чужой, особенно когда он, забросив перо, «подался в помещики». Теперь оскорбились:
— Жирует барин.
Ишь, мол, по бедности картошки отжалел. Но в правление все же выбрали:
— С поганой овцы хоть шерсти клок.
Естественно, все свои беды писатели связывали с властью. Сначала с Горбачевым, который своей «перестройкой» все развалил, потом с нерадивостью местных — Капусты, Тушкевича, угробивших экономику; теперь во всем винили Лукашонка, не умеющего ее возродить, хотя и народ поругивали, не способный раскусить своего избранника.
— За что боролись, на то напоролись, — Дудинскас наклонился к сидящему рядом Виктору Козину. Живя в одном доме, они виделись часто и по-прежнему поддерживали приятельские отношения. — Смотри, как взволновались, чтобы еще хуже не стало. Боролись за бацькаўшчыну, получили — батьку.
Но Козин его не поддержал.
— Не в этом дело. Чего мы теперь полезем... Когда все уже без нас решилось.
— Да ничего не решилось, — Дудинскас почувствовал, что закипает. — Бред все это — с объединением.
Виктор Евгеньевич за столом поднялся:
— Никакого объединения не произойдет.
Все повернулись в его сторону. Володя Сокол посмотрел с надеждой, ожидая поддержки. Обычно они выступали заодно.
— Я раньше был против, — неожиданно для себя сказал Дудинскас, — когда разъединялись. Знал, к чему это приведет... Но ушли так ушли. Появилась возможность попробовать самим, избавиться, наконец, от комплекса провинциальности.
Маститые угрюмо насупились.
Володя Сокол потянул его за рукав, останавливая: «Не надо их цеплять».
— Ты нас не успокаивай, — поэт Анатоль Вертихин, похоже, примкнул к Соколу. — Мы тут и без того занадто спокойные.
Виктор Евгеньевич кивнул, соглашаясь, но продолжил:
— Объединение невозможно. И это никоим образом не зависит ни от российского президента, ни от Батьки, ни от наших заявлений, ни даже от мнения народов, которых, к слову, никто и не спросит. Но именно потому, что независимо от нас объединение не произойдет, молчать нам сегодня не стоит. Надо как-то реагировать...
— Чего это он так поумнел? — Дудинскас за спиной услышал шепот.
— Снова в писатели щемится. Рога обломали, теперь умничает.
Дудинскас услышал, повернулся к шептавшим:
— Реагировать надо. Или хотя бы изображать, что реагируем. Хотя бы для себя.
Виктор Евгеньевич так и девушкам советовал, когда случалось: «Ты хотя бы изображай. Разница не всегда заметна. Актеры и политики знают, что, когда изображаешь сочувствие чужому горю, невольно и сам начинаешь горевать: сначала плачешь понарошку, а потом и всерьез». Если девица от природы холодна, то ей нужно хотя бы симулировать: партнера это возбудит, и все может получиться.
— Интеллигенция наша, в том числе и писательская, давно не девственна, но фригидна, — подытожил, усаживаясь. — Поэтому давайте хотя бы изображать «подзавод». Тогда можно получить по зубам, после чего легко возбудиться уже и по-настоящему... Предлагаю голосовать. И чтобы каждый под текстом «Заявления» подписался.
Писатели возмущенно зашумели.
— Дураки, — сказал Дудинскас, — войдете в историю.
Проголосовали, как ни странно, единогласно. Вздыхали, ворчали, скрипели стульями, гундосили, примерялись к тексту: и так плохо, и так... А потом сразу вдруг устало согласились. И даже записали специальное решение: опубликовать «Заявление» во всех газетах. Раз уж приняли, так пусть хоть знает народ.
Подписываться под текстом не стали. От правления, мол, звучит солиднее, и личные подписи не нужны.
— Про девственность — это ты ловко задвинул, — сказал Володя Сокол, когда после голосования они втроем с Виктором Козиным вышли из Дома писателя, — но в данном случае, похоже, не мы «вводим» и даже не в нас. Вводят нас, заталкивая самым непотребным образом.
Пройдя несколько шагов, Дудинскас поделился своими впечатлениями:
— Это же надо, чтобы за десять лет ничего в нашем доме не изменилось.
На что Сокол резко, но без обычного для него пафоса возразил:
— Нет, почему же. Мы теперь гораздо глубже.
Подозревая, что «Заявление» в прессу может и не попасть, Володя Сокол схватил принятый на правлении текст и побежал к Павлику Жукову, чтобы тот опубликовал его в своей газете. Дудинскас тоже подключился, взялся наутро обзванивать знакомых редакторов: серьезное, мол, «Заявление», принято официально, ставьте в номер. Редакторы благодарили и изъявляли готовность. Но потом пошли обратные звонки: «Спасибо, но Жуков уже опубликовал». Официальным газетам перепечатывать информацию из неформальных источников категорически запрещено.
— Говнюки они, — ругался при встрече взбешенный Сокол.
— Ну да, — не согласился Дудинскас, — хотя облажались-то мы сами. Но ты не расстраивайся, ты же хотел как лучше. А изображать реакцию все-таки легче, чем реагировать.
