– Какое фото? Какая девушка?
– Светловолосая девушка; она стоит в поле или на краю поля. Фото в твоей комнате.
– Наверное, Стеф. Почему ты спрашиваешь?
– Мне просто любопытно. Она хорошенькая.
– Она привлекательная. Никогда не считал ее красавицей…
Она очень хорошенькая.
– Ты с ней встречался, или она просто подруга?
– Была подругой. Какое-то время мы встречались. Несколько месяцев после окончания школы.
– Она тоже увлекалась биохимией?
– Нет, музыкой. Она была музыкантшей.
– На чем она играет?
– На целом ряде инструментов. Преподавала. Она первая познакомила меня кое с какими старыми вещами. Классика, кантри, Долли Партой и все такое. Песни, которые можно слушать.
– Ты продолжаешь с ней встречаться?
– Нет. У нас ничего не получилось.
Он смотрит не на меня, а вперед, на дорогу. Он грызет ноготь на большом пальце. Будь у нас другие отношения и случись это в другое время, может, я и пристала бы к нему с расспросами. Донимала его. Настаивала. Но я понимаю, к чему все клонится, поэтому нет смысла начинать.
– А кто тот тип на заднем плане?
– Что?
– На заднем плане, за ней, на земле лежал какой-то парень. Он смотрел на нее. И это был не ты.
– Не знаю. Надо будет взглянуть на тот снимок.
– Ты должен помнить снимок, о котором я говорю.
– Я давно уже не пересматривал старые снимки.
– С той девушкой снимок только один. И он странный, потому что тот парень… – Мне трудно говорить. Почему?
Проходит минута. Мне кажется, что он собирается замять тему, проигнорировать мой вопрос, но вдруг он отвечает:
– Наверное, там мой брат. Припоминаю, что он попал на какие-то фотографии.
Что?! У Джейка есть брат? Почему он не говорил о нем раньше?
– Не знала, что у тебя есть брат.
– Я думал, ты знаешь.
– Нет! Ерунда какая-то. Почему я о нем ничего не знаю? – Я говорю это в шутку, но Джейк настроен серьезно; наверное, и мне тоже лучше не шутить. – Вы с ним дружите?
– Я бы так не сказал.
– Почему?
– Семейные неприятности. Все сложно. Он похож на маму.
– А ты нет?
На секунду он поворачивается ко мне, потом снова смотрит на дорогу. Мы здесь одни. Уже поздно. После той квадратной машины других больше не попадалось. Джейк сосредоточенно смотрит вперед. Не поворачиваясь ко мне, он спрашивает:
– Тебе это показалось нормальным?
– Что?
– Мой дом. Мои родители.
– Что ты называешь «нормальным»?
– Ты ответь. Я хочу знать.
– Конечно. В основном да.
Не собираюсь вдаваться в подробности и рассказывать, что я чувствую на самом деле. Во всяком случае, сейчас, ведь мы в последний раз ездили куда-то вместе.
– Не собираюсь лезть в твою жизнь, но… в самом деле, у тебя есть брат… в каком смысле он похож на твою маму?
Сама не знаю, как он отреагирует на мой вопрос. Скорее всего, сменит тему, лишь бы не говорить о брате. Но, по-моему, сейчас лучшее время для того, чтобы спросить. Вернее, другого раза у меня не будет.
Джейк вытирает лоб одной рукой, а второй держит руль.
– Несколько лет назад у брата начались проблемы. Мы не думали, что у него что-то серьезное. Он всегда был крайне замкнутым. Не мог общаться с другими. Мы думали, что у него депрессия. Потом он начал повсюду ходить за мной. Он не делал ничего опасного, но его поведение было странным. Я просил его прекратить, но он не прекращал. У меня не оставалось другого выхода; я… можно сказать, выбросил его из своей жизни, вытеснил его. Главное, дело не в том, что он не способен позаботиться о себе. Он все может. Не думаю, что у него серьезное психическое расстройство. Если что-то и есть, то это не опасно. По-моему, он может восстановиться. Я верю, что он – гений, и он глубоко несчастен. Трудно проводить столько времени в одиночестве. Трудно, когда у тебя никого нет. Так можно жить какое-то время, но… Брат стал очень грустным, очень одиноким. Ему кое-что было нужно; но с тем, о чем он меня просил, я не мог ему помочь. Конечно, сейчас все уже позади. Но жизнь нашей семьи сильно изменилась.
То, о чем он говорит, очень важно. Мне кажется, за последние полминуты я лучше поняла родителей Джейка и самого Джейка тоже. Я сделала открытие и не готова сменить тему. Возможно, прошлое оказало влияние и на меня, и на нас, и на вопрос, над которым я все время думаю.
– Что значит «он начал повсюду ходить за тобой»?
– Не важно. Его здесь больше нет. Все кончено.
– А мне интересно!
Джейк делает погромче звук у магнитолы – совсем чуть-чуть. Но, поскольку мы разговариваем, меня его жест раздражает.
– Мой брат вот-вот должен был стать профессором, но не вынес того, что на работе приходится постоянно общаться. Ему пришлось уйти с работы. То есть свое дело он может делать, но все остальное, особенно общение с коллегами, оказалось для него слишком тяжелым. Каждый день у него начинался с панической атаки при мысли о том, что придется как-то взаимодействовать с людьми. Самое странное, что люди ему нравились. Просто для него было невыносимо разговаривать с ними – вести разговоры ни о чем и так далее.
