Как-то эти месье-мадам-мадемуазель к ним относились… особенно. Одни встречали их очень восторженно. Кто-то даже преклонялся, но вместе с тем, чувствовалось и другое, что было разлито в этом обществе. И это нечто не было простым пренебрежением людей другой нации или культуры.
Если Эсторских воспринимали больше как неких европейцев, как своих, хоть и весьма эксцентричных, то вот к ней относились… Тут даже термин «неоднозначно» сильно не подходит.
Она вспомнила, то время, когда она, будучи ещё не связанная с братьями, искала наиболее удобное место, чтобы закрепиться, и её занесло в Англию.
Если она была одета богато — к ней относились как богатой… иностранке. Но стоило ей одеться чуть поскромнее, даже на уровне небедных слоёв населения, как резко наступала перемена: к ней начинали относиться как к скоту.
Скоту без мозгов, которым не просто можно, а должно помыкать как овцой.
Её тогда это не просто взбесило. После нескольких таких предъявлений неприятностей, ей даже помыслить о том, чтобы представиться не как принцессой, было изрядно противно… и страшно. И эта ситуация её изрядно нервировала.
С одной стороны, «её княжество» по ту сторону Барьера, по ту сторону Реальности, в другой Ветви Вероятности. И тут она, по большому счёту, никто. Так, одна из бесчисленного множества. Чтобы стать снова принцессой, ей надо было вернуться в Атталу. Но и отказаться от образа ЗДЕСЬ было даже не просто трудно, а опасно.
Да, была и другая опасность — прослыть мошенницей. Но пока она не столкнулась с братьями, выходила из положения тем, что потихоньку сбывала награбленное в графском замке.
Тогда, в замке, после вырезания всей банды графа, хоть и было противно шарить по комнатам, воняющим кровью и содержимым кишечников бандитов которые она вскрыла в процессе завоевания личной свободы, однако пришлось. Как раз из соображений, что надо бы что-то такое из местной валюты, ценностей.
Но как-то оно быстро всё нашлось… Так что статусные цацки и уровень потребления она себе обеспечила. На время. Пока не встретила братьев и не вошла в их команду.
И тут снова это проклятие, — а она отношение к себе воспринимала как проклятие — её догнало. Здесь, в Париже.
И дёрнул же её чёрт, вырядиться поскромнее!
Находясь рядом с братьями, она действительно расслабилась. Почувствовала некую стабильность. И захотелось статус принцессы, снять с себя, и как то самое дорогое платье, что определяло его, сложить в сундук. До лучших времён. Да и сама по себе психомаска, установленная перед внедрением в княжество Аттала, уже достаточно «полиняла». Вернулось её естественное, природное флегматично-снисходительное отношение к неуклюжести окружающих. Но тут, в Париже…
Она долго наблюдала за тем, как относятся к людям разного статуса. И выбрала, как ей казалось, «золотую середину»: некая мадемуазель, не бедная, но и не слишком богатая, на которую не обращают слишком уж пристального внимания, но и не пытаются игнорировать, как представителей низов. Подобрала соответствующее этому слою платье, и приготовилась было, слегка расслабиться, прогуляться по магазинам, посидеть в кафешантанах, посмотреть на людей. И тут жуткий облом!
Уже в магазинах, когда она общалась с продавцами, она почувствовала, что что-то не так. Эти лавочники, общаясь вполне учтиво с такими же по статусу, под который вырядилась Натин, но с самой Натин!.. Как с кем-то презренным.
Даже с проститутками и разными профурсетками они обращались более любезно. А тут… как со слабоумной.
Один раз — подумала, что ошиблись.
Второй раз — совпадение.
Но когда эта муть стала повторяться…
За всем этим отношением что-то явно стояло. Не могло не стоять. Что-то чего она явно не знала.
Вот так, напряжённо думая про «контексты культур» она зашла в кафешантан. Но чего-либо заказать не успела.
Уже когда садилась за столик, обратила внимание на полупьяную компанию каких-то юношей. Явно не из богатых семей. Семей лавочников. Но не более. Компания вела себя изрядно шумно, что заставило других парижан, зашедших на чашечку кофе, пересесть подальше.
Натин же, будучи не в духе, проигнорировала этих балбесов и села за первый же попавшийся свободный столик. Настроение у неё было такое, что даже хотелось устроить скандал. Чтобы сорвать злость.
Первые минуты, молодёжь была занята собой. Но вскоре кто-то заметил, мрачную соседку, явно неевропейской наружности и в небогатом одеянии. И этот кто-то тут же предложил своему товарищу «монголку в постель». А когда тот поинтересовался какую, просто указал тому через плечо. На Натин.
Натин решила сдержаться и сделать вид, что ничего не слышала. Но не тут-то было. Компания тут же подхватила, как ей казалось, удачную тему для шуток и они посыпались на Натин как из рога изобилия.
Уже через минуту она поняла, что её держат не просто за представителя «жёлтой нации», а за дебильную.
Натин медленно начала закипать. Но всё равно, памятуя о том, что психомаску надо бы до конца стереть, держала себя в руках. Только барабанная дробь всё более жёстко выбиваемая пальцами по столу могла выдать её волнение. Она думала, что если игнорировать этих пьяных идиотов, то всё ещё как-то само рассосётся. Тем более, что можно было просто сосредоточиться на пении артистов на эстраде.
