Вот тут мне вспомнилась моя первая встреча с Озано, и я подумал, что уже тогда узнал о нем всю правду, хотя он бы от нее открещивался. И вот теперь он озвучивал мои тогдашние мысли, а я гадал, неужели Озано любил всех своих женщин? Он же однозначно заявлял, что, уходя, сожалеет не о деньгах, власти и творческих успехах.
— Ты выглядишь лучше, чем при нашей последней встрече. Так почему ты в больнице? Чарли Браун сказала мне, что на этот раз у тебя действительно серьезные проблемы. Но на умирающего ты не похож.
— Правда? — Чувствовалось, что мои слова пролились для него бальзамом. — Но ты знаешь, анализы, которые мне сделали в клинике для толстяков, не показали ничего хорошего. Я скажу тебе главное. Пенициллин, который я принимал всякий раз, перед тем как трахнуться, меня подвел. У меня был сифилис, но таблетки лишь смазывали картину болезни, а дозы, которые я принимал, не позволяли избавиться от нее. А может, эти гребаные спирохеты выработали устойчивость к пенициллину. Должно быть, сифилис я подцепил лет пятнадцать тому назад. И все это время спирохеты жрали мой мозг, кости, сердце. И теперь врачи дают мне от шести месяцев до года. А потом меня ждет полный паралич, если раньше не откажет сердце.
Его слова потрясли меня. Я просто не мог в это поверить. Он выглядел таким радостным. Зеленые глаза так ярко блестели.
— И ничего нельзя сделать?
— Ничего, — подтвердил Озано. — Но страшного ничего нет. Я отдохну здесь пару недель. Они исколют мне всю задницу, а потом у меня будет два-три нормальных месяца, и вот тут ты сможешь мне помочь.
Я не знал, что сказать. Я не знал, верить ему или нет. Давно уже я не видел его таким здоровым.
— Хорошо.
— Пока будешь навещать меня в больнице, потом — у меня дома. Я не хочу превращаться в растение, поэтому уйду, как только пойму, что пора. И хочу, чтобы в тот день ты составил мне компанию. Ты и Чарли Браун. А потом ты позаботишься о всех формальностях. — Озано пристально смотрел на меня. — Ты не обязан этого делать.
Теперь я ему верил.
— Конечно, сделаю. Я у тебя в долгу. Яд достанешь?
— Достану. Об этом можешь не беспокоиться.
Я переговорил с лечащим врачом Озано, и он сказал мне, что Озано еще долго не покинет больничную палату. Может, вообще из нее не выйдет. Я облегченно вздохнул.
Я не сказал Валери о том, что случилось, не сказал, что Озано умирает. Два дня спустя вновь поехал к Озано в больницу. Он просил меня принести китайский обед, так что в больницу я пришел с большим пакетом из плотной бумаги, набитым контейнерами с едой. В коридоре я услышал вопли и крики, доносившиеся из палаты Озано. Меня это не удивило. Я поставил пакет на пол у стены и побежал по коридору.
В палате увидел врача, двух медсестер и старшую медсестру. Они все кричали на Озано. Чарли Браун наблюдала за происходящим из угла. В глазах у нее стояли слезы. Озано сидел на кровати в чем мать родила и орал:
— Принесите мне одежду! Ноги моей здесь больше не будет!
— Я не буду нести за вас никакой ответственности, если вы уйдете из больницы! Никакой ответственности!
Озано расхохотался.
— Какая, к черту, ответственность! Принесите мне одежду, и все дела.
Старшая медсестра, женщина чрезвычайно грозного вида, сердито фыркнула:
— Мне без разницы, знаменитость вы или нет. Я не позволю устраивать из этой больницы бордель!
Озано повернулся к ней:
— Пошла на хер! Пошла на хер из моей палаты! — Он встал, и тут я понял, что он действительно серьезно болен. Его сразу повело в сторону. Одна из сестер мгновенно подскочила, чтобы поддержать его, помочь, но Озано устоял на ногах, выпрямился. Заметил меня: — Мерлин, помоги мне выбраться отсюда.
Меня, надо отметить, удивило их негодование. Конечно же, им и раньше случалось заставать пациентов трахающимися. Я взглянул на Чарли Браун. Под короткой обтягивающей юбкой у нее определенно ничего не было. Она напоминала девочку-проститутку. Контраст с раздувшимся, гниющим изнутри телом Озано был очень уж разительным. Зрелище оскорбляло их эстетические чувства, а не моральные принципы.
Врач и медсестры повернулись ко мне.
— Я его выписываю. Под мою ответственность.
Врач начал было протестовать, потом повернулся к старшей медсестре:
— Принесите ему одежду. — Он сделал Озано укол. — Так вы легче перенесете дорогу.
В остальном проблем не возникло. Я расплатился по счету, подписал соответствующие бумаги, заказал по телефону лимузин с шофером, и мы отвезли Озано домой. Мы с Чарли уложили его в постель, он немного поспал, а потом позвал меня и рассказал, что произошло в больнице. Он попросил Чарли раздеться и лечь к нему в кровать, потому что очень плохо себя почувствовал и решил, что умирает.
Озано чуть отвернул голову.
— Знаешь, это самое ужасное в современной жизни. Умирать мы должны в полном одиночестве. Если ты в больнице и вокруг вся семья, никому и в голову не придет лечь в постель к умирающему. И дома, если ты умираешь, жена никогда не ляжет рядом с тобой. — Тут Озано посмотрел на меня и улыбнулся. — Такая уж у меня мечта. Я хочу, чтобы Чарли лежала со мной в постели, когда я умру, в тот самый момент, чтобы, уходя из этого мира, я мог чувствовать ее теплое тело и твердо знать, что жизнь у меня была не самая плохая и мне грех жаловаться даже на ее последние минуты. Символично, не так ли? Достойная смерть для романиста, да и критикам будет о чем написать…
— Но как ты узнаешь, что этот момент настал? — спросил я.
— Я думаю, уже пора, — ответил Озано. — Я думаю, тянуть смысла нет.
Вот тут меня охватил ужас.
— Почему бы не подождать хотя бы день? Может, завтра тебе полегчает. У тебя еще есть время. Шесть месяцев — не такой уж маленький срок.
— Тебя не воротит от моих намерений? