверьте, будет еще очень много – повлечет за собой открытия в физике, химии и других науках. Шаг за шагом мы будем постигать тайны мира до тех пор, пока не приблизимся к Богу, как Он это изначально и задумал.
Мы распрощались довольно сухо. Декарта посетили новые идеи, которые он без промедления желал зафиксировать на бумаге. Глядя, как он в лучах заката широким пружинистым шагом поднимается от пляжа вверх по крутому склону, я с грустью вздохнул. Он был полон сил, энергичен и страстно мечтал прожить еще много лет, до глубокой старости. Однако скончался меньше чем через год. Упорная юная королева Кристина после первого отказа Декарта прислала за ним огромный военный корабль. Как именно ее посланники со второго раза убедили ученого все-таки прибыть в Стокгольм – историкам неизвестно. К сожалению, главная боязнь ученого, страх перед холодом, оказалась небеспочвенной. Как назло, следующая зима в Швеции оказалась неописуемо лютой, самой морозной за сотни лет. При этом строгая Кристина не делала своему наставнику поблажек, заставляя его ездить для уроков во дворец каждое утро, независимо от погоды. В феврале ученый слег с воспалением легких и через несколько дней скончался.
Рене Декарт в молодости поставил себе невероятно амбициозную задачу: переосмыслить всю прежнюю мировую философию и математику. И он не только справился с этой задачей, а еще и совершил это с поистине французским изяществом.
Глава 24Вселенная – это субстанция, матрица (Барух Спиноза)
Место: Лейден, Нидерланды
Время: 1662 год
Я снова оказался в Голландии – всего на десятилетие позже. Накануне Рождества эта страна производила совсем иное впечатление, нежели в теплом цветущем мае. Североевропейский климат XVII века был намного суровее нынешнего – скорее всего, из-за низкой солнечной активности в то столетие. Зимой в Голландии стояли настоящие морозы, такие сильные, что каналы в городах покрывались толстым слоем льда, по которому укутанные в теплую одежду горожане на простеньких деревянных коньках катались без малейшего риска до самой весны.
Золотой век Нидерландов продолжался, однако над первой в истории свободной буржуазной республикой начали собираться тучи. Династия правителей Оранских, возглавлявшая и символизировавшая собой революцию, прервалась, когда от болезней скончались сразу несколько ее наследников. Англия со своим сверхмощным флотом все сильнее теснила позиции голландцев в международной морской торговле, а кроме того, захватила часть нидерландских колоний. Религиозные распри внутри страны тоже нарастали, несмотря на политику веротерпимости. Французский король-солнце Людовик XIV, бывший союзник Голландии в войне против Испании, теперь готовил большую армию, чтобы отобрать у Нидерландов их южные провинции (ему не удастся это сделать, но позже эти территории все же станут независимой страной – Бельгией).
Я оказался личным врачом временного руководителя Голландской республики. Тот был видным дипломатом, интеллектуалом, сумевшим объединить страну в это непростое время, выпускником Лейденского университета, и по сей день одного из ведущих в Европе. Сам Лейден примечателен не менее живописной, чем в Амстердаме, системой каналов, но в остальном, кажется, намного тише и провинциальнее столицы.
Мой патрон получил письмо, выражавшее обеспокоенность состоянием здоровья молодого, но уже знаменитого в ученых кругах еврейского философа, который, в соответствии со своими убеждениями, жил одиноким затворником в деревушке рядом с Лейденом. Студенты и преподаватели университета навещали его, но тот упорно отказывался от чьей-либо помощи – как денежной, так и по хозяйству. Многие проклинали этого человека за его, с их точки зрения, «дьявольскую» философию, в равной мере направленную против любой веры – христианской, еврейской, мусульманской. Напротив, ученые считали его хоть и неоднозначным, но ярким и самобытным мыслителем. К сожалению, этот молодой еще человек с ранней юности страдал тяжелой, неизлечимой формой чахотки. Летом, благодаря теплу, фруктам и прогулкам, его состояние обычно улучшалось, он чувствовал себя почти здоровым, активно работал над своими трактатами. Но холодными и сырыми зимами болезнь обострялась, напоминая о себе долгими мучительными приступами кашля.
Голландская республика тех лет на весь мир славилась свободомыслием. Но этот, признаюсь, действительно странный человек казался отчаянным бунтарем против всех устоев даже по меркам своей страны. Он родился в Амстердаме в семье богатого еврейского торговца, эмигранта из Португалии. Мальчика назвали Барух («благословенный»), но позже он на латинский манер стал называть себя Бенедиктом. Барух с детства выделялся памятью и интеллектом: в десять лет он уже знал наизусть Библию и Талмуд, позже освоил несколько языков. В четырнадцать лет лучшие преподаватели Торы в Амстердаме избегали споров с ним на занятиях и во время бесед после служб в синагоге, так как всякий раз он даже признанных знатоков выставлял неучами.
