Да, жизнь простого народа в те времена, была воистину ужасной. И мы, газетчики, кто по роду своих занятий просто обязаны были жить в самой гуще её, знали всё это не понаслышке. Но на ум мне, почему-то всегда приходит совершенно иное.
Нет-нет! Не сожжение на костре сатаниста! Да, ужасно. Но оно было где-то далеко. И тому чудовищному акту я не был свидетелем. Хотя, саму жертву сожжения, кажется, раз видел. В Первой Гимназии.
Нет. Никакого впечатления он на меня не произвёл. Поп как поп. Каких тысячи тогда были. И не подумаешь, что такую гадость мог выдумать.
Но что меня реально сильно испугало и привело в ужас никак не связано ни с сатанистами, ни с последующей дикой кампании «охоты на ведьм», последовавшей за сожжением «отступника»… Вы не поверите но… Иногда то, что кажется простым и банальным может довести до такого шока… Но лучше по порядку (…).
Наша профессия изобилует множеством приключений. В том числе и теми, что иногда поставляют собственные коллеги. Розыгрышами. Чаще всего это милые и безобидные шутки, иногда, правда бывают и не безобидные. Но эти редкость. Однако то, о чём я хотел бы поведать… По сути — это тоже розыгрыш. И разыгран был я сам. В котором поучаствовал как мой шеф Румата Эсторский и, как бы это ни было удивительно — я сам!
Да-да! Получилось так, что я разыграл сам себя!
До холодного пота и заикания. Это сейчас, по прошествии лет нам всем смешно. И прежде всего мне самому. Но тогда было очень не до смеха.
Это случилось в тот самый знаменательный для всех день, первого перелёта Санкт-Петербург-Москва.
С раннего утра за мной заехал Румата. На своём новом автомобиле, которые он неизменно и бесконечно «тестировал». Он так совмещал, как он говорил, «приятное с полезным и необходимым». И пока я пялился на это чудо технической мысли, он быстро посвятил меня в планы на день. Честно скажу, что под впечатлением от увиденной мной машины, я, к стыду своему пропустил мимо ушей часть того, что полковник мне говорил. А когда сообразил, что пропустил, было поздно. Переспрашивать тогда я не решился, так как был молодой и неопытный. Это сейчас, с высоты прожитых лет, наточив зубы и перо на перипетиях жизни, я бы переспросил там же… Но!
Румата человек крайне увлекающийся. И когда он, находясь в предвкушении от предприятия, начинал что-то объяснять таким как я, он часто пропускал в своих речах много деталей. Была у него такая черта тогда — он разговаривал с нами так, как будто мы все специалисты, всё для нас привычно и все в курсе. А мы все были… Ну кем мы могли быть в той самой царской России? Выпускниками максимум гимназий. Где даже той химии, что сейчас во всех школах преподаётся не было. А тут… он нам рассказывал о таких сложнейших вещах, что голова кругом шла, причём как-то негласно у него предполагалось, что мы все соображаем на уровне инженера, как минимум!
И вот эта самая черта Руматы, вкупе с моей, ещё не истраченной застенчивостью сыграла со мной злую шутку.
Пока я хлопал глазами и челюстями, разглядывая стремительные обводы последнего произведения Фабрики Автомобилей, Румата сказал, что собирается, как он сказал, «слегка эпатировать публику», и спрыгнуть с самолёта на ходу. Причём спрыгнуть с чем-то. Это потом я понял, чем было это «что-то». Но тогда как я это воспринял?
Да как и любой обыватель! Ведь многие у нас спрыгивали с брички на ходу? Да. Многие. Вот и я подумал, что шеф хочет выпрыгнуть из самолёта, приземлившегося и катящего по земле.
Истинно говорю вам! Я именно так это и воспринял!
(Смех в зале).
Только никак не дошла до меня соль шутки, что хотел сотворить Румата. А переспросить, как я вам уже сказал, было выше моих сил. Кстати сказать, такими комплексами многие молодые журналисты страдают. А я был именно что очень молодым журналистом! Ну, примерно как вы сейчас.
(…) И вот, после одной промежуточной посадки мы домчались до Москвы. Смотрю я, значит, на Москву, а самого гордость так и распирает. Ведь надо же: я первый репортёр, который видит первопрестольную сверху! Кто раньше, до меня её сверху видел? Птички, да пилот Георгий Михайлович Орлов, что новый самолёт демонстрировал для публики. Тот, который в разобранном состоянии в Москву пару месяцев назад привезли.
А Румата, меж тем собирается.
Вытащил свои «мешки» (это я потом, только после его объяснений на земле понял, что это был парашют!). Нацепил на себя. И улыбочка у него при этом… Счастли-ивая-а!
Перекинулся с Ольгой, ведущей самолёт, парой слов, из которых я ничего не понял, открыл, как ни в чём ни бывало дверь самолёта и, с возгласом «Как я люблю летать!!!»… прыгнул за борт!
Я остолбенел от ужаса, подумав, что на моих глазах, на глазах сотен людей произойдет сейчас страшное несчастье. Даже спокойствие авиатрисс и ободрения, последовавшие от них, с заверениями, что «все под контролем», не могли уменьшить моего смятения. Еще бы! На моих глазах человек выпрыгнул из воздушного суда, несущегося со скоростью, превышающей скорость самого быстрого локомотива, в почти что в версте над землей — и летел сейчас со всей стремительностью прямо к этой самой земле!
