кем имеют дело. Сначала мы им настойчиво сватаем Слабостарова, потом подсовываем Галкова, потом приезжаем с Тушкевичем... А в конце концов приглашаем на «свадьбу» и пробрасываем... Два месяца назад Доневер отправил вам телеграмму с просьбой подтвердить намерение, не однажды высказанное ему и Тушкевичем, и Месниковым...
Капуста посмотрел вопросительно.
— Ну, о земельном участке под строительство «Center Security». Просит продать концерну в порядке исключения. То есть загоняет все эту историю в тупик... Вчера звонил его помощник, справлялся, почему нет ответа.
— А почему нет? — спросил Капуста.
— Телеграмма попала в вашу канцелярию, ее расписали на горисполком, там ее расписали на какой-то отдел. Начальник отдела поручил ответить своему заместителю... Не думаю, что этот ответ, подписанный мелким чиновником, мог дойти до господина Доневера...
Капуста поморщился.
— Вот говнюки! — сказал он. Услышав про землю, он сразу помрачнел. — Некрасиво получилось. Я сейчас позвоню Месникову. Надо отправить официальное письмо. Хотя бы извиниться...
Ах вот что! Хотя бы извиниться... Все ясно. Невинности заносчивого капиталиста как бы лишили, но женитьба не состоялась. Его пробросили, что и было удостоверено официальным письмом, подписанным первым заместителем премьер-министра Месниковым и отправленным ему в тот же день.
«Многоуважаемый господин Доневер!
Чрезвычайно признателен Вам за Вашу телеграмму с активным выражением заинтересованности в деловых отношениях с нашей Республикой.
Со своей стороны подтверждаю намерения всемерно поддерживать сотрудничество с Вами наших предпринимателей. Ваше стремление создать у нас образцовое предприятие по европейским стандартам — очень хорошее начало.
К большому сожалению, я вынужден был задержать свой ответ на Вашу телеграмму, дожидаясь рассмотрения нашим Верховным Советом закона, в котором предусматривалось бы право продажи земельных участков иностранным инвесторам. Но решение этого вопроса пока отложено.
Полагаю, что в сложившейся неопределенной ситуации можно было бы рассмотреть вопрос о создании образцового предприятия на земельном участке, взятом Вами в порядке исключения в долгосрочную аренду.
Это позволило бы выиграть время.
Будем надеяться, что наши первые совместные шаги окажутся началом большого общего пути.
С лучшими пожеланиями В. М. Месников.»
Многое мог Капуста. И многое сделал. Даже все. Из того, что вообще возможно.
Через неделю он подписал постановление правительства, которым упразднялся Спецзнак.
Потом вышло и еще одно постановление, более мягкое и обтекаемое, но тем не менее всем развязывающее руки.
В нем принималось к сведению, что фирма «Артефакт» в арендованном у Полиграфкомбината помещении развивает специальное производство бланков ценных бумаг. В дальнейшем полагалось целесообразным создание Закрытого акционерного общества с контрольным пакетом акций у государства, привлечением иностранного капитала и долевым участием «Артефакта», типографии Спецзнака, одной из бумажных фабрик, иных заинтересованных предприятий, независимо от формы собственности...
Строчку про формы собственности вычеркивали в процессе согласования проекта раз пять — на каждом уровне у чиновников, «призванных» защищать государственные интересы, срабатывал инстинкт самосохранения. Но Капуста и это продавил...
Немцы были готовы на все, даже платить. Согласившись иметь дело с государством в лице Коли Слабостарова и получив от него такую плюху, они все же не до конца отказались от своих намерений. Но теперь они хотели получить какие-то гарантии.
Такой гарантией для них могло бы стать юридически оформленное право собственности на этот жалкий гектар земли под предприятие, строительство которого тут же началось бы.
Но как раз этого не мог им позволить премьер-министр независимого государства Михаил Францевич Капуста. Ну не мог он продать немцам хотя бы пядь земли! Даже для Доневера! Даже в порядке исключения! И не мог ему помочь здесь и Верховный Совет со всеми народными депутатами вместе.
— Все они выросли здесь, и каждый так воспитан, — сказал Дудинскасу фермер Карпович, — что при слове «собственность» он сразу начинает плохо слышать, а от выражения «собственность на землю» перестает и соображать. Тут ведь каждый призванный (неважно — назначен он или народно избран) понимает: вся его власть — от земли. А кто же власть отдает? Большевики когда-то пообещали дать землю и заманили народ в коммунизм... Но никогда никому — ни своим, ни чужим — не отдали больше двух квадратных метров. И эти хрен отдадут.
И обожаемый Дудинскасом господин Доневер, и горячо любимый им фермер Анатолий Карпович готовы были на многое, но только не на то, чтобы закапывать свои деньги в чужую землю.
