«Майор космического спецназа Сухов вспомнил все, чему его учили в суперэлитной космической школе Звездных Убивцев. Не зря у него была кличка Звездец. Он выхватил фумигатор и навел его на склизкую тварь.
― Великий хаос! ― прошипел Магистр-Координатор, нагнулся и неуловимым движением выхватил из-за трансмиттера декодер.
― Гармония и порядок! ― небрежно ответил Сухов, принял боевую стойку, как учил его сталкер Колкер, выбросил вперед отражатель, поправил антенну блоггера, включил третью степень защиты и плюнул отработанным космическим плевком третьей степени.
― Клянусь Создателем Миров! ― просипел Магистр-Координатор, отлетел на световой год и приземлился на все четыре гусеницы. ― Ты заплатишь за это, Черепаха Космических Трасс!
Таких слов майор спецназа Сухов не прощал никому и никогда. Он не простил бы их склизкой твари из созвездия Лебедя, Рака, Щуки (следует перечень созвездий, известных автору), но прощать их склизкой твари из созвездия Бурой Свиньи он не мог по определению. Не зря он проходил боевую обкатку на кольцах Сатурна и яйцах Плутона. (Что такое яйца Плутона, знать необязательно. Важно, чтобы звучало.) Его левую грудь украшала медаль „За полный атас“, которой удостаивались только космолетчики, налетавшие больше пяти томов в серии „Темная бесконечность“.
― Великое Кольцо Разума! ― воскликнул он, сжал в кармане скафандра Талисман Могутности и пронзил Магистра взглядом такой силы, что тот немедленно растекся зеленой дымящейся лужей на пять страниц. Майор бросился к Эе. (Чем больше гласных будет в имени девушки, тем лучше.)
Эя широко распахнула трансмиттер, поправила эмулятор и приоткрыла сфинктер.
― Ты не ранена? ― прошептал он, расстегивая на ней скафандр.
Эя загадочно усмехнулась и показала ему распухшее щупальце.
― Ерунда, ― усмехнулся майор. ― До Конца Миров заживет».
«Майор особого отряда времяпроходцев Сухов забыл все, что было написано в учебниках истории. Он действовал в пространстве альтернативной истории, в которой Рим не пал, Рейх победил и разорился, южане сделали северян, а Ленин первым отправил в космос Титова. Не зря у него была кличка Фоменко.
― Юнона и Горгона! ― прохрипел Нерон, прячась за спину Куратора-Прокуратора.
― Господь наш Велес, ― небрежно ответил Сухов, доставая арбалет, поправляя копье, прицеливаясь из „Макарова“ и стреляя из фотонного отражателя.
― Хальт! ― воскликнул Нерон, и Сухов с ужасом узнал в нем рейхсфюрера СС Гопнера, которого он успешно завалил еще два тома назад. ― Хенде хох!
Таких слов майор Сухов не прощал никому. Он не простил бы их Петру Первому, Николаю Кровавому, Ивану Великому, Андрею Белому (следует перечень исторических персонажей, известных автору), но майору СС, скрывающемуся под протекторатом Рима, он не склонен был прощать ни в коем случае. Не зря его нос украшало кольцо „За несдачу экзамена“: майор не сдавал никого, а историю подавно. Он сжал в кармане талисманную пешку ― подарок альтернативщика Каспарова, и метнул лазер в глаз рейхсфюреру-Лженерону, и тот, перекувырнувшись в воздухе, перелетел в Турецкую Византию из следующего тома.
― Ты не ранена? ― склонился майор над Юей, поправляя ее тунику и помогая заправить ее в форменные сапоги.
Юя расстегнула ремень, сбросила тунику, и майор остолбенел. Он никак не мог привыкнуть к тому, что в альтернативной истории действует альтернативная анатомия, и вместо того, что он ожидал увидеть, аппетитно розовели две круглые ягодицы с ямочками.
― Ничего, ― прошептала Юя, ― до Морковкина Заговенья привыкнешь…»
«Майор элитной гвардии Квадрига Первого Сухой вспомнил все, чему его учили в кругранте адваргов под руководством пропана Бутана. Не зря у него была кличка Ррррр и почетная розамунда „За разбудовку Батакуды“.
― Тхунж и Троппапоп! ― прохрипел Уквадр, выпуская трокадры и втягивая укрудры.
― Пропп и Пупп, ― небрежно ответил Сухой, выставляя аркадры, прикрываясь драгоманом и помахивая фуфуем.
― Проклятие Тритатухи! ― просипел бибабон, откатываясь на пять квартов назад и приземляясь на все четыре бубуки.
― В титатоху себе засунь, ― пожал бульбайцами майор, сжал правой катапулькой Великий Коренной Зуб Огненного Дракожора и трататохнул из баклажахи.
― Матерь Долбобобов! ― жужукнул усканос и отрубительно жерканулся на камнях торгового Тлилля.
― Ты не ранена? ― воскликнул Сухов, наклоняясь над девушкой, помогая ей расчехлить уклады, рассолить забодалы и потумкать кротоны.
Ыя широко распахнула ардроги, раздвинула брабары, и на сгибе сукорок стыдливо показалась припухшая манящая клепсидра.
― Ничего, ― барабуркнул Сухов. ― До Араукарии забарабулькает».
Теперь, шеф, вы и сами при желании могли бы писать в неограниченном количестве боевики, фэнтези и даже альтернативную историю.