Отец не чаял души в сыне, тому предрекали карьеру великого раввина, блестящего знатока иудейской религии. Эти надежды рухнули, когда Баруху исполнилось шестнадцать. Во время дружеской посиделки с приятелями-ровесниками, тоже выходцами из богатых еврейских семей, он произнес страстную речь, в которой назвал Ветхий Завет книгой, написанной недалекими фанатиками веры, которая «содержит в себе столько ошибок и очевидных противоречий, что ее нельзя назвать голосом Бога». Об этом стало известно, и Баруха по-хорошему призвали одуматься. Ему предложили немалую сумму в тысячу флоринов за то, чтобы он в синагоге публично признал свои взгляды детской бравадой и попросил у общины прощения. Однако юноша стал упорствовать, постепенно становясь изгоем, противопоставляющим себя всем: семье, соседям, общине в целом.
В двадцать лет с небольшим произошло несколько тягостных для него событий: внезапно умер его отец, завещав свои богатства сестрам Баруха и оставив того без гроша (Спиноза был равнодушен к деньгам, но сильно задет этим морально). Он влюбился в девушку-нееврейку, но ее отец не давал согласия на брак без того, чтобы юноша перешел в христианство, на что не соглашался уже сам Барух. Наконец, после печати первых трактатов его окончательно прокляла еврейская община, наложив на него херем. В древней Иудее это проклятие влекло смертную казнь и сожжение дома и имущества в земной жизни, а в загробной – означало прямой путь души вероотступника в преисподнюю.
Когда Спиноза в последний раз выходил из синагоги, на него набросился убийца с ножом, но юноша сумел отбиться. Разумеется, ему пришлось срочно покинуть Амстердам. С тех пор он жил близ Лейдена в уединенном доме, почти ни с кем не общаясь и зарабатывая на жизнь шлифовкой стекол для микроскопов и телескопов – технических новинок того времени. В этом ремесле он стал лучшим в стране мастером. К сожалению, стеклянная пыль, которой он дышал каждый день, медленно, но верно усугубляла его и без того тяжелую болезнь. Однако он никогда никому не жаловался – напротив, постоянно отказывался от предлагавшейся ему щедрой помощи и уверял приходящих, что он живет отлично.
Я добрался к нему лишь вечером. Утром у меня оказались срочные дела в магистрате столицы, где я занимался еще и административной работой. Выехал сразу после обеда, но по обледенелым дорогам добрался до места лишь к раннему зимнему закату. Найти дом философа оказалось непросто. Встречные прохожие даже не знали названия деревушки, а когда я назвал фамилию Спинозы одетому в черное пальто еврею, тот с ужасом вскрикнул и замахал руками – так, словно я произнес имя врага рода человеческого. Было понятно, почему этот дом тщательно укрыт от посторонних. Его кирпичные стены были обвиты плющом, и стоял он в окружении высоких деревьев: зимой их ветви были голыми, но летом густая листва легко создавала естественное зрительное заграждение.
Итак, у порога Спинозы я оказался поздним вечером. Сильный ветер, в дороге продувавший меня насквозь, притих, но мороз стал еще крепче. Мои руки коченели, я долго стучал в дверь, а затем через нее терпеливо объяснял хозяину причину моего визита. Наконец дверь открылась, и я вошел, предварительно надев маску и тонкие перчатки. Тогда считалось, что чахотка передается только через кровь или слюну, но я-то прекрасно знал, что в острой форме туберкулез заразен и по воздуху, и вовсе не горел желанием подхватить его даже от столь известного пациента.
Первая часть нашего с ним знакомства была посвящена медицинским процедурам. Я тщательно вымыл руки, осмотрел больного, послушал его дыхание. Спиноза нехотя признался, что всего пару часов назад его охватил сильнейший приступ кашля, во время которого он обильно отхаркивал кровь, но затем ему полегчало. Разумеется, в арсенале врачей того времени не было лекарств, которые могли хоть как-то помочь – эта болезнь непросто лечится даже в наши дни.
Я спросил о его образе жизни. Спиноза ответил, что его рацион состоит в основном из молочного супа и хлеба, кроме того, он много курит (заморский табак тогда считался полезным при болезнях легких). Зимой почти не выходит на улицу, весь день неустанно работает с линзами, а ночами, если есть силы, пишет научно-философские работы. Я рекомендовал ему обязательно гулять круглый год; существенно разнообразить питание – даже зимой есть рыбу, куриный суп и овощи; если не бросить курить, то хотя бы уменьшить количество табака; нанять экономку для организации домашнего быта. Я также порекомендовал ему по возможности работать в матерчатой маске, чтобы не вдыхать стеклянную пыль. Он со всем согласился. Неизвестно, произошло это благодаря моим рекомендациям или просто совпало, но впоследствии Спиноза переехал в Гаагу, где жил и работал в большом доме в центре города, держал прислугу и действительно разнообразно питался, что, несомненно, продлило его жизнь.