– Это и впрямь трудно. Чем больше ученые исследуют сон, тем больше мы понимаем, насколько он важен.
Телефон снова начинает звонить. Я знаю, что это невозможно, однако на этот раз он звучит громче.
– Серьезно? Тебе лучше ответить, – говорит Джейк и потирает лоб.
Родители молчат, только переглядываются.
Я не собираюсь отвечать. Я не могу.
– Мне очень жаль, – говорю я. – Это раздражает всех.
Джейк пристально смотрит на меня.
– От этих штуковин порой бывает больше хлопот, чем пользы, – говорит отец Джейка.
– Сонный паралич, – говорит мать. – Серьезное заболевание. Оно подрывает здоровье.
– Ты слышала о таком? – спрашивает его отец.
– Кажется, да.
– Я просыпаюсь, но не могу пошевелиться. Я в сознании.
Его отец внезапно оживляется, жестикулируя вилкой.
– Иногда я просыпаюсь посреди ночи без всякой причины. Поворачиваюсь и смотрю на нее. Она лежит рядом со мной, на спине, совершенно неподвижная, ее глаза широко открыты, и она выглядит испуганной. Это всегда пугает. Никогда к этому не привыкну. – Он тычет вилкой в еду на своей тарелке и жует с полным ртом.
– Я чувствую тяжелый груз. На груди, – продолжает мама Джейка. – Часто бывает трудно дышать.
Телефон снова пищит. На этот раз сообщение длинное. Я это знаю. Джейк роняет вилку. Мы все поворачиваемся к нему.
– Извините, – говорит он. Потом наступает тишина. Я никогда не видела, чтобы Джейк настолько сосредоточенно смотрел на тарелку. Он даже не ест, просто смотрит на нее.
Неужели это мой телефон вывел его из равновесия? Или я сказала что-то, что его обеспокоило? Он кажется другим с тех пор, как мы приехали. Его настроение. Как будто я сижу здесь одна.
– Ну и как прошла поездка? – спрашивает его отец, побуждая Джейка наконец заговорить.
– Все было прекрасно. Сначала движение было сильное, но примерно через полчаса дороги очистились.
– Проселочными дорогами редко пользуются.
Джейк похож на своих родителей не в смысле внешности. А незаметными движениями. Жестами. Как и они, он складывает руки вместе, когда о чем-то думает. Разговаривает, как они. Внезапно уводит беседу прочь от темы, которую не хочет обсуждать. Это поразительно. Наблюдая за человеком и его родителями одновременно, получаешь зримое напоминание о том, что мы все – композиты.
– Люди не любят ездить по холоду и снегу, и я их не виню, – говорит мать Джейка. – Здесь, в округе, ничего нет. Даже за много миль отсюда. И все-таки по пустым дорогам можно ездить спокойно, не так ли? Особенно ночью.
– А из-за новых магистралей этими дорогами теперь почти никто не пользуется. Можно дойти до дома по самой середине, и тебя никто не собьет.
– Идти будешь долго, и можно немного замерзнуть. – Его мать смеется, хотя я и не вижу причин для смеха. – Но зато безопасно.
– Я слишком привыкла к пробкам, – говорю я. – Поездка сюда была приятной. Я не так уж много времени провожу в сельской местности.
– Ты же из пригорода, верно?
– Родилась и выросла. Около часа или около того в сторону от большого города.
– Да, мы бывали в твоих краях. Это прямо возле воды?
– Да.
– По-моему, мы там никогда не были, – говорит она. Я не знаю, что ответить. Разве в сказанном нет противоречия? Она зевает, утомленная воспоминаниями о прошлых путешествиях или их отсутствием.
– Странно, что ты не помнишь, когда мы были там в последний раз, – говорит отец Джейка.
– Я много чего помню, – говорит мать Джейка. – Джейк бывал здесь раньше. Со своей последней подружкой. – Она подмигивает мне или изображает нечто вроде подмигивания. Я не понимаю, то ли это нервный тик, то ли осознанное действие.
– Разве ты не помнишь, Джейк? Сколько всего мы в тот раз съели?
– Ничего особенного, – отвечает Джейк.
Он покончил с едой. Вычистил тарелку полностью. Я и половину своей порции не съела. Я сосредотачиваюсь на еде, разрезаю кусок мяса слабой прожарки. Снаружи оно темное и покрыто корочкой, внутри – не прожаренное, розовое и сочное. На моей тарелке остаются следы сока и крови. Есть салат-желе, к которому я еще не притронулась. Мне удалось немного утолить голод. Разминаю картофель и морковь вместе с кусочком мяса и кладу в рот.
– Как хорошо, что ты здесь, с нами, – говорит мама Джейка. – Джейк никогда не приводит сюда своих подружек. Это действительно здорово.
– Совершенно верно, – говорит отец. – Здесь слишком тихо, когда мы одни, и…
– У меня есть идея, – обрывает его мать. – Будет весело.
Мы все смотрим на нее.
– Раньше мы часто играли в разные игры. Чтобы скоротать время. Была одна, моя любимая. И я думаю, у тебя здорово получится. Если ты готова, конечно. Почему бы тебе не изобразить Джейка? – говорит она мне.
– Да. Точно, – отвечает отец Джейка. – Хорошая идея.
Джейк смотрит на меня и снова опускает глаза. Он держит вилку над пустой тарелкой.
– Итак, мы собираемся… вы имеете в виду, что я должна сыграть роль Джейка? – спрашиваю я. – В этом суть?