Кстати, тут пели всегда очень даже хорошо, за что этот кафешантан и приглянулся Натин.
Она демонстративно отвернулась к эстраде, но это не помогло. Вскоре хлыщ, наиболее усердствовавший в подколках своего дружка, решил что настала пора перетащить «монголку» к себе за столик и продолжить веселье.
Он тяжело поднялся со стула и сделав пару шагов опёрся кулаками на стол, за которым сидела Натин. Та подняла на него ничего хорошего не обещающий взгляд, но балбеса это не проняло. Даже наоборот, он попытался с ней заговорить. Причём коверкая слова, говоря рубленными фразами. Так обычно говорят с людьми очень плохо знающими язык. Или… и… с дебилами. Чтобы хоть что-то было им понятно.
То, что это просто шпана города Парижа, было ясно. Шпана респектабельная, не то отребье, что грабит в подворотнях. Но не менее мерзкая.
Также было ясно, что её прилюдно очень серьёзно оскорбили. И спускать это никак было нельзя. Уже половина посетителей кафешантана с некоторой неприязнью, но и с нездоровым интересом наблюдала за происходящим вокруг Натин.
Это было уже слишком серьёзно. Внешность у неё приметная. Даже слишком. И то, что она ещё не примелькалась, лишь дело времени. И когда свяжут происшествие в кафешантане с «известной мадемуазель Натин из группы русских авиаторов», то вот тут — уже будет худо. Пятно ляжет и на неё, и, что хуже, на всех русских, ныне находящихся в Париже. А то, что репутацию уже она не сможет отмыть — ясно и подавно.
Натин, мысленно распрощалась с идеей «прекратить барагозить», как выражались братья, и уже совершенно по иному взглянула на подошедшего хама. Краем глаза она уже отметила, что за всем этим внимательно наблюдают уже не половина, а как бы не все посетители кафешантана. Некоторые барышни и молодые люди, даже привстали со своих мест, чтобы лучше видеть. Их широко раскрытые от любопытства глаза и рты были видны повсюду.
— Месье, не знаю как вас там! — ледяным тоном начала Натин. — Вы осознаёте, что сейчас наносите НАМ, тяжкое оскорбление, которое может быть смыто только кровью?
Хоть и было сказано на чистейшем французском, балбес не понял. Также не понял и жёстко выделенное, сказанное в третьем лице «нам».
Откуда-то справа, пахнуло свежим кофе. Натин скосила глаза. Рядом стоял официант с подносом, на котором красовались заказанные чашка кофе и бисквит.
Служитель кафе топтался в растерянности на месте, не зная, что делать — то ли отступить, то ли таки донести заказ до адресата. Ведь тут явно назревал большой скандал.
Не глядя Натин, царственным жестом, указала на столик где поставить заказ. Официант вздрогнул и торопливо сгрузил с подноса принесённое. Прикрывшись как щитом своим подносом он уж приготовился быстро пятясь задом слинять, но был остановлен.
— Официант! — окликнула Натин не глядя в его сторону, и буравя взглядом хулигана. — Тут намечается небольшой беспорядок…
— Пардон? — скрючился в подобострастии официант ничего не понимая. Но Натин продолжила ничуть не обращая на это внимания.
— Ущерб будет возмещён! — сказала она, медленно со вкусом потянувшись, хрустнула пальцами и поднялась со стула.
Повеяло Атталой.
Битвами за влияние.
Ещё в процессе подготовки, она была поражена тем, какого качества психомаску на неё в конце концов наложили. Получилась такая… стерва! А учитывая изначальное положение принцессы, да ещё отягощённость заболеванием порфирией, — классическая психопатка.
Как шутил мастер по психомаскам: «Чахлая принцесса повышенной злобности».
Вообще, вся правящая семья в Аттале была змеюшником ещё тем. Как они друг друга не перебили ещё до появления Натин — загадка. Но попытки были практически непрерывные. Единственно, что на саму Натин сначала никак не обращали внимания, так как считали «самоочевидным и вечным аутсайдером». А тут…
Первая же стычка — с четвёртым принцем — застала всех врасплох и буквально заставила обратить на неё внимание. Самое пристальное.
Началось с того, что принц получил отлуп.
От кого-то из старших.
Ну и по привычке, решил оторваться на ком-то кто заведомо не мог дать отпор. Погонявши слуг, он, видимо, не удовлетворился, пошёл искать козла отпущения по дворцу. И тут, на его беду, попалась Натин.
Она только-только освоилась с ролью младшей принцессы, и начала получать от этого удовольствие, а тут навстречу этот идиот. Она слишком хорошо знала характеристики на каждого из принцев. Заучила, как полагается, перед заброской. Из всех, этот четвёртый, был самым несуразным персонажем.
Четвёртый принц никогда не отличался ни умом, ни сообразительностью, ни даже чутьём на неприятности. И если у него и было чутьё какое-то, то на жрачку и выпивку. Уж эти вещи он мог почуять за много километров. Но для складывающейся ситуации этого было явно недостаточно.