Гарри Киллер был не один. Дворец, где он обитал с теми, которых называл советниками, казармы Черной стражи и ангары для планеров занимали лишь меньшую часть последней секции Блекланда. Среди обширного свободного пространства там были еще строения, целый город, заключенный в первом; постройки, дворы и внутренние сады его занимали девять гектаров. Против дворца возвышался завод.
Завод был автономным, независимым городом, который Господин снабжал средствами, который он уважал и которого, не признаваясь в этом даже самому себе, немного побаивался.
Он только задумал город, но создан был этот город заводом, завод снабдил его и новейшими усовершенствованиями и сверх всего необычайными изобретениями, о которых Европа узнала лишь на несколько лет позже
Блекланда.
Завод имел душу и тело. Душой завода был его директор. Телом – сотня рабочих разных национальностей, преимущественно французов и англичан, избранных среди лучших представителей своих профессий и привлеченных сюда могуществом золота. Каждому из них платили жалованье министра, но зато они должны были подчиняться непререкаемым законам Блекланда.
Среди рабочих были представители всякого рода профессий, но большинство составляли сборщики машин.
Некоторые из них были женаты, и в описываемую эпоху истории Блекланда завод насчитывал двадцать семь женщин и небольшое количество детей.
Эти честные рабочие, представлявшие странный контраст с остальными обитателями города, жили на заводе, выходить откуда им было раз навсегда строго запрещено.
Да если б они и захотели выйти, они не могли бы этого сделать, так как Черная стража и Веселые ребята день и ночь бдительно надзирали за ними. Вдобавок они были предупреждены об этом при найме, и никто не пытался нарушить правило, объявленное при поступлении на работу. В обмен за огромную заработную плату рабочие были отрезаны от мира на все время пребывания в Блекланде. Они не только не могли выходить с завода, но даже не могли никому писать и получать письма извне. Таковы были условия найма.
Многих такая строгость условий заставляла отступать.
Некоторые же время от времени соблазнялись весьма большим жалованьем. Что, в самом деле, терять, когда ты беден и бьешься из-за куска хлеба? Возможность разбогатеть стоила неприятности броситься в неизвестность. «В
конце концов, – говорили они себе, – в этом приключении мы рискуем только жизнью».
Как только договор был заключен, он немедленно выполнялся. На указанном ему судне завербованный приезжал на один из островов Биссагушского архипелага, расположенного близ берега Португальской Гвинеи. Там ему завязывали глаза, и один из планеров, убежище для которых было устроено в пустынном уголке архипелага, менее чем в шесть часов доставлял его в Блекланд, расположенный в двух тысячах километров по прямому расстоянию. Планер спускался на эспланаду73, отделяющую дворец от завода, и рабочий, освобожденный от повязки, входил на завод, чтобы не выходить оттуда до того дня, когда ему было угодно расторгнуть договор и он решал возвратиться на родину.
В этом вопросе контракт, в самом деле, представлял свободу завербованному рабочему. В Блекланде он был пленником, но имел право в заранее обусловленное время покинуть город навсегда. Тогда с той же самой эспланады, где он высадился с планера, другой планер увозил его на
Биссагушские острова, где он находил пароход, чтобы вернуться в Европу. Так, по крайней мере, уверяли уезжающих рабочих. Но те, кто оставался на заводе, не знали, 73 Эспланада – площадь перед большими зданиями.
что люди, отправлявшиеся из Блекланда, никогда не прибывали по назначению, что кости их белели в пустыне и что заработанные деньги, которые они увозили с собой, неизменно возвращались к тому, кто их платил. Так касса
Господина не истощалась, и так сохранялся секрет существования Блекланда, и империя Гарри Киллера оставалась неизвестной.
Впрочем, такие отъезды случались редко. Рабочим невозможно было узнать и даже заподозрить, какой образ жизни ведут обитатели города, о котором у них не было никаких сведений; они лишь в крайних случаях покидали завод – этот маленький уединенный городок. Они жили там в своем кругу; девять невольников и невольниц, пленники, как и они сами, помогали женщинам в домашних заботах. В
конце концов, они были счастливее, чем на родине, настолько увлекаясь работой, что иногда не бросали ее вплоть до ночи.
Единственным начальником рабочих был их директор, француз Марсель Камаре, и они были недалеки от того, чтобы считать его богом.
Марсель Камаре был единственным обитателем завода, который мог свободно из него выходить и бродить по улицам или в окрестностях Блекланда. Он пользовался свободой, и гулял повсюду, однако из этого не следовало заключить, что он лучше подчиненных знал обычаи города, самое название которого было ему неизвестно.
Один рабочий спросил его однажды об этом. Камаре добросовестно подумал и, к большому изумлению подчиненного, ответил:
– Честнее слово… Я не знаю…
И в самом деле он не позаботился осведомиться о такой «мелочи». Он об этом и не думал, пока ему не задали вопрос.
Вот каким странным существом был Марсель Камаре.
На вид ему было около сорока лет. Среднего роста, с узкими плечами, плоской грудью, с редкими белокурыми волосами, он имел хрупкую, изящную внешность. Его жесты были умеренны, спокойствие непоколебимо; он говорил, как робкий ребенок, слабым и нежным голосом, никогда не поднимавшимся до гневного окрика даже в нетерпении и при любых обстоятельствах. Его слишком тяжелая голова постоянно склонялась на левое плечо, и на бледно-матовом болезненном лице были прекрасны лишь удивительные голубые мечтательные глаза.
Внимательный наблюдатель нашел бы, что в этих чудесных глазах иногда появлялся смутный, тревожный блеск, что выражение их на мгновение становилось блуждающим. Удивленный этим блеском, он поспешил бы заключить, что Марсель Камаре сумасшедший, и, быть может, это суждение было бы не слишком далеко от истины.
Ведь гениальность как-то граничит с безумием.
Несмотря на физическую слабость и нежность характера, Марсель Камаре был одарен безграничной энергией.
Он не обращал внимания на опасности, не замечал никаких лишений и препятствий. Дело в том, что он о них не подозревал. Эти ясные голубые глаза смотрели только внутрь и не видели реальных предметов. Он жил вне времени, в волшебном мире, населенном химерами. Он думал. Он думал глубоко, думал всегда и везде. Марсель Камаре был только мыслительной машиной, машиной удивительной, беззащитной и ужасной.
Рассеянный в такой же мере, как и Сен-Берен, или, скорее, «чуждый» всему, что составляет реальную жизнь, он не раз падал в Ред Ривер, думая, что идет на мост. Слуга, за обезьянью наружность получивший прозвище Жоко, не мог заставить его есть вовремя. Марсель Камаре ел, когда был голоден, засыпал, когда приходил сон, так же легко в полдень, как и в полночь.
Десять лет назад обстоятельства свели его с Гарри
Киллером. В это время мечтой Камаре был удивительный аппарат, способный, по словам изобретателя, вызывать дождь: одна из химер Камаре. Он охотно рассказывал о своей мечте всякому, кто хотел слушать. Узнал и Гарри
Киллер об этом изобретении, тогда еще существовавшем только в теории. Но в то время как другие слушатели лишь смеялись над подобными глупостями, Гарри Киллер принял их всерьез и основал на них проект, который позже осуществил.
Гарри Киллер был бандитом, но бандитом с широким размахом, – он понял, как много может получить от непризнанного гения. Случай отдал Камаре ему во власть, он блеснул перед глазами ученого осуществлением его мечтаний, увлек в пустыню, где потом поднялся Блекланд, и сказал ему: «Пусть здесь идет обещанный дождь!» И дождь послушно начал идти.
С тех пор Камаре жил в постоянной лихорадке. Все его несбыточные мечты осуществлялись одна за другой.
Все химеры осуществлялись на деле. После машины, вызывающей дождь, появились сотни других изобретений; Гарри Киллер получал от них выгоду, а их творец никогда не беспокоился о том, как они применяются.
Конечно, изобретателя нельзя считать ответственным за зло, косвенной причиной которого он, однако, является.
Никому, например, не приходит в голову обвинять того, кто изобрел револьвер, за все преступления, совершенные при помощи этого оружия, которое без него не появилось бы. И все-таки его создатель знал, что подобный инструмент может и должен убивать, и, очевидно, с этой целью он его и задумал.
Ничего подобного не было с Марселем Камаре. Положим, ему пришла бы фантазия изобрести самую дальнобойную пушку с самыми тяжелыми снарядами, какая только когда-либо существовала; он с удовольствием рассчитывал бы форму пушки, вес и профиль снаряда и заряд пороха, не видя в этом ничего, кроме научного любопытства. Его крайне удивило бы, если бы ему сказали, что его детище может стать при случае орудием зла.
Гарри Киллер хотел дождя, и Камаре сделал дождь.
Гарри Киллеру нужны были земледельческие орудия, и
Камаре создал усовершенствованные механические плуги, сеялки, пропалыватели, косилки и молотилки, которые пахали, сеяли, пололи, косили и молотили без автономных источников энергии. Гарри Киллер потребовал летающие машины, и Камаре дал ему планеры, способные покрывать пять тысяч километров со скоростью метеора.
Марселю Камаре не приходила мысль спросить себя, какое употребление может сделать его компаньон из этих различных изобретений. Стоя в стороне от жизни, он видел перед собой только проблемы и не интересовался ни их практическими приложениями, ни происхождением материальных средств, которые нужны были для их осуществления. Так же, как он присутствовал при зарождении
Блекланда и последовательном возникновении плодоносных полей в пустыне, не замечая этого, точно так же он не имел ни малейшего желания знать, при помощи каких средств Гарри Киллер достал первые инструменты и первые машины, при помощи которых завод производил следующие. Марсель Камаре потребовал