— Ты это про кого? — Володя Сокол насторожился.
— Да не про тебя, успокойся. А про то, что если бы каждый из тех, кто тогда голосовал, черкнул бы самостоятельно хоть пару строк в газету или выступил по радио, получилось бы уже общественное мнение.
Ан нет! Володя Сокол не успокоился. Нашлись и еще отчаянные головы. Написали и напечатали в «Народной трибуне» у Юзика Середки открытое письмо. Не паважанаму Батьке, к кому и обращаться по государственному вопросу даже как к гражданину неловко. Какой же гражданин, если нарушает Закон?
А прямо Президенту Российской Федерации...
И еще — Демократической Общественности России. Хотя и непонятно, как к такому адресату письмо может дойти, пусть бы и открытое...
Но, похоже, авторов уже достали.
«Уважаемые господа!
Надеемся, вы понимаете, что нет в мире племени, народа, нации, которые хотели бы исчезнуть с лица земли, добровольно растворившись в массе другого, численно большего народа. Достаточно припомнить недавние события в Югославии, многолетнюю борьбу курдов или басков, войну в Чечне, печальную историю Тибета или национальные движения в Уэльсе и Шотландии...
ДАВАЙТЕ РАЗБЕРЕМСЯ!
...Какую же идею предлагают нашим народам интеграторы всех мастей, чтобы оправдать эту кощунственную затею? Идею исторического славянского единства — одна кровь, одна вера, одна прародина. При этом неправославные славяне (поляки, чехи, словаки и др.) объединению не подлежат как неполноценные.
Но ведь сегодня Россия — вовсе не славянская держава. Рядом с русскими, рассеянными на огромных просторах исторически неславянских территорий, живут и чукчи, и татары, и башкиры, и калмыки, то есть множество иных средних, малых и совсем малочисленных неславянских народов. Почему же мы должны объединяться с такой, простите, этнической суспензией?
ПОСЛУШАЙТЕ! ТАК ЖЕ НЕЛЬЗЯ!
Вот если бы в Российской Федерации была Русская Республика, тогда другое дело. Но для этого нашим русским братьям надо отделиться от якутов (с их золотом и алмазами), от хантов и манси (с их газом и нефтью), от коми-пермяков (с их углем) и т. д. и создать свое государство с компактно проживающим славянским этносом...
ОПОМНИТЕСЬ! ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ? ЗАЧЕМ?
Второй компонент "славянской идеи" — православное единоверие. Но ведь в сегодняшней Российской Федерации около 20 миллионов мусульман, есть буддийские народы и даже язычники, не говоря уже о подавляющем большинстве постсоветских атеистов. А у нас еще и католиков миллиона два.
Наконец, общая историческая прародина, так называемая Киевская Русь. Но ведь она Киевская, а не Московская. Почему же мы не стремимся объединиться вокруг Киева?Да потому, что украинцы знают: отдельная квартира дороже комнаты в коммуналке, но зато пьяный сосед не наплюет в твою кастрюлю, не украдет твои ботинки и не будет приставать к твоей жене...
(Жаль, не услышат, кому надо бы. Хоть и писано по-советски, чтобы достучаться, пока не совсем достали, хотя СОВСЕМ ДОСТАЮТ...)
В 1917 году ушли из империи Финляндия и Польша (нынче они живут лучше вас и лучше нас), через семьдесят лет,несмотря на яростные попытки коммунистов остановить колесо истории, ушла Средняя Азия, ушло Закавказье и уходит Кавказ, ушли Прибалтика, Украина и Молдова...»
И вот он последний отчаянный вопль — ровно за пятнадцать дней до «торжественного» подписания Договора, поддержанного, как сообщают газеты, абсолютным (?!) большинством (?!!!) граждан Республики и России. Которых толком никто не спросил, да и спросил бы — что толку:
Остается небольшой коридор, о котором, не стесняясь, говорят интеграторы всех политических мастей.
Но мы НЕ ХОТИМ ЖИТЬ В КОРИДОРЕ, где наши "старшие братья" будут вытирать ноги перед тем, как снять шляпы и переступить порог европейской квартиры.
ОСТАВЬТЕ НАС В ПОКОЕ!»
Семь голосов в хоре ликующих или мычащих. Но войдут и останутся в истории бывшего народа их имена[116].
Бывшего — потому что и тут Батька всенародный абсолютно прав: семь гномов — это не народ.
Не тысяча, как Ванечка Старкевич говорил, а только семь. Эх, с этим письмом бы пройтись, собрать десятки, сотни тысяч подписей, ходоков в Первопрестольную отправить, тысячи дверей обойти, но достучаться. Чтобы услышали вопль исторически знішчаемага народа: ОСТАВЬТЕ НАС В ПОКОЕ!
Вопросов опять больше, чем ответов, но написано все же ладно. Посему, испытав душевный подъем, Виктор Евгеньевич полистал справочник Союза писателей, отыскал домашний телефон Володи Сокола, тут же и позвонил, чтобы поздравить автора. Его всегда радовало, когда хорошим людям удавалось написать хорошо и звонко.