Аннабель Ривердейл заходится кашлем. Колин уводит ее, словно непослушного ребенка.
— А вы слыхали, что Патрик Уайт тоже написал роман под названием «Глаз бури»? — спрашивает Джаспер у Хелен, пытаясь разрядить обстановку.
— Да, но я узнала об этом слишком поздно и не стала менять название, — говорит Хелен. — Да и в любом случае я уже привыкла к нему.
— Что ж, неудивительно, что ты запуталась, Вив, — говорит сэр Стэн жене, а затем обращается к Хелен: — А это разрешено?
— Да, авторское право на названия не распространяется, — отвечает она.
Гул голосов в гостиной усиливается. Большинство гостей уже выпивают по два-три бокала вина. Ральф и Кэрри переглядываются. Ральф вопросительно поднимает бровь, Кэрри кивает. Она поднимается и приглашает гостей в столовую. У круглого стола вскоре собирается довольно большая компания, раздаются восхищенные возгласы и одобрительные замечания по поводу аппетитных блюд. Гости с наполненными тарелками возвращаются в гостиную или разбредаются по другим комнатам первого этажа — для завтраков, для телевизора, для отдыха всей семьей. Комнаты по такому случаю убраны, а стулья и кресла расставлены так, чтобы удобно было общаться.
Ральф видит, как Марианна Ричмонд выходит в сад покурить. Через минуту он хватает ящик с пустыми винными бутылками и следует за ней. Держа курс на красный огонек ее сигареты, мерцающий в тени стены, догоняет ее.
— Кто-нибудь видел, как ты выходил? — спрашивает она.
Ральф не отвечает.
— Кто-нибудь тебя видел? — повторяет она.
— Я прихватил несколько пустых бутылок в качестве алиби, — отвечает он, ставя свою звонкую ношу на землю. Выдержав паузу, добавляет: — Я думал, мы не должны говорить. Я считал это основным правилом нашей игры.
— Игра окончена.
— О чем ты?
— Оливер видел нас на стоянке во вторник.
— Я не знал, что с тобой был Оливер!
— Его не было. Просто досадное совпадение. У них в спецшколе по вторникам уроки самостоятельности. Их учат ходить в магазины, пользоваться общественным транспортом. В этот раз они ездили в «Сэйнзбери», а Оливер отстал от группы, заплутал и бродил по стоянке в поисках микроавтобуса, в котором они приехали, а потом увидел нас в машине.
— Как ты узнала об этом?
— Он сам мне вчера рассказал: «Я видел, как ты целовалась в машине с Ральфом Мессенджером».
— Черт! Откуда он знает мое имя?
— Он никогда не забывает имен, особенно если видел человека по телевизору.
— О господи!
— Боюсь, как бы он не рассказал обо всем Джасперу.
— Ты можешь попросить его не говорить?
— Он не поймет.
— Если даже он расскажет, просто будешь все отрицать, — говорит Ральф. — Это выглядит слишком уж неправдоподобно. Джаспер поверит тебе, если ты будешь все отрицать.
— Оливер не умеет лгать. Он не понимает, что такое ложь, — вздыхает Марианна.
— Ясное дело, — задумчиво говорит Ральф, — тут никакая ТС не поможет.
— Что-что?
— Теория сознания. Человек способен лгать только в том случае, если понимает, что другие люди могут воспринимать мир иначе… Большинство детей приобретают это качество к трем-четырем годам. Аутисты — никогда.
— Очень интересно, но пользы от этого мало, — говорит Марианна. — Джаспер знает, что Оливер не умеет врать.
— Тогда тебе нужно сказать, что он ошибся. В конце концов было темно, шел дождь.
— Но ведь мы были там втроем, в одно и то же время, — говорит Марианна. — Джаспер сможет все это сопоставить, если решит довести дело до разбирательства. Обстоятельства подозрительные, не правда ли?
Ральф задумался.
— О’кей. Предположим, Оливер видел нас в магазине, потом отстал от группы, бродил по стоянке расстроенный, увидел обнимающуюся пару, похожую на нас, в машине с запотевшими стеклами и решил, что это мы. Идея совершенно абсурдная. Ральф Мессенджер и Марианна Ричмонд целуются на стоянке в «Сэйнзбери»? Курам на смех. Никаких проблем.
— Хотелось бы на это надеяться, — говорит Марианна, последний раз затянувшись сигаретой, а затем тушит ее о забор. — Пошли лучше в дом, только по одному.
— А поцелуй? — говорит Ральф, приближаясь к ней.
— Нет, Ральф. — Она резко отталкивает его. — Это была глупая игра, и она окончена.
Марианна разворачивается и идет в дом, обхватив себя обеими руками и поеживаясь от холода.
Ральф поднимает ящик с бутылками и относит его к мусорным бакам у торца дома.
Хелен замечает в коридоре профессора Дугласса, застегивающего пальто.
— Уже уходите? — спрашивает она.
— Как видите, — отвечает он. — Мои женщины всегда беспокоятся, если я задерживаюсь.
Часы в холле показывают четверть одиннадцатого. Он продолжает:
— Если начистоту, я не очень-то люблю вечеринки. Никогда не получается закончить мысль.
— Я понимаю, о чем вы.
— Но, по-моему, хозяина это не огорчает. — Дугласс натягивает черные лайковые перчатки и расправляет их на пальцах. — Мастер научной цитаты. Он скалится с таким видом, будто отпустил гениальную шутку. — Передайте ему и миссис Мессенджер, что мне нужно было идти, хорошо? Я не смог их найти, чтобы попрощаться.
