– Ну, Андреино?
В этот день у нашего президента было важное задание: заставить меня остаться, снять с багажной ленты уже упакованный и закрытый чемодан. Это был август 2009 года, я уже договорился с «Челси», куда тренером ушел Анчелотти – наш папа, наш учитель, милый симпатичный человек, с которым я провел лучшие годы своей карьеры, он много встречался с игроками, хотел, чтобы они хорошо играли, и отдавал все команде (даже лучше, чем Мадзоне во времена «Брешии», который до четверга передавал тренировки своему заместителю, а сам при этом сидел в раздевалке, закутанный в пальто, потому что болел). Это он стал моей путеводной звездой в Лондоне. Берлускони тем временем достал еще один листочек: список имен, одно из которых было обведено в кружок.
– Оставайся, мы взяли Хунтелаара. Хунтелаар…
– Мы могли приобрести и других, там был и Клаудио Писарро, но мы выбрали его, Хунтелаара…
– Слушай, Андреа, не валяй дурака. Ты символ «Милана», ты знамя этой команды, и мы уже продали Кака. Ты не можешь взять и уйти, это будет страшный удар, в том числе и по имиджу. Все не могут уйти.
Во время Кубка Конфедераций, в котором я только что закончил играть с национальной сборной Южной Африки, мы с Анчелотти часто созванивались, в том числе и потому, что часовой пояс в тех краях примерно совпадал с Англией. Я постоянно слушал его серенады. Он хотел любой ценой заманить меня в Лондон, и именно цена была последним и единственным препятствием. Непреодолимым. «Милан» просил слишком много, кроме того, он хотел включить в переговоры технически сильных игроков, таких как Иванович – защитник, которого «Челси» не собирался лишаться ни при каких обстоятельствах.
– Господин президент, мне очень приятно, что я знамя команды, но здесь у меня заканчивается контракт, а там мне предлагают, и на четыре года.
За пять миллионов евро за сезон, но дело не в деньгах. Важен срок контракта, срок всегда имеет значение.
– Да в чем проблема, Андреа? Об этом ты договоришься с Галлиани, я уверен. Считай этот вопрос решенным.
– Вы уверены?
– Увереннее не бывает.
На словах «не бывает» президент уже выходил из комнаты с сообщением для прессы: «Андреа Пирло снимается с продажи, он останется с нами и закончит свою карьеру в «Милане»». Вскоре я перешел в «Ювентус». Берлускони, он такой. Актер, который точно знает, чего хочет, величайший президент, которого обожают на высших уровнях хорошего футбола. Простого выигрыша ему недостаточно.
В моменты своей занятости в политике он мало появлялся в «Миланелло» и на стадионе – только на матчах, и всегда очень уставший. Дерби, игра с «Барселоной», «Милан» – «Ювентус». Годами он не заходил к нам, и мы чувствовали его отсутствие, но все менялось, когда он все же ненадолго приходил в «Миланелло». Это сложно понять и еще сложнее объяснить, но мы чувствовали что-то позитивное, как только раздавался шум его приближающегося вертолета. Это синдром брошенной собаки: услышав шаги хозяина, она начинает вилять хвостом. Он выходил, разговаривал со всей командой и заводил нас, как пружины (с этой точки зрения он был лучше, чем Конте), приглашал нас одного за другим в комнату рядом с раздевалками, в паре метров от основного поля. Он обожал разговоры один на один, и дольше других задерживался с Индзаги, которому иногда даже звонил. Им было, о чем поговорить. Мне Берлускони никогда не звонил. Раньше я за него голосовал, хотя он никогда не просил нас об этом, часто повторяя, что мяч – это святое, а политика для дураков. Конечно, он давал нам понять, что именно его политическая программа сделает Италию великой, и сравнивал успехи команды со своими политическими достижениями, мы часто слышали, как он говорил о созданном им миллионе рабочих мест. Минус одно – мое. Он часто обновлял свои данные и свою статистику – совсем не такую, как у Хунтелаара.
Хунтелаар… Что ж, углубимся в столь интересный нам вопрос, как говорят на шоу Бруно Веспа. Контракт с итальянцами, в деталях проработанный «Миланелло». Потом внезапно, краем глаза увидев, что Анчелотти вот-вот выскажется против и заблокирует все, он сменил тему:
– Карлетто, запомните, мне нужна команда с двумя нападающими.
Как забыть, если он повторял это миллиарды раз. И ему, и всем остальным.
– Карло, мы должны стать хозяевами поля и хозяевами игры. В Италии, в Европе, в мире.
Они обсуждали тактические вопросы, но финальное решение всегда оставалось за нашим тренером, который, как говорится, был мужиком с яйцами. Великий человек. Несмотря на разногласия и на окончание их сотрудничества, они друг друга уважали.
Чего не скажешь о других тренерах, например, о турке Териме, которого впоследствии заменил именно Анчелотти. Странный и невероятный человек с аллергией на любые правила. Он понимал, что долго с нами не пробудет, и в итоге покинул нас. Он сформировался в команде, где ему позволяли делать все, что он захочет. В «Милане» же царила несколько иная атмосфера. Он опаздывал на обед, на официальные встречи, бросал мистера Бика одного за столом и мчался смотреть реалити-шоу, бродил по «Миланелло» в одежде вызывающих цветов. Он был похож на Джона Траволту. С ним ходил, как тень, совершенно чокнутый переводчик, который однажды посоветовал ему не разговаривать с прессой. И это в «Милане» – команде, где коммуникация всегда была на высочайшем уровне. Да и в раздевалке у переводчика часто возникали сложности с передачей слов Терима.
Наш тренер, жестикулируя, говорил на турецком:
– Ребята, нам предстоит один из самых важных матчей сезона. Многие нас критикуют, но я в вас верю и буду продолжать верить. Мы не можем сейчас проиграть, от нас столько всего ждут, на нас моральные обязательства – мы не должны никого подвести. Мы делаем это для нас, для президента, для болельщиков. Есть в жизни такие моменты, когда необходимо поднять голову, и этот момент настал. Давайте, ребята. Давайте.
Переводчик, спокойный, как лопата, выдавал на итальянском:
– Завтра приезжает «Ювентус», мы должны выиграть.
Один говорил пять минут, второй – пять секунд.
Терим:
– Андреа, через тебя пройдут все самые важные мячи, играй по-крупному, не торопись. Оцени ситуацию и отдай мяч тому, кто свободен, у кого меньше соперников рядом. Мы очень зависим от твоего выбора, ты чрезвычайно важен для «Милана» и для его типа игры. Но я повторяю: никакой спешки, нужно спокойствие и хладнокровие. Сначала думай, потом передавай мяч, так мы сможем сыграть великий матч и показать всей Италии, что мы еще живы. Что мы еще чего-то стоим. А теперь все на поле, я хочу супертренировку, фантастическую по своей интенсивности, лучшую тренировку года.
Переводчик:
– Пирло, разыгрывай мяч. Пошли тренироваться.
Чудесно выглядели технические собрания, в особенности в самом начале. Терим в раздевалке вставал у доски, брал мел и рисовал одиннадцать кружков. Каждый кружок символизировал игрока. Но в определенный момент на доске появлялось столько записей, что никто уже не помнил, где тут защитники, где нападающие и где центр. Было только понятно, где вратарь.
Он указывал на кружок и говорил:
– Костакурта, сделай то-то и то-то. Я отвечал за него:
– Мистер, но это я.
Когда он спутал защитников и атакующих, я начал подозревать, что он делает это специально. Четыре нападающих на поле и только два защитника: тайная мечта Берлускони. Но Терим хорошо понимал, что без президента, именно этого президента, «Милан» станет ничем – и экономически, и с точки зрения влияния. Без его денег и сил команду ждет такой же конец, как и многих других.
После побед на чемпионатах Европы и мира Берлускони сходил с ума. Буквально. Он пел, бренчал на гитаре с верным Апичелла, рассказывал анекдоты. «Милан» в определенный момент стал самым титулованным клубом мира, и мы указывали это перед каждой игрой. Как и Берлускони, самый выигрывающий президент мира.
И он взял Хунтелаара.
12. Стамбульская трагедия
«Меня не взяли бы даже в «Зелиг», так отвратительно было мое последнее выступление. Я смотрел на линию поля: кончилась история, кончилась дорога, кончился я»
Однажды я решил завязать с мячом, но не из-за Хунтелаара. Я не хотел больше ничего слышать о футболе, меня от него тошнило. Я слишком наелся футболом и боялся, что меня вырвет. Даже не из-за Ибрагимовича и Оньевю, моих друзей по «Милану». Первый – единственный страстный швед, которого я знаю, второй – единственный американец, который предпочитает футбол бейсболу, баскетболу, американскому футболу, хоккею и даже гамбургерам из «Макдоналдса». Один раз я видел, как они дрались хуже гопников с окраин, во время тренировки в «Миланелло», как они делали друг другу больно, ломали ребра, пытались друг друга убить, несмотря на призывы прекратить и успокоиться. Они говорили впоследствии, что это было просто столкновение, но нам это больше напомнило «Горца». Должен остаться только один. Они меня пугали, но не им удалось убить мою веру в будущее (им было совсем не до меня).
Я хотел уйти, потому что после Стамбула ничего больше не имело смысла. Финал Лиги чемпионов в 2005-м, победа «Ливерпуля» над «Миланом» после разгромного счета три – ноль меня убила. За шесть минут нам забили три гола, мы проиграли по пенальти – казалось бы, из-за Дудека, этого танцующего осла, вратаря, который, прежде чем ловить мяч, начинает показывать балетные па. Однако на самом деле вина лежала на всех нас. Я не знаю, как это могло случиться, но мы действительно отвратительно сыграли. Всей командой нам следовало совершить групповое самоубийство, взяться за руки и прыгнуть с моста между Босфором и Дарданеллами. Знаменитый пролив – такой узкий, что в него протискиваешься, словно в бутылочное горлышко. Я чувствую, как он все еще зовет меня, плещется и приглашает прыгнуть в свои волны.
В раздевалке стадиона «Ататюрк», как только закончился этот позорный матч, мы чувствовали себя полными кретинами, обескровленными зомби, мы попали в неожиданный сюжет: из нас высосали всю кровь, до самой последней капли. Мы не разговаривали, не двигались, нас зачеркнули, раздавили. Наш провал, очевидный в те минуты, в последующие часы накрыл нас всей силой своего позора. Бессонница, гнев, депрессия, опустошение: мы заболели новой болезнью, синдромом Стамбула.