(…)
Он чуть по моей пустой голове не настучал.
Тяжко вздохнул и как маленькому стал мне выговаривать:
— Ты чем слушал?!! Я же по-русски, кажется, тебе говорил, что выпрыгну с самолёта! Что прыжок будет с парашютом. Средством спасения пилотов из терпящего бедствие самолёта. Который перед этим испытывали. Ты же видел как я его цеплял там, в самолёте! Мы же перед этим этот девайс три недели кидали с разных высот на Базе! Все приземлились как надо. И я прыгал! До этого. С ним же! Да ещё с высоты гораздо большей!!!
— Но я… Но я… — начал я заикаясь, так как после испытанного сильнейшего испуга оно пока и не думало проходить. — Я не знал!!!
— Так я же тебе сказал! Как ты «не мог знать»?!!
— Я… Я не понял ваших слов про прыжок из летящего самолёта! Я думал это на земле… Для эффектов каких-то… Как вы часто делаете во время выступлений на публику. Но… Но я и в самом страшном сне не мог себе представить что будет ВОТ ТАК!
На некоторое время Румата остолбенел. Осмотрел моё, до сих пор перепуганное лицо и… разразился просто гомерическим хохотом. А когда отсмеялся, говорит:
— Я хотел разыграть тебя. Но не решился. Посчитал, что по отношению к тебе это будет очень жестокая шутка. Сказал сразу и всё, что собираюсь сделать. А тут получается, что ты сам себя же и разыграл! Сначала не понял, что тебе было сказано. После, гордость взяла и не переспросил для уточнения. Дальше, наверное, страшно было, что «Ба-альшой Хаспадин Начальник» не поймёт юмору и разнос учинит. А когда я прыгнул, у тебя было полное впечатление, что «Румата так решил покончить жизнь самоубийством. Красиво и при большом стечении публики». Я прав?
— Да. — промямлил я.
— А теперь подумай: зачем мне, вполне такому успешному, на подъёме собственной славы, когда впереди такие перспективы, кончать жизнь самоубийством? — весьма ядовито заметил он меж тем продолжая содрогаться от еле сдерживаемого смеха.
— Ну… мало ли какие у вас могут быть душевные переживания… — попробовал замять я неприятность. — Ведь наш брат студент часто по таким пустякам пулю в лоб пускает… Ну там несчастная любовь… То да сё…
Короче молол всякую чепуху. Румата же очередной раз не выдержал и взорвался диким хохотом. А когда отсмеялся спросил.
— И ты всерьёз решил, что я из-за переживаний насчёт любви решил убиться?!! — резко понизив голос, спросил он. — Уж не из-за некоей особы из наших… Из «Валькирий»?
Я только руками развёл. А он снова расхохотался. До слёз.
Но вот когда он отсмеялся, я уже настолько расхрабрился, видя что никаких «репрессий» не будет, что задал вопрос.
— А могу ли я спросить, насчёт ваших слов о великих перспективах? Уж не связаны они с той самой экспедицией, что вы готовите?
— Не-а! — вдруг неожиданно отмёл мои предположения Румата, чем ввёл меня в полную растерянность.
Я уже, было, приготовился развивать крайне горячую тему. А тут… Но через секунду сообразил: если первый перелёт между Санкт-Петербургом и Москвой мелочь, если предстоящая экспедиция на войну с англичанами тоже, то что же такое у Руматы не мелочь?! О чём тут же и поделился с ним.
Тот лишь пожал плечами и хитро взглянув мне в глаза ответил.
— Все эти перелёты — мелочь. Вот когда мы начнём штурмовать просторы за атмосферой… Ракетами. Большими и мощными. Не такими, которые сейчас какой-то фейерверк вверх поднимают. А теми, которые смогут поднять даже человека. Вот это и будет НЕ мелочь!
Меня от этого заявления оторопь взяла когда до меня дошло на что они замахнулись. А в это время, как в насмешку, над горизонтом Луна показалась. Как оно обычно днём бывает — бледненькая такая. Совсем как тень сама себе. Ну мне и пригрезилось: наш человек… ТАМ! Как у Жюля Верна или ещё у Уэллса. Да так ясно представилось, что я с испугу головой замотал от наваждения избавляясь.
— А вы меня не… разыгрываете? — осторожно справился я.
— Ни разу! — с негодованием отмёл он мои подозрения. — Вот только слегка разгребёмся тут в мире… С ближайшими проблемами… как то: англичан выкинуть из Трансвааля, промышленность в России поднять… Вот тогда-то всё и начнётся!
Честно скажу: я не до конца поверил Румате, что он меня не разыгрывает. Всё-таки было у меня изрядное сомнение. Но хотелось верить.
И они нашей веры в них не посрамили. Да, ТАК!!!.. Впрочем вы и так знаете!
(Смех в зале. Аплодисменты).
— Самолёт для валькирии
В зале борьбы, как всегда было изрядно прохладно, несмотря на стоящую за окнами жару. Как этого добились братья Эсторские знали только братья Эсторские и несколько приближённых. А всем остальным приходилось догадываться, что это за оборудование такое они установили в самом начале лета.
— …Интересно получается: они, в смысле те, которые при Воздухоплавательном Парке, — Валькирии летающие. А мы — сухопутные Валькирии? — полуутвердительно сказала Екатерина Ковальчук, которая к настоящему моменту превратилась из неформального в номинального лидера «батальона имени Мэри Сью».