– Да, – говорит его мама. – Изобрази его голос, говори, как он, сделай что угодно, как он. О, это будет забавно.
Отец Джейка откладывает столовые приборы.
– Это такая хорошая игра.
– Я не… просто… мне не слишком хорошо удаются такие вещи.
– Изобрази его голос. Просто для смеха, – настаивает мать.
Я смотрю на Джейка. Он не хочет смотреть мне в глаза.
– Ладно, – говорю я, оттягивая время. Чувствую себя некомфортно, пытаясь подражать ему перед родителями, но не хочу разочаровывать их.
Они ждут. Смотрят на меня.
Я откашливаюсь.
– Привет, я Джейк, – говорю, понизив голос. – У биохимии много достоинств, как и у литературы и философии.
Отец улыбается и кивает. Мать улыбается от уха до уха. Мне стыдно. Я не хочу играть в эту игру.
– Неплохо, – говорит отец Джейка. – Совсем неплохо.
– Я знала, что у нее получится, – соглашается мать. – Она его знает. Изнутри и снаружи.
Джейк поднимает голову и произносит:
– Я следующий.
Это первое, что он сказал за последнее время. Джейк не любит игр.
– Так держать! – его мать хлопает в ладоши.
Джейк начинает говорить, явно изображая мой голос. Тембр немного выше, чем его собственный, но не комично высокий. Он не издевается надо мной, он мне подражает. Использует незаметные, но точные жесты и мимику, зачесывая невидимые волосы за ухо. Это поразительно, аккуратно, отталкивающе. Неприятно. Это не представление ради забавы. Он относится к имитации серьезно, слишком серьезно. Становится мной на глазах у всех.
Я смотрю на его маму и папу. Они широко раскрыли глаза, им так нравится этот спектакль. Когда Джейк заканчивает, наступает пауза, прежде чем его отец разражается смехом. Его мама тоже хохочет. Джейк не смеется.
И тут звонит телефон. Хотя в кои-то веки не мой. Это стационарный телефон громко дребезжит в другой комнате.
– Я лучше возьму трубку, – говорит мать после третьего звонка и уходит, посмеиваясь.
Отец берет вилку и нож, снова принимается за еду. Я больше не чувствую голода. Джейк просит меня передать салат. Я так и делаю, а он не говорит спасибо.
Мать возвращается в комнату.
– Кто это был? – спрашивает Джейк.
– Никто, – она садится. – Ошиблись номером.
Качает головой и протыкает вилкой морковный медальон.
– Проверь свой телефон, – говорит она. Внутри просыпается тревога, когда эта женщина бросает на меня пристальный взгляд. – Мы не против, честное слово.
Я не могу есть десерт. И дело не только в том, что я сыта. Когда принесли десерт – что-то вроде шоколадного «полена» со слоями взбитых сливок, – наступила минута неловкости. Я просила Джейка напомнить родителям, что у меня непереносимость лактозы. Должно быть, он забыл. Я не в силах прикоснуться к этому пирогу.
Пока Джейк с родителями на кухне, я проверяю свой телефон. Он сел. Возможно, это и к лучшему. Разберусь с ним утром.
Когда мама Джейка возвращается к столу, на ней другое платье. Кажется, больше никто этого не замечает. Может, она все время так делает? Переодевается к десерту? Перемена не бросается в глаза. Платье того же фасона, но другого цвета. Как будто сбой компьютера вызвал небольшое искажение. Может, она пролила что-то на другой наряд? А еще наклеила пластырь на большой палец ноги, на котором нет ногтя.
– Мы можем предложить что-нибудь еще? – снова спрашивает отец Джейка. – Уверена, что не хочешь торта?
– Нет-нет. Мне хватит, правда. Ужин был удивительный, и я наелась.
– Жаль, что ты не любишь сливки, – говорит мама Джейка. – Я знаю, что от них можно немного располнеть. Зато вкусно.
– Выглядит неплохо, – говорю я и воздерживаюсь от того, чтобы поправить ее насчет «не любишь». Мой отказ не имеет никакого отношения к тому, что я люблю.
Джейк еще не съел свой десерт. Не притронулся ни к вилке, ни к тарелке. Откинулся на спинку стула, поигрывая прядью волос на затылке.
Я вздрагиваю, как будто меня ущипнули, и в шоке понимаю, что грызу ногти. Указательный палец у меня во рту. Я смотрю на свою руку. Ноготь на большом пальце почти наполовину отгрызен. Когда я это начала? Не могу вспомнить, но, похоже, я делала это весь ужин. Прижимаю руку к боку.
Так вот почему Джейк так смотрел на меня? Как я могла не заметить, что грызу ногти? Я чувствую во рту кусочек ногтя, застрявший между коренными зубами. Кошмар.
– Ты не мог бы вынести компост сегодня вечером, Джейк? – спрашивает мать. – У твоего отца все еще болит спина, а мусорный бак полон.
– Конечно, – отвечает Джейк.
Может, дело только во мне, но вся эта трапеза кажется слегка странной. Дом, его родители, поездка – совсем не такие, как я себе представляла. Ничего в них нет ни веселого, ни интересного. Я даже не думала, что все вокруг окажется таким древним, таким устаревшим. С самого приезда ощущаю себя неловко. Его родители неплохие – особенно отец, – но их не назовешь хорошими собеседниками. Они много говорили, в основном о себе. К тому часто надолго воцарялась тишина, которую наполняли скрежет столовых приборов о тарелки, музыка, тиканье часов, потрескивание дров в камине.