– Плохо, вчера мы проиграли. Лучше бы выиграли.
– Рино, попробуй еще раз. Надо говорить: «Было бы лучше, если бы мы выиграли».
– Это одно и то же.
– Не совсем, Рино.
– ОК. Мне было бы лучше, если бы мы выиграли.
– Рино, да ты совсем неграмотный. Надо говорить:
«Лучше бы мы выиграли».
– Я же так и сказал!
– Что ты сказал, Рино?
– Про проигрыш.
– Про какой проигрыш? Ты нам расскажешь?
У него приливала кровь к голове, это было сразу заметно. Мы понимали, что он злится, отбирали у него ножи, он вооружался чем мог – вилкой – и пытался нас уколоть. Иногда зубцы вилки даже входили в кожу. И хотя у нас в столовой были мягкие вилки, вроде тех, которыми едят тунца, некоторые из нас, бывало, даже пропускали матчи из-за этой битвы на вилках, хотя официальная версия гласила «из-за усталости мышц». Когда он совсем сходил с ума от ярости, мы разбегались, и он успокаивался и уходил к себе – и тогда мы возвращались и баррикадировали его дверь диванами, он сидел там и не мог выйти.
– Выпустите меня, скоро начнется тренировка.
– Давай сам, мужик.
Он снова злился, крушил все, но даже когда злится, он остается хорошим. Мне он всегда казался одним из персонажей Вуди Аллена – моего самого любимого режиссера. Мне чудится, как с пеной у рта, в футболке с номером 8 он произносит фразы типа: «Я никогда не ем устриц. Еда нравится мне мертвой. Не больной, не раненой. Мертвой». Или: «Нет такой болезни, которую нельзя вылечить «Прозаком» и хорошей куриной ножкой».
Кстати, я как-то видел, как он на спор ловил и ел живых улиток. Он словно персонаж из фильма, и поскольку я режиссер – и на поле, и в жизни, – такого актера, как он, я не могу упустить.
В раздевалке необходимы такие эпизоды – физически ты стареешь, а морально нет: меньше бегаешь и больше общаешься с друзьями. Каждое его слово – это приказ, и, если кто-то в «Милане» плохо себя ведет, ему придется пройти через Рино и дать объяснения своему поведению – объяснить, почему он себе такое позволяет, и перестать. Когда-то все так и было, и даже добрый старый Вуди не мог бы придумать финала лучше.
Когда-то у команд были знамена, и в этих знаменах было все: древко, веревка, ткань, престиж, возможность поймать ветер и заставить его дуть в другом направлении. А теперь думают только об экономии – как бы урезать игрокам те зарплаты, о которых с ними договаривались.
Когда в команде начинаются споры и из нее выгоняют игрока, который не соглашается на снижение зарплаты, люди часто реагируют инстинктивно, высказывают сентенции: «Вот еще один богач с жиру бесится. Тут люди голодают, а он миллионами разбрасывается. Хуже политиков. Им сколько ни дай, все мало». Понятно, что есть вполне человеческие причины, но у меня всегда возникают вопросы, не знаю, насколько дурацкие: руководители команды заключали с игроком контракт с пистолетом у виска? Или все-таки они сначала ошиблись в своих расчетах, а потом свалили все на игрока и сделали его козлом отпущения? Что они знают про нас за пределами раздевалки? Вратарь, защитник, полузащитник должны содержать большую семью, возмещать своим родителям те жертвы, на которые они когда-то пошли, платить долги за друзей или родственников. Сначала их заманивали в команду, обещая золотые горы, организовывали заговоры, тайные встречи – почему же они хотят забрать это золото? Разве не они сами – лжецы, которые не могут сдержать данное слово? Почему работодатель может менять условия контракта, которые он сам предложил?
Я не спорю, нам повезло, но мы это заслужили. И мы – не «пирла».
8. Граф Конте
«Он не спит и переживает, как если бы это он играл. И как бы он играл. Он не спит, переживая всю игру заново и перематывая ее в своей памяти»
Мне особенно повезло: я был знаком с Антонио Конте. Мне приходилось общаться с множеством тренеров, но он поразил меня больше всех. Ему хватило одного выступления, из самых простых слов, чтобы завоевать меня и весь «Ювентус», планету, на которую мы вместе приземлились. В первый же день на отдыхе в горах, в Бардонеккья, он созвал команду в зал и представился. У него уже был заготовлен яд. Он двигался мягко и сдержанно, как делают все гадюки.
– Дорогие друзья, эта команда дважды занимала седьмое место в чемпионате. С ума сойти. Отмороженные. Я здесь, чтобы прекратить этот кошмар.
Через пару минут нам все стало понятно – в особенности то, что под волосами у него сидел дьявол. Волосы, может быть, и были ненастоящими – а вот дьявол абсолютно настоящим, неповторимым.
– Все здесь играли отвратительно в последние сезоны – нам нужно что-то придумать, чтобы реабилитироваться и стать снова «Юве». Не просто взять реванш: это не просьба, это наш моральный долг. Нужно сделать одну очень простую вещь: слушать меня.
Первое впечатление оказалось верным: когда он говорит, слова захватывают тебя, почти что силой. Они погружаются в тебя. Даже сейчас я отчетливо помню слова Конте:
– Будьте внимательны, я еще не закончил. Нужно вернуться на конкурентоспособный уровень, на уровень, который пока что остался лишь в истории клуба. Не войти в первую тройку – преступление.
