Как же быть, если больше никого нет? Если все вытягиваешь ты сам? Что нам делать, если мы все время остаемся в одиночестве? И больше никого нет, совсем? Что тогда означает жизнь? Значит ли она хоть что-нибудь? И что такое день? Неделя? Год? Отмеренный срок? Что такое «отмеренный срок»? У всего этого есть какое-то иное значение. Мы должны попробовать иной путь, иной вариант. Единственный вариант, какой остался.
Дело не в том, что мы не можем принять и признать любовь и сопереживание, не в том, что мы не можем их испытать. Но с кем? Ведь никого же нет? Итак, возвращаемся к решению, к вопросу. Тот же самый вопрос. В конце концов, все зависит от нас. Как мы поступим? Продолжим или нет. Двинемся дальше? Или?
Ты хороший или плохой? Это неправильный вопрос. И всегда таким был. Никто не может ответить на него. Названивающий знал все с самого начала, даже не задумываясь. Я знал. Да. Есть только один вопрос, и мы все нуждались в ее помощи, чтобы ответить на него.
Мы решаем не думать о сердцебиении.
Взаимодействие, связь – обязательны. То, в чем все нуждаются. Одиночество не может длиться вечно, пока так и не случится.
Нельзя в одиночку быть тем, кто целуется лучше всех.
«Может, именно так мы узнаем, когда отношения реальны. Когда кто-то другой, ранее не связанный с нами, познает нас так, как мы никогда не думали и не считали возможным».
Я прижимаю руку ко рту, чтобы заглушить собственные звуки. Рука дрожит. Я не хочу ничего чувствовать. Я не хочу его видеть. Я больше ничего не хочу слышать. Я не желаю видеть. Это нехорошо.
Я принял решение. Другого выхода нет. Уже слишком поздно. После того, что случилось за все это время, за все эти годы. Может, если бы я предложил ей салфетку со своим номером в пабе. Может, если бы я смог ей позвонить. Может, подобного бы не произошло. Но я не смог. Я этого не сделал.
Он уже у двери. Просто стоит там. Он сделал это. Привел нас сюда. Это всегда был он. Это всего лишь он.
Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до двери, ожидая. Еще один шаг, ближе. Спешить некуда.
Есть выбор. У всех нас есть выбор.
На чем все держится? Что придает жизни смысл? Что придает ей форму и глубину? Конец у всех одинаковый. Так почему же мы ждем его, вместо того чтобы ускорить? Чего я жду?
Жаль, что у меня не получилось лучше. Жаль, что я не смог сделать больше. Я закрываю глаза. Слезы текут. Я слышу сапоги, визг резиновых сапог. Сапоги Джейка. Мои сапоги. Там, снаружи, здесь.
Он стоит у двери. Она со скрипом открывается. Мы вместе. Он. Я. Мы. Наконец-то.
«Вдруг лучше не станет? Может, смерть – это не выход? Что, если личинки по-прежнему будут питаться, питаться, питаться… а жертва будет их чувствовать?»
Я держу руки за спиной и смотрю на него. У него что-то на голове и лице. Он все еще в желтых резиновых перчатках. Я хочу отвернуться, закрыть глаза.
Он делает шаг в мою сторону. Подходит ближе. Достаточно близко, чтобы я мог дотронуться до него. Я слышу, как он дышит под маской. Чувствую его запах. Знаю, чего он хочет. Он уже готов. Для конца. Он уже готов.
«Критическое равновесие необходимо во всем. Наши инкубаторы с регулируемой температурой, в которых мы выращиваем большие объемы – более двадцати литров – дрожжей и культур кишечной палочки, генетически модифицированных для оверэкспрессии белка по нашему выбору».
Когда мы решаем приблизить конец, то создаем новое начало.
«Именно лишняя масса, которую мы не видим, делает образование галактик и скорости вращения звезд внутри галактик математически возможными».
Он снимает нижнюю часть маски с подбородка и рта. Я вижу щетину на щеках, обветренные, потрескавшиеся губы. Я кладу руку ему на плечо. Мне приходится сосредоточиться, чтобы унять дрожь в руке. Теперь мы все здесь вместе. Все до единого.
«Один день на Венере равен ста пятнадцати земным дням… Это самое яркое небесное тело».
Он вкладывает в мою руку металлическую вешалку из шкафа.
– Я думаю, как все закончить, – говорит он.
Я выпрямляю вешалку, сгибаю пополам, так что оба заостренных конца торчат в одном направлении, и говорю:
– Прости меня за все.
Я думаю, что мне очень жаль.
– Ты сможешь. Теперь ты сможешь мне помочь.
Он прав. Так надо. Мы должны помочь. Вот почему мы здесь.
Я поднимаю правую руку и изо всех сил вонзаю то, что держу в ней. Дважды, туда и обратно.
Еще раз. Туда. Обратно. Я изо всех сил вонзаю концы в свою шею, снизу вверх, под подбородок.
А потом падаю на бок. Опять кровь. Что-то – слюна, кровь – пузырится на губах. Так много маленьких проколов. Все это причиняет боль, но мы ничего не чувствуем.
Теперь все кончено, и мне очень жаль.
Я смотрю на свои руки. Одна дрожит. Пытаюсь успокоить ее другой. Не могу. Обессиленно падаю назад, в шкаф. Единое целое, опять единица. Я. Только я. Джейк. Опять один.
Я так решил. Мне пришлось. Хватит мыслей. Я ответил на вопрос.
* * *
– Есть еще одна вещь, о которой я хотела спросить: записка.
– Что?
– Записка. Рядом с его телом. Мне сказали, что там была записка.
– Ты слышала об этом?
– Да.
– Это была не столько записка, сколько… ну, детальное описание.
– Детальное?
– Скорее, какой-то дневник или рассказ.
– Рассказ?
– Я имею в виду, что он писал о персонажах, или о людях, которых он знал. Но при этом он сам тоже участвует в этой истории, только там главный герой – не он. Ну, может, и он. В некотором смысле. Я не знаю. Не уверен, что понял ее. Я не могу отличить правду от неправды. И все же…
– Текст что-то объясняет? Объясняет, почему он… все закончил?
– Я не уверен. Мы не уверены до конца. Может быть.
– В каком смысле? Он либо объясняет, либо нет.
– Ну, понимаешь…
– Что?
– Все не так просто. Я не знаю. Вот. Смотри сама.
– Что все это значит? Очень много страниц. Это все он написал?
– Да. Тебе следует это прочитать. Но, может, лучше начать с конца. Затем повернуть в обратную сторону. Но сначала, я думаю, тебе лучше сесть.
Благодарности
Нита Проновост. Элисон Каллахан. Саманта Хейвуд.
«Джин», «Джимми», Стефани Синклер, Дженнифер Бергстром, Меган Харрис, Нина Кордес, Кевин Хэнсон, Адриа Ивасутяк, Эми Прентис, Лоретта Элдридж, Сара Сен-Пьер, Дэвид Уинтер, Леа Антиньи, Марта Шарп, Крис Гарнэм, Кенни Андертон, Сьёун, METZ.
Все сотрудники Simon & Schuster Canada, Scout Press и Text Publishing.
Мои друзья. Моя семья.
Спасибо.