Ей выдали небольшую сумму на расходы, и первым делом она повела меня в «типичный чешский ресторан», где мы отведали «типичной чешской еды»… Потом я с набитым брюхом бродил по старой Праге, вслед за Людмилой заходя то в замок, то в собор, то в церковь, то в галерею… Мы восхищались готикой, рококо, модерном и так далее, пока, наконец, Людмила не возвестила, что настало время поужинать перед оперой, давали что-то из Яначека… «Вы не будете сильно возражать, если мы не пойдем в оперу?» — спросил я. Она словно испугалась. «Вы не любите оперу?» — «Терпеть не могу». Она закусила губу, подавляя улыбку и глядя на меня, как на непослушного мальчика. «Чем же вы хотели бы заняться?» — «Ну, много чем», — сказал я с улыбкой, которая, ей скорее всего показалась похотливой, потому что она покраснела, придав тем самым двойной смысл моему невинному ответу. «Ну, например, — продолжил я, пытаясь рассеять ее подозрения, — можно заскочить в какой-нибудь приятный прохладный бар, выпить ледяного пива, потом посидеть в кино с кондиционером, и после этого я, может быть, и захочу поужинать». Так мы и сделали. Отыскали бар с негромкой джаз-гитарой… потом посмотрели фильм с Вуди Алленом на английском и с чешскими субтитрами… В конце концов, забрели в небольшой вьетнамский ресторанчик и поужинали без всяких клецек, но со скромной бутылочкой венгерского рислинга. Людмила рассказала о своей научной работе: проект моделирования учебного процесса, попытка выстроить особую модель накопления знаний посредством опыта — диалога и взаимного подражания учащихся, симулирования детских игр, например, игры в зверей, растения и минералы… все это показалось мне совершенно безнадежным, со множеством переменных, но я пытался сохранять вежливо-поощрительный тон… Она же стелилась передо мной мелким бесом и бесстыдно льстила. Надо сказать, она отлично справилась с домашним заданием, глубоко вникнув в мою «Машину разума» и даже приводя из нее цитаты. И все это время над нашими головами витали эти пузыри из комиксов: «Он хочет переспать со мной?», «Она, наверное, ждет, чтобы я предложил ей переспать со мной?» По плану ей следовало проводить меня в отель, а потом взять такси и поехать домой… ночь была теплой и по-весеннему благоухала… мы прошлись по площади, еще разок взглянули на Астрономические часы, которые как раз пробили двенадцать, потом полюбовались их движущимися фигурами: прелюбодей, богач и гордец — они ритмично покачивали головами, а смерть твердила: «Да-да»…
Потом пошли на Карлов мост и смотрели то ли на замок, то ли на дворец — ночью он казался миражем… Очарование этого города, наконец, на меня подействовало. Мне даже показалось естественным повторить жест влюбленных парочек, гулявших в тени часовых фигур, и я положил ей руку на талию и сказал, что мог бы обхватить ее большими и указательными пальцами — настолько она стройна, а девушка засмеялась и предложила попробовать. У меня ничего не вышло, и вместо этого я прижал к себе ее тело, упругое и податливое, как молодое деревце, и поцеловал ее запрокинутое лицо. Как только мы вошли в мою комнату, она, не теряя времени, мгновенно разделась. Впрочем, на ней было совсем немного одежды — платье из хлопка да трусики, лифчика она не носила, не нужен для ее слишком маленькой, на мой вкус, груди… полная противоположность Кэрри… вспомнилась почему-то реклама, которую запомнил с детства… «не слишком много, не слишком мало… в самый раз…» Она лежала под одеялом и смотрела, как я раздеваюсь, и меня это сразу же сбило с толку… собственное туловище показалось тучным и слишком несовершенным по сравнению с ее гладким и белым телом… я выключил свет, задернул шторы и открыл окна (сказав ей, что слишком душно, но душно не было, просто мне хотелось задернуть шторы, чтобы скрыть свою неуверенность, не хотелось, чтобы она рассматривала меня голого). К счастью, член у меня встал, но боюсь, что оргазм она имитировала…
Нет, это не такой секс, который потом вспоминаешь с удовольствием… слишком все оказалось легко… В семидесятых меня могли бы обвинить в шпионаже, а потом шантажировать, я наверняка обнаружил бы камеры и жучки по всей комнате… Впрочем, и на сей раз с меня потребовали кое-какую плату. В ресторане я проболтался о конференции, которая должна состояться в конце мая, и теперь, одеваясь, она спросила, не могу ли я передать тезисы ее работы для участия в конференции, а потом обратиться в Британский совет за грантом на поездку… Я сказал, что программа уже утверждена (ложь), но она могла бы подать заявку… я не сумел отказать ей после того, как ее трахнул… но думаю, одной ее заявки будет недостаточно для получения гранта… хотелось бы в это верить…
24
Воскресенье, 6 апреля. Только что вернулась из Подков, по дороге отвезла детей Мессенджеров домой в Питтсвилл-Лаун. За обедом позвонил Ральф из амстердамского аэропорта и сказал, что опоздал на рейс в Бристоль и теперь летит в Бирмингем, так что Кэрри пришлось за ним ехать. Я предложила забрать детей с прогулки, чтобы она могла сэкономить хоть немного времени, и она с радостью согласилась. Наконец мне предоставилась возможность хоть чем-то ей помочь.
