— А пива случайно нет?
Хелен печалится.
— Вообще-то я не держу в доме пива. Я не пью его. Но есть бутылка божолэ, если…
— А почему бы нет? Обычно я не пью вина в середине дня, но сегодня же пятница, черт возьми! К тому же с таким стилтоном просто грешно пить минералку.
Хелен приносит бутылку вина, Ральф открывает ее старомодным штопором и разливает по стаканам.
— За твое здоровье!
— И за твое!
Они некоторое время едят молча.
— Как Кэрри? — спрашивает Хелен.
— Спасибо, хорошо. Как тебе ее роман? Только честно, я ничего ей не скажу.
— Думаю, он очень многообещающий.
— Превосходно. Кэрри как раз нужен какой-нибудь собственный проект, который доставлял бы ей удовольствие… Это божолэ очень легкое, еще? — Он поднимает бутылку.
— Конечно.
Ральф доверху наполняет бокалы.
— А ты сама сейчас над чем-нибудь работаешь?
— Нет.
— Совсем ничего не пишешь?
— Ничего. Кроме дневника.
— Дневника?
— С тех пор как Мартин умер, не могу писать художественную прозу.
— Понимаю. — Ральф отрезает себе еще стилтона. — Значит, ты ведешь записи обо всех нас, да?
— Нет, что ты! — Хелен смущается.
— Ты хочешь сказать, в твоем дневнике нет ни слова обо мне? Мне обидно. — Он улыбается и смотрит ей в глаза.
— Там неизбежно фигурируют люди, которые меня окружают, в особенности если они добры ко мне, как, например, ты и Кэрри, но… — Хелен не договаривает. — Это просто способ тренировки моих писательских мышц. Иначе они совсем атрофируются. Я стараюсь каждый день что-нибудь писать. Все равно о чем.
— Я тоже недавно завел своего рода дневник.
— Правда? — Теперь Хелен заинтересовалась.
— Все началось с небольшого исследования сознания — феномена «первого лица». Хотелось получить побольше материала. Я просто записывал все приходящие в голову мысли на диктофон.
— «Давайте заметим, как, в каком порядке оседают в нашем сознании атомы, давайте обозначим рисунок, который фиксирует в нашем сознании каждый случай, каким бы бессвязным и непоследовательным он нам ни казался»[6].
— Вот именно. Кто это сказал?
— Вирджиния Вулф.
— Хотя готов поспорить, к ней это не относится. Она сама строила подходящую ей последовательность…
— Возможно.
— …и писала очень изящную, отточенную прозу.
— Да. Но она хотела создать иллюзию.
— А мне хотелось создать что-нибудь реальное, но это оказалось трудным, почти невозможным. Перед тем как произнести хоть слово, мозг очень многое упорядочивает и оттачивает.
— Поэтому ты прекратил эксперимент?
— Нет, я все еще диктую время от времени. Это вошло в привычку.
— И там есть что-нибудь обо мне?
— Да, — отвечает он, не задумываясь.
— Тогда мы квиты. — Она осушает бокал. Ральф тянется через стол, чтобы наполнить его. — Мне хватит, — говорит Хелен. Он выливает остатки вина себе.
— Я рад, что ты пригласила меня. А то я уж было подумал, что ты обиделась.
— За что?
— Ну, после того разговора в моем кабинете…. И потом, на следующий день в Подковах ты меня избегала.
— Я вряд ли поехала бы в Подковы еще раз, если бы избегала тебя.
— Я тоже себя этим успокаивал.
Пауза. Хелен обдумывает сказанное.
— Кофе будешь?
— Да, одну минуту. Хочу допить вино.
Хелен тоже пьет.
— После этого вина я уже ни на что не способна. Завалюсь спать.
— Хорошая идея. Я б тоже не отказался от сиесты, — хитро улыбается Ральф.
— А разве у тебя после обеда нет работы? — так же легкомысленно говорит Хелен.
— У меня скучное заседание комиссии, которое я бы с удовольствием пропустил. Мы пошли бы наверх, в твою уютную спаленку, и повалялись бы там.
Хелен вертит в руках бокал:
— Я же сказала, Ральф, я не собираюсь с тобой спать.
— Ну почему?
— Я не одобряю супружеских измен.
— Значит, ты не считаешь меня непривлекательным. И на том спасибо.
Хелен молчит.
— А вот я нахожу тебя весьма привлекательной, Хелен. По-моему, я даже влюбился в тебя.
— Наверное, ты очень влюбчивый. В Марианну ты тоже был влюблен?
— Ну, это было просто дурачество, я же говорил тебе. Мы как-то раз напились и стали обниматься, а потом превратили это в игру и целовались всякий раз, когда встречались где-нибудь в общественном месте. Мы никогда не говорили об этом. Но самый скучнейший ужин становился от этого веселее. Такие эмоциональные прыжки на батуте. В какой-то момент чувствуешь радостную свободу, а потом спокойно приземляешься. У нас и в мыслях не было идти дальше. Но когда я влюбляюсь, то хочу заниматься любовью. — Ральф прямо смотрит ей в глаза: — И думаю, я неплохой любовник.
— А я думаю, нам не стоит продолжать этот разговор, — говорит Хелен, но не двигается с места.