Я замечаю, что, рассказывая о брате, Джейк постепенно увеличивает скорость. Вряд ли он сознает, как быстро мы едем.
– Ему нужно было зарабатывать себе на жизнь, но пришлось подыскивать такую работу, где не нужно выступать перед публикой, где можно, так сказать, сливаться со стенами. Примерно в то время ему стало хуже, и он начал всюду за мной ходить, как тень, постоянно разговаривать со мной, приказывать, делать ультиматумы. Он всегда был рядом, как голос в моей голове. Он вмешивался в мою жизнь, как какой-то диверсант. В разных щекотливых вещах.
– В каких, например?
Мы по-прежнему несемся с большой скоростью.
– Он начал носить мою одежду.
– Носить твою одежду?
– Повторяю, у него есть проблемы… то есть были проблемы. Не думаю, что это навсегда. Сейчас ему лучше, гораздо лучше.
– Вы с ним дружили до того, как он заболел?
– Мы никогда особенно не дружили. Но мы ладили. Мы оба умны и любим соперничество, так что у нас много общего. Не знаю. Я не предвидел того, что случится, – я имею в виду его болезнь. Он вдруг как-то сразу все потерял. Бывает… Но в таких случаях невольно задаешься вопросом, знаешь ли ты кого-то по-настоящему. Он мой брат. Но я понятия не имею, знал ли я его когда-нибудь по-настоящему.
– Наверное, тяжело пришлось… всем.
– Да. – Джейк больше не прибавляет газу, но мы по-прежнему едем слишком быстро. Мне неприятно. Кроме того, уже совсем стемнело.
– Значит, именно это имел в виду твой отец, когда сказал, что твоя мама пережила сильный стресс?
– Когда он тебе такое говорил? И почему он тебе это говорил?
Джейк снова вдавливает педаль газа в пол. На сей раз я слышу, как мотор набирает обороты.
– Он увидел, что я сижу в твоей комнате. И вошел, чтобы поговорить со мной. Упомянул состояние твоей мамы. Не подробно, но… Джейк, с какой скоростью мы едем?
– Он упоминал трихотилломанию?
– Что?
– Рассказывал, как она выдергивает себе волосы? У брата было то же самое. Она очень этого стесняется. Она выщипала себе почти все брови и ресницы. И уже начала выдирать волосы на голове. Сегодня я заметил у нее несколько проплешин.
– Какой ужас!
– Мама очень болезненная. Она поправится. Я не понимал, что все настолько плохо. Знай я, что сегодня будет такая напряженная атмосфера, я бы не пригласил тебя. Я совсем не так себе все представлял. Но мне хотелось, чтобы ты увидела, где я вырос.
Впервые с тех пор, как мы приехали на ферму, впервые за весь вечер я чувствую себя немного ближе к Джейку. Он во что-то меня впускает. Я высоко ценю его откровенность. Ему вовсе не нужно было все это мне рассказывать. О таком нелегко говорить, нелегко думать. Такое… такие чувства все осложняют. Может быть, я еще ничего не решила – насчет его, насчет нас, насчет того, чтобы все закончить.
– Во всех семьях свои странности. Абсолютно во всех.
– Спасибо, что поехала со мной, – говорит он. – В самом деле… – Он пожимает мне руку.
– Мы поговорили почти со всеми его сотрудниками, и теперь у нас есть более-менее цельная картина. У него развивались соматические проблемы. И психические тоже. Все это замечали. У него появились высыпания на плече и шее. Лоб постоянно был в поту. Несколько недель назад кто-то видел, как он сидит за столом как будто в трансе; он сидел и смотрел в стену.
– Тревожные признаки.
– Теперь я тоже так считаю. Но тогда все казалось его личным делом – проблемы со здоровьем и все остальное. Никто не хотел вмешиваться. Было несколько инцидентов. В последний год он довольно громко включал музыку на переменах. А когда его просили сделать потише, он как будто не слышал и заводил ту же песню сначала.
– Никто не думал подать официальную жалобу?
– На что? На то, что он слушает музыку? Нет, это казалось мелочью.
– Видимо, нет.
– Двое из опрошенных упомянули, что у него были блокноты. Он много писал. Но никто и никогда не спрашивал, что он пишет.
– Да, наверное.
– Мы нашли эти блокноты.
– И что в них?
– Его записи. У него очень аккуратный, каллиграфический почерк.
– А содержание?
– Содержание чего?
– Тех блокнотов. Разве не это самое важное? О чем он писал? Что там? Что это может означать?
– Ах да. Ну, мы их еще не прочли.
– Не хочешь остановиться и заправиться чем-нибудь сладким?
Мы больше не молчали, но я перестала задавать ему вопросы. Я больше не упоминала родных Джейка. Лучше мне его не донимать. Наверное, не стоит вмешиваться в личную жизнь. Однако я до сих пор думаю над тем, что он сказал. Кажется, только теперь я начинаю по-настоящему понимать его, ценить то, через что ему пришлось пройти. Я ему сочувствую. С тех пор как мы сели в машину, я тоже больше не упоминаю о своей головной боли. Наверное, мне стало хуже от вина. И от общей атмосферы старого дома. Болит вся голова. Если сидеть, чуть подавшись вперед, боль немного ослабевает – совсем чуть-чуть. Любое движение, рытвина или поворот сразу отзываются новым приступом.