Ушел-то Карпович вовсе не из-за неудачи с картофелем — к таким неудачам он всегда был готов.
— Соратники ваши — слабоваты, особенно те, что в городе. Люди хорошие, но вас они плохо понимают.
С приходом Карповича в душе Дудинскаса засветилась надежда: спихнуть Дубинки на его могучие плечи. Вот он и задумал оставить управляющему не только девяносто процентов прибыли от подсобного хозяйства, но и право собственности на все построенное в Дубинках.
Как ни странно, этот замысел вызвал недовольство у правленцев да и у всего коллектива. Зачем ему коровник в личной собственности, если приносит он одни убытки, а продать его невозможно, потому что не найдешь дурака, который купит?
— То есть мы упирались, а он будет владеть? — Владимир Алексеевич Лопухов, выражая на сей раз общее мнение, обиженно сопел.
Решение о передаче Дубинок еще не было принято, когда Вовуля примчался, чтобы злорадно сообщить Карповичу, что строить теперь он здесь будет все сам, то есть за свои.
— Ты теперь полновластный хозяин, прибыль почти вся твоя. Вот и будешь строить. За прибыль. Карпович добродушно засмеялся:
— Разве в землю вкладывают для того, чтобы получать прибыль? Нет, братец, совсем для другого...
— Ну просвети, просвети меня! Ну расскажи мне, для чего!
— Да чтобы жить... — вполне миролюбиво ответил Карпович. — Работать и жить.
И решил укладывать чемоданы.
Сразу он не ушел, оставался управляющим до февраля, чтобы полностью, как он выразился, завершить сельскохозяйственный цикл. Но работал скучно.
— На вас я горбатиться не собираюсь, — уходя, сказал Карпович. — Вы построили эти сараи и забыли о них, а мне теперь упираться всю жизнь?
Уехав, Карпович снова стал фермером в соседнем районе. Построил и запустил заводик по переработке картофеля, ходил по начальству, просил продать ему несколько гектаров земли. Нет, так хотя бы выделить в пожизненное владение, как это стало по новым законам называться[56]. Но земли ему не давали. В конце концов он засеял пустующее поле колхоза «Красное знамя» самовольно, не дождавшись оформления. За такое он и по суду мог бы быть наказан. И был наказан. Только без суда. Поздно осенью его поле запахали вместе с неубранной гречихой. Чтобы неповадно. В газете об этом написали под названием «Символ свободного фермерства».
Своим уходом Карпович подтвердил и еще одну догадку Виктора Евгеньевича, отнюдь не добавившую ему оптимизма: если у человека к тридцати пяти годам ничего своего нет, то он и в «соратниках» Дудинскасу не нужен: у такого ничего не выйдет. А если у него уже что-то есть, то никакие Дудинскасы ему не нужны.
Тем не менее строить Виктор Евгеньевич продолжал. И деньги в деревню вкладывал с безрассудным упорством. И глотку рвал на каждой мелочи. Однажды в обычной семейной ссоре, когда не обходится без перечисления известного ряда «достоинств» друг друга, жена сказала ему, что все кончится тем, что народ от него разбежится и он останется один на один со всеми своими бреднями.
— Ну ладно, — насупился Дудинскас, — пусть так. Но мельницу-то я дострою[57].
— А куда ты денешься?!
Деваться действительно было некуда. Дудинскас называл это проклятьем начатого дела.
Виктор Евгеньевич собирался поселиться в Дубинках с уходом на пенсию. Не закончить мельницу для него означало испортить себе остаток дней.
Вскоре после Карповича ушел и Вовуля.
Жить в Дубинках он не собирался, отчего они его только раздражали. И эта никому не нужная мельница, этот никому не интересный музей...
— Вы оставайтесь, а мне хочется и пожить. И не в ваших сраных Дубинках, из-за которых вы всех тут готовы угробить.
Уходя, Вовуля, а он был одним из учредителей «Артефакта», ухитрился получить свою долю, сговорившись с главбухом Людмилой Васильевной, которую он в «Артефакт» когда-то перевел из своего кооператива, начислил всем дивиденды, показав для этого в балансовом отчете баснословную прибыль. Получил Вовуля из этого много, а «Артефакт» потерял впятеро больше, потому что пришлось заплатить налоги.
Когда он ушел, Виктор Евгеньевич попросил Людмилу Васильевну все посчитать и подготовить справку: все долги поставщикам, все налоги, платежи, кредиты, все, что нужно выплатить, включая текущие расходы. Выслушав поручение, Людмила Васильевна исчезла на три дня.
Через три дня исчезла вся бухгалтерия.
Начислив себе отпускные за год вперед, все дружно уволились, благо Вовуля им предусмотрительно выдал на руки трудовые книжки.
На столе у Дудинскаса остался маленький листок, на которой рукой главного бухгалтера было выведено только: