Аскольд вдруг взял Веркину ладонь в свою, вернее, попытался взять, потому что Веркина ладонь была больше.
— Вера, интересный разговор получается тогда, когда люди говорят, а не когда один только спрашивает, а другой только отвечает. Мы же не интервью проводим.
— Вы извините, я ведь вас совсем не знаю, — сказала Верка, высвобождая руку.
Аскольд рассчитался, и Верка сказала:
— Спасибо, я никогда так вкусно не кушала.
— Это один из пяти французских ресторанов Нью-Йорка, которые удостоились четырех звездочек в «Нью-Йорк таймс».
В машине Верка и Аскольд разговаривали мало, в основном о погоде. Много молчали. Когда Верка выходила из «Лексуса» возле своего подъезда, Аскольд протянул ей конверт. Дома Верка раскрыла конверт и увидела тысячу долларов, которые она сегодня принесла Аскольду как гонорар.
— А что тут непонятного, — пожала плечами Зинка, — клеится Аскольд к тебе, и вся тут история любви.
— Странно он как-то клеится, не как все. Бабки вот вернул, тысячу баксов.
— Да не думай об этом, Верка. Вернул и вернул. Ты ведь все равно со Славиком встречаешься.
— Конечно. Только Славик мне не пара по возрасту, а я Аскольду не пара по всему остальному. Он настоящий американец, только говорить по-русски умеет. Не наш он человек, Зинка.
— Ты знаешь, о чем я подумала, Верка, — вот мы тут пашем, всякую черную работу делаем, а для чего? Наверное, чтоб жить, как Аскольд, — ходить по дорогим ресторанам, ездить на хороших машинах. А у нас не получится, так, может, у детей наших получится. На Украине ведь, чтоб так жить, воровать придется, или задницу кому-то лизать, или спать с кем-то важным.
— Наивная ты, Зинка. Жизнь везде одна и та же. А то здесь задницу не лижут и с шишками не спят! Еще украинцев научат, как это делать. Да и сама ты мне сколько раз говорила, что не в деньгах счастье, а теперь оказывается, что в деньгах.
— Я не о счастье, Верка, а просто о достойной жизни. Ты знаешь кого-нибудь в Иршаве, кто жил бы достойно и не воровал? Вот Юлькин учитель по скрипке, Эммануил Иосифович, достойный человек? Конечно, достойный! А достойно он живет? Ты бы посмотрела на его квартиру! Я, нелегалка, живу лучше, чем он, а он столько лауреатов воспитал. Теперь ты поняла, о чем я? Тебе воспитанный человек дикарем показался. А ты хотела, чтобы он тебя на берег Гудзона отвел и на бандуре сыграл? Думаю, что Эммануил Иосифович ухаживал бы точно так же, как Аскольд, — руку бы взял, чепуху бы нес.
— Мне даже брак теперь не поможет легализоваться, Зинка. Лучше мне в него не влюбляться.
— Ну это как получится, Верка.
Зинкина подготовка к интервью шла полным ходом. Аскольд отрабатывал каждый заплаченный ему цент. Сначала он играл роль Зинки, а Зинка роль офицера иммиграционной службы, потом они менялись. Хуже всего Зинке давалось место с убитой свиньей.
— Ну не знаю я, как эту чушь можно серьезно говорить, — жаловалась Зинка. — Меня от этой свиньи смех разбирает.
— Зина, а вы о детях думайте своих, а не о свинье. Что бы вы ни говорили, думайте о детях, об их будущем, и знайте, что будущее девочек зависит от того, как вы расскажете про свинью. Вы плакать должны, рассказывая про свинью.
— Аскольд, расскажите про свинью, чтоб мне плакать захотелось.
Аскольд закурил и погрузился в раздумья. Наконец сказал:
— А что, если так? Я привела дочек из школы около трех часов дня. Уже подходя к дому, заметила, что что-то не в порядке: одна доска в заборе была выломана, на крыльце грязно-красные следы. Я вбежала во двор и увидела нашу свинью, лежавшую посреди двора. Брюхо распорото, кишки разбросаны по траве. Кровавый след от туши вел к забору, на котором кровью было написано «Смерть цыганам». Некоторые подумают, что убийство свиньи не такое уже страшное преступление — не человек же. Но человек, который может хладнокровно всадить нож в брюхо животного, потом что-то обмакнуть в кровь и написать злодейские слова еще горячей кровью, способен на все, включая убийство человека. Но дело не только в этом. Не имея постоянной работы (а цыган, как я уже говорила, на работу не принимали), мой муж и я целый год откладывали деньги, чтобы купить свинью. Да, она была предназначена на убой, она должна была кормить всю семью целую зиму. Мы голодали в предыдущий год и решили, что еще одну такую зиму не протянем, поэтому посадили картошку и лук и завели свинью. Родители мужа и мои немного помогли нам деньгами. Зарезав свинью, убийцы обрекали нас и наших детей на голодную смерть.
— А почему вы не могли использовать мясо убитой свиньи? — строго спросила Зинка.
— Потому что все внутренности свиньи были в грязи, по туше ползали зеленые мухи и муравьи. Сначала мы хотели заморозить хоть какие-то части мяса, чтобы сохранить их, но папин знакомый, который работал помощником ветеринара, сказал, что этого нельзя делать ни в коем случае — мухи уже могли отложить яйца, которые никаким кипятком не выведешь.
— Это лучше, чем мне в Орегоне Аркадий посоветовал. Он сказал, что муж не разрешил мясо использовать — боялся, что отравленное.
— Отравленное мясо — это уже перебор. Достаточно того, что они просто убили свинью, раскидали внутренности по двору и написали кровью на заборе. Ну куда еще отрава? Да и как негодяи это сделали? Принесли с собой яд и затолкали его в тушу? Нет, мы и так на грани гротеска, никакого яда! Продолжаю. Мои маленькие дочки вбежали за мной во двор и все увидели. У младшей началась истерика — она очень привязалась к свинье. Вы же знаете, как дети любят животных. Таня дала свинье имя — Машка. Каждый день она ухаживала за Машкой, кормила ее, гладила.
— Как-то не увязывается это с тем, что вы должны были потом этой Машкой кормиться.
— У нас самих сердце разрывалось, но жизнь есть жизнь. Наверное, мы бы рассказали Тане, что Машка заболела и мы отправили ее в другой город лечиться. Что-нибудь придумали бы. Но когда ребенок видит, как его любимое животное лежит с распоротым брюхом, внутри ползают мухи и кровь повсюду, — такое потрясет любого ребенка. Не удивительно, что Таня стала всего бояться, ночью ее преследовали кошмары, она начала мочиться в постели.
— Почему у вас этого нет в легенде? Вы сами говорили, что от легенды ни на шаг.
— Вы правы. Конечно, хорошо было бы заполучить справку о Таниной болезни, но времени на это нет. Значит, вы не ходили к врачу.
— Я получу справку по факсу завтра.
— Убедитесь, что она датирована нужным числом. Будет составлено дополнительное заявление, куда я включу этот факт, к нему приложим справку с переводом. Продолжаю. Не следует забывать, что это преступление было скорее всего совершено работниками милиции с целью отомстить за мои жалобы на их поведение, а также запугать нас и заставить покинуть родные места.
— Аскольд, все гладко, но плакать, честно скажу, не хочется.
— Зина, вы, наверное, не голодали в своей жизни, у вас нет психологической привязки. Я могу рассказать, как изнасиловали одну мою клиентку в Грузии, и если вас никогда не насиловали, вы опять плакать не будете. Как не плачут, читая о концлагерях или о том, что в Камбодже вырезали миллион человек. Не поешьте несколько дней, представьте, что вашим дочкам есть нечего. Представьте младшую дочку Таню, просящую вас дать ей хлеба или кусочек мяса. Но у вас нет мяса, и вы ей говорите: «Танечка, попей вот чайку и пойди поиграй немного». А чаек жиденький, почти пустой, без сахара. А потом представьте: вы узнали, что старшая дочка Юля давно уже на скрипке не играет и, чтобы не опухнуть с голоду, предлагает себя всяким мошенникам и милиционерам. Вживитесь во все это, Зина, — и тогда начнете плакать, рассказывая про свинью.
— Аскольд, вашу клиентку из Грузии изнасиловали так же, как мою свинью зарезали, — понарошке? Той девушке тоже вживаться в роль надо было? Сколько же ролей вы прожили за четверть века, Аскольд?
— Я, Зина, адвокат, а не актер. Стоп! Где копия вашего ходатайства?
Аскольд быстро нашел нужную форму и спросил:
— Зина, где вы жили в Ивано-Франковске?
Зинка назвала улицу, номер дома и квартиры.
— Зина, у вас написано, и вы сами только что сказали, что жили в тридцать четвертой квартире. На каком это этаже?
— На третьем. Я все поняла… Какая может быть свинья на третьем этаже…
Такое часто бывает — профессор женится на уборщице или миллионерша выходит замуж за слесаря. Взять хотя бы Элизабет Тэйлор, которая вышла замуж за водителя грузовика Ларри Фортенски. Об этом явлении еще Шопенгауэр писал в своем трактате о природе любви. Ничего загадочного или романтического в любви нет — все это игра генов, их стремление усовершенствоваться в следующем поколении. Конечно, Шопенгауэр о генах ничего не знал, но суть явления уловил. У Аскольда была слишком маленькая ладонь, у Верки — слишком большая, вот их гены и решили, что хорошо бы объединиться в борьбе за нормальную, красивую ладонь.
Днем Верка убирала квартиры, дышала пылью и жгла руки химией, зато вечером она шла с Аскольдом в какой-нибудь ресторан, разумеется отмеченный звездочками или высоким рейтингом в ресторанном ревю «Загат». Верка перепробовала лучшие блюда французской, итальянской, испанской, тайской, японской, китайской и многих других кухонь. Она хоть и не научилась разбираться в винах, но стала экспертом в бутылочных этикетках и знала, какие слова на них нужно искать, чтобы убедиться в благородности напитка.
После ресторана ехали к Аскольду, который жил один в двухкомнатной квартире в высотном здании на Ист-Сайде. Один раз Верка попыталась убрать квариру, но Аскольд рассердился и сказал, что, когда они вдвоем, он не адвокат, а она не уборщица. Уик-энды они проводили вместе, иногда выезжали за город, ночевали в живописных мотелях в Катскильских горах или в Пенсильвании, пару раз даже добирались до Род-Айленда и Массачусетса.
Однажды Верка спросила Аскольда, почему он не познакомил ее ни с одним из своих друзей. Аскольд ответил, что друзей у него нет, одни клиенты, а с ними Верку знакомить не стоит. Потом оказалось, что друзья у него все-таки есть. Как-то в воскресенье в квартиру Аскольда завалилась группа из семи-восьми человек, все американцы. Они пришли поздравить Аскольда с днем рождения. И Аскольд не был недоволен, что друзья пришли без предупреждения. Тут же позвонил в тайский ресторан, и через сорок минут еда на всех была доставлена. Американцы любят отпускать новым знакомым комплименты, но в этот раз все они были заслуженными — Верка и в самом деле была красавицей. Аскольд вел себя непринужденно, не стеснялся Верки, ее дикого английского произношения, целовал ее при всех в щечку, гладил по спине, и Верке было от всего этого — комплиментов, шуток, галантности Аскольда — очень приятно.