Вычленив матрицу и подробно исследовав вопрос, я не понял только одного, шеф. На фига это надо? Почему они непременно хотят утилизовать столько бумаги?!
Так что с главным заданием я не справился и умоляю вас отозвать меня, шеф. Я не могу больше смотреть на уничтожение такого количества лесов, а главное ― не могу все это читать. Заберите меня назад, на нашу гостеприимную Клепсидру, где барабулькает в зарослях аргванта кухлая, лекатучая Макулатура.
Возбужденные до беспредела(Русская эротика―2007)
С русской эротикой происходит что-то ужасное. Может быть, ее прежнее отсутствие даже лучше нынешнего присутствия.
Было о чем мечтать. Эротику удавалось прозревать в самых неожиданных местах ― в производственной прозе, например. До сих пор помню какой-то невыносимый производственный роман, в котором девушка держала некое приспособление, а юноша в него вставлял. Он вставлял другое, стержнеобразное приспособление. В конце концов у них все получилось. Это было описано с пылом, жаром и в конце концов увенчалось венцом. И, честное слово, это было симпатичнее сегодняшних описаний, совершенно производственных по своей сути.
Вот уже который год я пытаюсь понять, почему русская эротика немыслима, невозможна, почему единичные удачные образцы, вроде, скажем, аксеновского «Острова Крым», оказались неповторимы. Можно вспомнить, конечно, Набокова с его знаменитым «Я должен ступать осторожно», где вся глава о гибельном очаровании нимфеток описана без единого собственно эротического образа ― сплошные тонко подобранные эвфемизмы. Можно, наконец, лишний раз перечитать Бунина с его толстовским бесстыдством и собственно бунинским, незаемным ужасом перед бесследным и поминутным исчезновением всего на свете, «поглощением себя в ничто». Но кроме-то? В любом мало-мальски приличном (и даже неприличном) американском романе найдется любовный эпизод, который можно перечитывать без стыда, но у нас?!
Все эти тексты условно разбиваются на три группы: 1) мейнстрим, то есть производственная, дамская и иная общедоступная литература, в которой эротика выступает ненавязчивым гарниром; 2) артхаус, то есть эстетские романы, рассчитанные не на чтение, а на премирование; и 3) собственно эротическая проза, имеющая целью либо возбуждение читателя, либо позиционирование автора в качестве сексуального монстра. Исследуем же, по-сократовски говоря.
«Молодая женщина демонстративно наклонилась к столику за канапе с икрой.
„Да она без лифчика!“ ― вновь возбудился он.
Даниил не успел даже опешить, как она схватила его руку и с силой каменотеса прижала ее к обнаженной груди.
― У тебя такие ладони… тогда что сказать о другом.
Могучий организм Демидова весь напрягся. Он буквально сгреб в охапку молодую женщину и, толкнув ногой боковую дверь, внес ее в спальню и опустил на кровать. Засияло обнаженное тело, поскольку под платьем у Лидочки не было ничего! То, что увидел Демидов, превзошло все его сексуальные ожидания».
Сами понимаете, крупный уральский промышленник Демидов не может удовлетворяться телесной близостью с Лидочкой. Ему нужна еще и духовная ― с Катенькой. Найдите десять отличий.
«Приподнявшись на цыпочках, она медленно стала стягивать с себя ночную рубашку. Катенька сама не понимала до конца, зачем и почему она это делает. Сначала из-под ажурного подола выглянули ее коленки. Даниилу немедленно захотелось их чмокнуть. Каждую! Движения молодой женщины стали более торопливыми, выдавая в ней зреющее желание. Потом медленно из-под рубашки выплыла точеная шея… И вот уже вновь появилось розовое от возбуждения лицо со слегка раскосыми улыбающимися глазами.
Он, как мальчишка, выпрыгнул из постели и сгреб женщину в охапку с такой неистовой силой, что сразу же возненавидел себя за неловкость и грубость. А вдруг раздавлю?!
(…) По звукам, доносившимся из ванной, он понял, что его возлюбленная приводит себя в порядок».
Цитируемый футурологический бестселлер «Укрепрайон Рублевка» принадлежит перу профессионального журналиста Краснянского и не менее профессионального олигарха Смоленского. Но поскольку большинство нынешних поставщиков чтива писателями не родились, а подвизались до того либо в журналистике, либо в шоу-бизнесе, приведенный образец вполне типичен. Эта стилистика являет собою помесь пододеяльно прочитанных новелл Серебряного века («точеная шея», «точеные колени», «точеный нос») с подростковыми же представлениями о лихости, ухарстве и удали. Герой обязательно сгребает в охапку, раздавливает, вбивает, вминает, вдалбливает, пронзает, пригвождает, подчас ломает кровать. Молодая женщина не успевает приводить себя в порядок.
По этим эротическим эпизодам несложно представить, как описываемые олигархи пронзали, подминали и сгребали в охапку обанкроченные ими же сибирские предприятия. Таков стереотип их финансово-эротического поведения в романах Ю. Латыниной или сагах А. Бушкова. Разумеется, к эротике и сексу все это не имеет никакого отношения. Куда органичнее смотрелся бы эпизод, в котором какой-нибудь Краснооктябрьский никелевый комбинат постепенно проступал из тумана всеми своими соблазнительными изгиба