— Мы поднимемся наверх, снимем одежду, ляжем в твою кровать и будем медленно, с удовольствием заниматься любовью, а потом уснем друг у друга в объятиях и проснемся свежими и обновленными. Об этом никто не узнает.
— Нет.
— Почему? Ты же видишь, как мы нравимся друг другу. Это стало ясно в первый же вечер у Ричмондов, как только я тебя увидел. Ошибиться невозможно. Внезапное оживление и радость от присутствия такого очаровательного человека… Ты тоже это почувствовала, не смей отрицать. За ужином я несколько раз ловил твой взгляд.
— Мы не можем заниматься всем, чем хотим, забывая о других людях.
— Ты имеешь в виду Кэрри…
— Да…
— Она не станет возражать, если мы будем соблюдать осторожность.
— О чем ты?
— Кэрри не дурочка. Она знает о том, что большинство мужчин не на сто процентов верны своим женам. И она знает о моих сексуальных потребностях… Но она не следит за мной, не проверяет мои карманы… Поэтому наш брак до сих пор держится.
— Кэрри — мой друг. Мне бы не хотелось ее предавать.
Ральф вздыхает:
— Все мы постоянно друг друга предаем, Хелен, и ты об этом знаешь. Есть тысячи вещей, которых ты ни за что не рассказала бы Кэрри ни при каких обстоятельствах. Так зачем же делать культ из супружеской верности?
— Такой уж я человек. Может, в этом виновато мое католическое воспитание.
— Неужели ты все еще веришь в этот бред? Ты думаешь, что отправишься прямиком в ад после того, как, вкусно пообедав, с удовольствием переспишь со мной?
— Нет, но…
— Да что в этом такого, Хелен? Люди трахаются постоянно, по всему миру, и большинство их не женаты друг на друге. Просто всегда приятно доставить удовольствие тому, кого любишь. Это свойственно человеку: заниматься любовью всегда, а не только в брачный период, как у животных, и не только для размножения, — а для того, чтобы доставлять и получать удовольствие.
Хелен встает и убирает тарелки.
— Я сделаю кофе, а потом тебе лучше пойти на свое заседание.
Ральф смотрит на часы:
— Чтобы успеть на заседание, мне придется пропустить кофе.
— Как хочешь.
— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пропустил заседание?
— Уверена.
— Ну, тогда извини. Я думал, у нас останутся… приятные воспоминания… — Он встает со стула и собирает вещи. — Увидимся в воскресенье.
— Боюсь, что я не смогу приехать в Подковы в эти выходные.
— Но тебя же все ждут! Ты приглашена. Ты — наш непременный гость.
— Посмотрим.
— Спасибо за ланч. — Он протягивает руку, Хелен пожимает ее. Он подносит ее руку к губам и целует.
— До встречи в воскресенье!
18
Пятница, 21 марта. Ральф только что ушел после неудачной попытки затащить меня в постель. Он был очень настойчив, наверное, настойчивее, чем ему бы хотелось. Если бы он видел, как ошалело я готовилась утром к его приходу, то, наверное, решил бы, что у него есть все шансы.
Я позвонила ему в одиннадцать и попросила помочь с электронкой, а он мгновенно напросился на ланч. «На хлеб с сыром», как он выразился. У меня в холодильнике валялся кусок старого чеддера, и я побежала в супермаркет, чтобы купить стилтона, грюйера и шевра, арденнского паштета, а также овощей к салату и помидоров для супа. Потом стала носиться по дому с пылесосом, прибралась в гостиной, сняла с сушилки белье в ванной, сменила постельное белье, спрашивается, зачем? Затем, что оно выглядывало из-под короткого покрывала и казалось несвежим. Это я себе так сказала, но кто знает, какие мысли таились в моем подсознании, ведь я не предполагала, что он захочет зайти в спальню. Но он сразу же попросил, чтобы я показала ему весь дом, включая ванную (где на полу валялись мои трусы).
К тому времени я уже вся вспотела и решила принять душ (второй раз за сегодня) и вымыть голову. Одежду (юбку и блузку) тоже пришлось сменить — она казалась слишком нарядной для такого случая (особенно учитывая вымытую голову), так что я решила надеть широкую рубашку и брюки, чтобы выглядеть привлекательно, но не чересчур соблазнительно. Я уверена, что он пришел, чтобы соблазнить меня, и попросил показать дом, для того чтобы изучить местную географию. «Прозондировать почву», как говорят — или раньше говорили — взломщики в старых романах.
«Соблазнять» — тоже старомодное, книжное слово, пригодное для увядающих матрон и несчастных женщин, наподобие Памелы Ричардсона, защищающих свою «добродетель» от посягательств мистера Б., однако я не могу подобрать в нынешней ситуации слова более подходящего. В конце концов, так оно и вышло: он пытался затащить меня в постель, а я противилась соблазну. А соблазн был. Он — первый мужчина, к которому меня влечет после смерти Мартина. Я могу легко представить себя обнаженной в его объятиях, и эта картина не кажется мне смешной или глупой. Случалось, когда я болтала с каким-нибудь мужчиной, алкоголь слегка ударял мне в голову, но как только я понимала, что он пытается затащить меня в постель, я моментально остывала и устремлялась через всю комнату, чтобы поприветствовать какую-нибудь знакомую, или находила любой другой предлог.