— Конечно, передам.
— Засим спокойной ночи. — Щелкнув кнопками на перчатках, он уходит.
Хелен возвращается в гостиную, где Летиция Гловер спорит с Колином Ривердейлом о контроле рождаемости.
— Католическая церковь должна за это ответить. Бороться против программы контрацепции в странах третьего мира — просто преступление.
— Капиталистическим странам северного полушария выгодно снижать уровень рождаемости в южном, — говорит Колин. — Повышая уровень жизни в странах третьего мира, они создают новые рынки сбыта для своих товаров.
Летиция на время замолкает, поскольку это утверждение совпадает с ее собственным аргументом, который она обычно приводит в другом контексте.
— Я не только о нищете и недоедании, — говорит она. — Еще есть СПИД. Африканские женщины нуждаются в защите от последствий мужского промискуитета.
— Какой смысл распространять презервативы среди африканских женщин, если их мужчины все равно не будут ими пользоваться?
Аннабель Ривердейл, молча и без интереса следившая за дискуссией, встает, поднимает свой пустой бокал, заглядывает в него и шатко направляется к двери, собираясь подлить себе еще вина. Хелен настигает ее у стола.
— Вы нормально себя чувствуете? — спрашивает она.
— Да, спасибо. Просто решила, что лучше уйти, пока Колин не начал разглагольствовать о радостях периодического воздержания.
Хелен сочувственно улыбается.
— Вы о календарном методе? Моя сестра рассказывала, что с ним много хлопот, и он не всегда срабатывает.
— У нас срабатывает, — говорит Аннабель.
— О, это хорошо, — несколько смущается Хелен.
— Потому что я еще и таблетки пью. — Аннабель подносит палец к губам: — Только не говорите Колину!
— Могила, — отвечает Хелен, слегка опешив.
— Меня сейчас стошнит. Где здесь ближайший туалет?
— Вон там. — Хелен берет ее за руку и ведет в ванную.
Вернувшись в дом с пустым ящиком, Ральф ищет взглядом Хелен.
— О, привет, — говорит она. — Колин Ривердейл повез Аннабель домой. Ей стало дурно.
— Надеюсь, она не беременна опять.
— Нет.
Ральф удивляется ее уверенности. Она продолжает:
— Профессор Дугласс тоже искал тебя. Ему нужно было уйти.
— Ох уж этот Даггерс. Приходит и уходит раньше всех. Не понимаю, зачем вообще надо было приходить? Ведь он терпеть не может вечеринок.
— Да, он так и сказал.
— Правда? Кстати, я еще не открывал твой подарок. Открыть сейчас?
— Давай, если хочешь…
У передней двери стоит небольшой столик с подарками и открытками. Ральф разворачивает сверток Хелен и вынимает счеты из коробки.
— А, всю жизнь о таких мечтал, огромное спасибо!
— Думаю, они тебе пригодятся, когда начнется шумиха с «ошибкой-2000», — говорит Хелен.
— Недавно видел карикатуру: два древних римлянина смотрят на счеты, — говорит Ральф, сдвигая несколько костяшек в верхнем ряду. — И один говорит другому: «Боюсь, эта система откажет, когда мы перескочим к нашей эре».
— Нет, серьезно, — говорит Хелен. — Тебя это разве не беспокоит? Я читала, что 1 января 2000 года все остановится. Самолеты упадут с неба, корабли закружатся на месте, в операционных погаснет свет, а в магазинах исчезнут все продукты, и люди перестанут получать зарплату и пенсию.
— Болтовня паникеров, — говорит Ральф. — Конечно, у старых компьютеров проблема имеется, но она разрешима.
— Жаль. В этом есть что-то поэтичное. Современная цивилизация, разрушенная собственной технологией, — вздыхает Хелен.
— Ну, вряд ли бы ты захотела вернуться в Средние века, — говорит он. — Кстати, я нашел то место у Дарвина: «Плач — головоломка».
— О, спасибо. А я уже и забыла.
— Книга у меня в кабинете, наверху. Хочешь посмотреть? Я имею в виду — кабинет. Туда стоит разок подняться.
— Ну, хорошо, — произносит Хелен, подумав секунду.
В этот момент из кухни выходят Кэрри с большой миской шоколадного мусса и Николас Бек с посудиной, доверху наполненной фруктовым салатом.
— Хочу показать Хелен свой кабинет, — говорит Ральф Кэрри. — Оставьте мне немного мусса.
— Не оставим, — на ходу отвечает она. — Кто успел, тот и съел.
Николас Бек ухмыляется, обернувшись, и движется вслед за Кэрри в столовую.
— Может, ты хочешь пудинга? — спрашивает Хелен Ральфа.
— Не переживай, она пошутила. Я уверен, что в холодильнике есть еще целая миска. Пошли подальше от этой обжираловки!
Он ведет ее вверх по лестнице.
— Существует два мнения по поводу расположения рабочего кабинета, — говорит он. — Одни считают, что кабинет должен находиться на первом этаже, чтобы оставаться в курсе всего, что происходит в доме, и экономить время, уходящее на спуск и подъем по лестнице. Другие — что он должен находиться на верхнем этаже, подальше от бытовой суеты. Там, где тебя никто не потревожит.