Мы выиграли «скудетто» с первой попытки, и это только его заслуга. Только его – против всех предсказаний. Мы не могли не выиграть с этим одержимым ювентоманией.
– Вы должны злиться, как я. Стоп.
Кратко, как телеграмма, но очень убедительно.
Конте – не гуру и не волшебник, хоть он и достает из цилиндра потрясающие слова. Или ты делаешь, как он говорит, или не играешь. У него вполне достаточно времени. Он видит каждую деталь, использует каждую мелочь, концентрируется на тактике и часами смотрит с нами видео, буквально пригвоздив нас к экрану, объясняя нам вновь и вновь наши ошибки. У него аллергия на ошибки, и каждый день я молюсь, чтобы от нее не нашлось лекарства.
На поле в Виново во время тренировки мы часто выигрываем, потому что не играем ни с кем. С понедельника по пятницу наших соперников нет. Мы выигрываем одиннадцать против нуля.
Сорок пять минут подряд мы повторяем одни и те же движения, до тошноты, пока он не увидит, что все получается. Именно поэтому мы потом и выигрываем, когда нас одиннадцать против одиннадцати. Если Арриго Сакки – гений, то кто же тогда Конте? Я ждал тренера, но не такого. Думал о тренере с энергией и харизмой, но наш тренер даже тактически и технически во многом превосходит своих коллег.
Если бы я вернулся назад, я бы не сделал только одного: не выбрал бы место рядом с Буффоном в раздевалке «Ювентуса», около выхода. Это самое опасное место во всем Турине, особенно между первым и вторым таймом матча. В перерыве к нам заходит Конте, и даже если мы выигрываем, он бросает в стену – в мою сторону – все, что у него есть в руках, чаще всего пластиковые бутылки с водой. С газом. Много газа. Он превращается в зверя. Он никогда не бывает доволен: всегда что-то сыграно не гениально, он видит наперед то, что может случиться в следующие сорок пять минут. Однажды мы проигрывали «Милану», и он не мог понять причины: «Против этих! Я не понимаю, как мы не можем выиграть у этих! Они играют отвратительно!» В конце игры он исчезает, лишь коротко попрощавшись с нами – и только в том случае, если мы выиграли. Самое худшее наступает ночью, когда он остается один. Он не спит и переживает, как если бы это он играл. И как бы он играл. Он не спит, переживая всю игру заново и перематывая ее в своей памяти. Это пытка, не имеющая конца, словно заевшая мелодия, и непонятно, где начало, где конец, можно различить лишь припев. Он на сто процентов живет своей работой, и она же является его хобби. Я никогда не понимал, сидит ли на скамейке тренер или болельщик, – но в любом случае это исключительный человек.
Ему удалось справиться даже с долгим периодом своей дисквалификации – из-за странной истории со ставками, когда он управлял «Сиеной». Он страдал по средам, по субботам, по воскресеньям, то есть во все дни, когда проводилось официальное мероприятие, а он не мог поучаствовать, а от мысли, что он не может зайти в раздевалку (что, впрочем, все равно иногда случалось), он просто сходил с ума…
Его отсутствие между первым и вторым таймом было очевидным, оно чувствовалось, а его помощники Анджело Алессио и Массимо Каррера делали всего лишь то, что он им говорил, и не могли придумать ничего нового. Даже в интервью после матча им было нечего сказать: они лишь показывали свои лица, а все мысли принадлежали Конте.
В те дни я никогда не видел его плачущим или отчаявшимся. Перед вынесением приговора мы были в Китае, и на его лице было написано напряжение, он целыми днями общался по телефону со своими адвокатами. С игроками он никогда не обсуждал подробности – ему удавалось держать нас в стороне от своих волнений, как если бы ничего не изменилось. Только однажды, перед взрывом бомбы, он вызвал лидеров команды – среди них были я, Буффон, Кьеллини, Маркизио: «В такой момент мне нужна ваша помощь, больше, чем обычно. Выкладывайтесь по максимуму на тренировках и в матчах, без меня в раздевалке разговаривайте со своими товарищами – не будьте равнодушными, не разрушайте то, что нам удалось вместе создать».
Нам было очень жаль и его, и его ассистента Кристиана Стеллини, который в определенный момент оставил «Ювентус»: он был частью команды, проводил кучу времени с игроками. На поле он следил за линией защиты, и когда он ушел, его отсутствие мы переживали очень тяжело. После товарищеского матча в Салерно он пришел в мою комнату в отеле, где мы жили. Было три утра.
– Андреа, я больше не могу оставаться. Я ухожу, просто потому что люблю «Юве» и хочу, чтобы все немного успокоилось.
В общем, я понял одну вещь. Настоящая проблема – в ставках, в официальных, легализованных ставках. С момента, когда их легализовали, бардака стало только больше – у тех, кто хочет играть в нечестную игру, появилась возможность ими пользоваться. Что касается серий В и С, то по ним нужно принять решительные меры – вообще запретить ставки на матчи этих чемпионатов. Особенно в С – более того, в Лиге Про, которая так называется, хотя никто об этом не помнит, – в ней игроки, которые неделями не видят зарплат, и они договариваются между собой, программируют результаты матчей, ставя на них в агентствах и получая неплохую прибавку к концу месяца. Да и в В дела обстоят не лучше.