Такой поворот событий сократил наш отдых в Подковах — а жаль, погода стояла чудесная, было довольно тепло, и мы сидели на веранде. Сейчас шесть вечера, и все еще светло. В прошлые выходные перевели часы, но я была слишком занята своими мыслями, чтобы обратить внимание на то, что день стал длиннее. Насчет Мартина я немножко успокоилась. Полезно было выговориться, к тому же Кэрри так хорошо умеет слушать. Ее совет найти другого мужчину кажется невероятным и смешным, ведь единственный мужчина, который проявляет сейчас ко мне интерес, — ее муж.
Одно из последствий этой новости о Мартине: теперь он, наконец, полностью оставил меня. Больше не бродит невидимкой на задворках моего сознания. У меня нет желания вызывать его дух, упрекать или обвинять его. Тем более не хочется, чтобы он мучился в чистилище или горел в аду. Не могу представить, что он продолжает существовать, поскольку он превратился в обманщика, ловко прятавшего от меня свое истинное лицо. Хорошо, что я узнала правду здесь, а не дома, где живут мои дети и друзья. К тому времени, когда я вернусь в Лондон, мое спокойствие и равнодушие к Мартину будут казаться всем естественными. Можно будет даже не упоминать его имени.
Понедельник, 7 апреля. Наступила настоящая весна. Солнце сегодня нагрело мне спину, пока я шла по кампусу. Всюду пробивалась зеленая травка, а вокруг библиотеки цвели вишневые деревья. Студенты толпились на ступеньках, сняв рубашки и греясь на солнышке. Они бесстыдно флиртовали, целовались и держались за руки, с радостью участвуя в весенней мистерии.
Какая загадка таится в сексуальном влечении, какой широкий спектр эмоций оно вызывает! С одной стороны, наслаждение, а с другой… кошмар. Сегодня за кофе прочитала в газете жуткую статью о групповом изнасиловании. Случилось это еще в сентябре, но только сейчас дело передали в суд. Австрийка, приехавшая в Лондон по туристической путевке, обратилась к группе подростков от четырнадцати (четырнадцати!) до семнадцати лет. Они показались ей очень дружелюбно настроенными и предложили пройтись по городу. Это было наивно с ее стороны, но ведь все случилось средь бела дня, и, возможно, они показались ей совсем еще детьми (ей самой тридцать два, по ее словам). К тому же иностранка могла не понять их слэнга и не обратила внимания на их тон, жесты, выражения лиц. Наверняка они подмигивали друг другу, переглядывались, обменивались двусмысленными фразами… Потом завели ее в безлюдное место, где пустили «по кругу», и, раздетую, бросили в канал, несмотря на ее мольбы этого не делать — она кричала, что не умеет плавать. Видимо, это и спасло ей жизнь, потому что на самом деле плавать она умела и кое-как доплыла до другого берега. Я живо представила себе эту картину — рыдающая, исцарапанная, испачканная в грязи женщина бредет по набережной, пока не находит того, кто может ей помочь. Во всей этой истории меня особенно поразила одна деталь: по ее словам, она «пережила это страшное испытание только потому, что попыталась отстраниться от собственного тела». Что бы на это сказал Ральф Мессенджер? По-моему, хороший аргумент в пользу дуализма.
Джаспер Ричмонд зашел в кафе, как раз когда я там сидела. Он толкал перед собой большую тележку, доверху наполненную ящиками с вином и бокалами для завтрашнего приема. Из Уолсоллского университета приезжает профессор Робин Пенроуз, которая должна прочесть лекцию памяти Х. Х. Кросби. Это ежегодное событие, которое организует вдова одного из бывших сотрудников нашего университета. Я приглашена на лекцию и последующие прием и ужин. Лекция называется «Изучение субъекта».
— Боюсь, будет нелегко высидеть, слишком много профессионального жаргона. Ведь она теоретик, — сказал Джаспер.
— Зачем же ее тогда пригласили? — поинтересовалась я.
— Это была не моя идея. Один из моих молодых коллег мечтал с ней познакомиться. — Он с хитрецой осклабился. — Как с лектором, разумеется. Впрочем, она недурна собой…
Все сейчас только и говорят о выборах. По результатам опросов, лейбористы по-прежнему лидируют, но к первому мая ожидается резкое изменение в распределении голосов. Я не успела зарегистрироваться как «голосующий по почте», а выборы назначены на четверг, когда у меня занятия. Боюсь, что не смогу проголосовать. Теоретически, можно съездить в Лондон с утра, но мне лень.
Еще с университета я голосовала за лейбористов, когда все мои знакомые симпатизировали левым, но со временем мой пыл стал постепенно угасать. Если бы Мартин не повлиял на меня, я бы уже давно переключилась на социал-демократов, которых он иронически называл «партией для людей, не любящих политику». Новые лейбористы почти ничем не отличаются от СД, и меня это устраивает, но я все равно буду голосовать за первых, тем более что они и так победят на выборах. Даже отец, который всю жизнь (за исключением 1945 года) голосовал за тори, на этот раз хочет отдать свой голос либеральным демократам или, в крайнем случае, воздержаться. Его ужасно раздражает некомпетентность и аморальность нынешнего правительства. Да уж, если Саутуолд проголосует за лейбористов, мир перевернется вверх тормашками.