Мне хочется поговорить. Рассказать о странной девчонке, о ее сыпи и грустных глазах. Хочется поделиться тем, что она сказала. Надеюсь, ей есть с кем пообщаться. Понять бы, почему она боится… С чего вдруг она боится за меня?
– Как твой лимонад? – интересуется Джейк. – Не слишком сладкий?
– Нормальный. Не слишком сладкий.
– Я не люблю напитки со льдом, всякие там лимонады и фруктовые коктейли, потому что они всегда приторные. Надо было мне взять мороженое.
– Должно быть, приятно съесть мороженое, когда хочешь.
– Ты понимаешь, что я имею в виду.
Я встряхиваю свой стакан и со скрипом двигаю соломинкой в отверстии крышки – вверх-вниз.
– Он еще и кислый, – говорю я. – Пусть кислота и ненастоящая, и все-таки. Кислота возмещает сладость.
Лед в лимонаде Джейка тает – его стакан стоит в подстаканнике. Скоро у него останется одна вода. Он выпил примерно половину.
– Всегда забываю, как трудно бывает допить до конца. Надо было взять маленькую порцию. Их средняя – на самом деле совсем не средняя.
Я наклоняюсь вперед и включаю печку.
– Холодно? – спрашивает Джейк.
– Да, есть немножко. Наверное, из-за лимонада.
– А еще тут метель. Кстати, кому пришла в голову мысль заказать напитки со льдом? – Он смотрит на меня и поднимает брови. – Не знаю, о чем я думал, – говорит он. – Меня затошнило после четырех глотков.
– Я ничего и не говорю. – Я поднимаю обе руки. – Ни слова!
Мы оба смеемся.
Наверное, я в последний раз сижу в машине с Джейком. Особенно жаль его, когда он такой – шутит, почти счастлив. Может, и не стоит ничего заканчивать? Может, лучше перестать думать об одном и том же и просто радоваться, наслаждаться им? Наслаждаться нами. Радоваться тому, что узнаешь кого-то. Зачем я так давлю на нас? Может, в конце концов мне удастся полюбить и избавиться от страхов, которые сейчас не дают мне покоя. Может быть, тогда все станет лучше. Надеюсь, такое возможно. Может быть, именно так бывает, если затратить время и силы. Но что означает невозможность сказать другому, о чем ты думаешь?
По-моему, это дурной знак. А если он сейчас то же самое думает обо мне? Что, если это он сейчас думает о том, как все закончить, но отчасти ему приятно со мной или я еще не до конца ему надоела, поэтому он и держит меня рядом. Просто для того, чтобы посмотреть, что будет. Обидно, если именно такие процессы сейчас происходят в его голове.
Закончить все следует мне. У меня нет другого выхода.
Всякий раз, когда я слышу банальную фразу «Дело не в тебе, а во мне», я с трудом удерживаюсь от смеха. Но в нашем случае все так и есть. Джейк остается Джейком. Он хороший. Умный и по-своему красивый. Будь он придурковатым, полоумным, злобным, уродливым или еще каким-нибудь, тогда я все закончила бы по его вине, из-за него… в некотором смысле. Но он совсем не такой. Он – личность. Просто мне не кажется, что мы с ним пара. Чего-то недостает, и, честно говоря, так было с самого начала.
Так что, наверное, именно так я ему скажу: дело не в тебе, а во мне. Это моя проблема. Проблема у меня. Я ставлю тебя в несправедливое положение. Ты хороший человек. Мне нужно кое в чем разобраться. Тебе нужно жить дальше. Мы старались, мы в самом деле старались. И никогда не знаешь, что произойдет в будущем.
– Похоже, ты устала, – говорит Джейк.
Я вижу, что поставила стакан с лимонадом в подстаканник. Лед тает. Я устала. Устала.
– Мне холодно. Интересно смотреть, как лед тает, и мерзнуть. Напрасно мы останавливались…
Он смотрит на меня:
– Извини.
– По крайней мере, теперь я могу сказать, что побывала в «Дейри куин» где-то в глухомани, в метель. Больше такого не повторится.
– Надо выкинуть стаканы. Они размокнут, и подстаканник будет липким.
– Да, – говорю я.
– Кажется, я знаю, куда можно поехать.
– Чтобы выкинуть стаканы?
– Скоро будет поворот налево. Если мы повернем и немного проедем, то окажемся возле школы. Там можно выкинуть стаканы.
Неужели в самом деле так важно избавиться от стаканов? Зачем делать крюк только ради того, чтобы выкинуть их?
– Это ведь недалеко? – спрашиваю я. – Снег не ослабевает. Мне в самом деле хочется домой.
– Нет, не очень далеко… по-моему. Просто не хочу выбрасывать стаканы из окна. И у тебя появится возможность лучше осмотреть окрестности.
Не уверена, шутит ли он о том, чтобы я что-то «осмотрела». Выглядываю в окошко. Вижу только вихри снежинок, кружащих во мраке.
– Ты понимаешь, что я имею в виду, – говорит он.
Еще через несколько минут мы поворачиваем налево. Джейк крутит руль. Если я считала проселочной ту дорогу, по которой мы ехали раньше, то после поворота мне приходится переосмыслить само понятие «проселочная дорога». Здесь, пожалуй, не разъедутся две машины. По обочинам деревья – настоящий лес.
– Точно, школа там, – говорит Джейк. – Теперь припоминаю.
– Неужели ты ходил в эту школу? Она далеко от твоего дома.
– Нет, я здесь никогда не учился. Но мне уже приходилось здесь бывать.
Дорога узкая и извилистая. Вижу только то, что высвечивается фарами. Деревья сменились полями. Видимость почти нулевая. Прижимаюсь носом к стеклу. Окошко холодное.
– Сколько нам еще ехать?
– По-моему, здесь недалеко. Не помню точно.
Я гадаю, зачем мы едем куда-то в глушь. Почему нельзя оставить стаканы на месте – пусть лимонад тает… Предпочла бы поскорее попасть домой и помыться, а не петлять где-то среди полей. Все как-то непонятно. Я хочу, чтобы это закончилось.
– Наверное, днем здесь красиво, – говорю я. – Мирно. – Стараюсь быть позитивной.
– Да, места здесь труднодоступные.
– Как дорога?
– Грязная, скользкая; я еду медленно. Ее еще не расчищали. Наверное, скоро мы увидим школу. Извини, мне казалось, что она ближе.
Я начинаю тревожиться. Не сильно. Чуть-чуть. Вечер выдался трудным. Дорога сюда, прогулка вокруг фермы, знакомство с родителями. Его мать. То, что сказал его отец. Его брат. И при этом я неотступно думаю о том, как все закончить. Все. А теперь еще этот крюк.
– Смотри, – говорит он. – Так я и знал. Вон она. Я так и знал! Видишь? Вон она! – В нескольких сотнях ярдов впереди справа высится большое здание. Кроме этого, я почти ничего не различаю.
Наконец-то. А после этого мы, может быть, попадем домой.
В конце концов он оказался прав: я с радостью рассматриваю школьное здание. Оно огромное. Должно быть, каждый день сюда приезжают две тысячи учеников. Типичная большая старая сельская школа. Конечно, я понятия не имею, сколько народу здесь учится, но, наверное, очень много. И все ездят по этой длинной, узкой дороге.
– Ты ведь не ожидала, что она окажется такой? – спрашивает он.
Я сама не знаю, чего я ожидала. Во всяком случае, ничего подобного.
– Зачем такую школу построили здесь, в глуши?
– Сейчас найдем, куда выкинуть стаканы. – Джейк притормаживает, мы останавливаемся у парадного входа.
– Вон там, – показываю я. – Там, видишь?
Впереди, под окнами, велопарковка с единственным велосипедом, прикованным замком, и зеленый мусорный контейнер.
– Точно, – говорит он. – Ну ладно, я сейчас вернусь.
Он хватает оба стакана одной рукой, держа их большим и указательным пальцами, как клещами. Вылезает из машины и с глухим стуком хлопает дверцей. Бежит прочь.
Я смотрю, как Джейк проходит мимо велопарковки и направляется к мусорному контейнеру. Он, как всегда, чуть косолапит, сутулится, идет опустив голову. Если бы я сейчас увидела его впервые, я бы решила, что он горбится от холода, от снега. Но он просто такой. Я знаю его походку, его осанку. Я узнаю ее. Он шагает широко и размашисто, чуть ли не вприпрыжку. Поставьте его и нескольких других на беговые дорожки и покажите мне их ноги. Я сразу узнаю его по одной походке – даже на процедуре опознания в полиции.
Смотрю в лобовое стекло. «Дворники» включены, они работают со скрипом. Слишком сильно скребут по стеклу. Джейк держит стаканы одной рукой. В другой у него крышка мусорного контейнера. Он заглядывает в контейнер. Ну скорее, бросай же их! Нет, он просто стоит на месте. Что там случилось?
Он оглядывается на машину, на меня. Пожимает плечами. Снова накрывает контейнер крышкой и идет вперед, удаляется от машины. Куда он? Вот он ненадолго останавливается, а потом поворачивает направо, за угол, и скрывается из вида. Стаканы по-прежнему у него.
Почему он их не выкинул?
Темно. Фонарей нет. Наверное, никакого освещения нет с тех пор, как мы повернули на эту проселочную дорогу. А я и не заметила. Здесь единственный источник света – желтая лампочка на крыше школы. Джейк как-то рассказывал, как темно бывает за городом. На ферме я не так это сознавала. А здесь определенно темно.
Куда он пошел? Я наклоняюсь влево, к рулю, выключаю фары. Передо мной все исчезает. Только одинокая лампа на весь школьный двор. Столько темноты, столько пространства. И снегопад усилился.
Я нечасто оказывалась рядом со школами по ночам, не говоря уже о сельских школах где-то в глуши. Кто на самом деле ходит в эту школу? Должно быть, дети фермеров. Наверное, их привозят на автобусе. Но вокруг нет домов. Здесь вообще ничего нет. Только дорога, лес и поля, поля…
Помню, однажды, когда я училась в старших классах, мне пришлось вернуться в школу поздно ночью. Иногда я задерживалась после уроков на час-другой, если у нас было какое-то мероприятие или собрание. Тогда все было почти таким, как во время обычного школьного дня. Но однажды мне пришлось вернуться поздно, после ужина, когда все уже ушли. Ни учителей. Ни учеников. Я что-то забыла, но уже не помню, что именно.
К моему удивлению, парадная дверь оказалась открыта. Сначала я постучала в двойные двери, решив, что они заперты. Казалось странным стучать в дверь школы, и все же я попробовала. Потом дернула дверь, а она оказалась открыта. Я проскользнула внутрь. Было так тихо, пустынно – полная противоположность тому, чем обычно бывает школа. Раньше я никогда не оказывалась в школе одна.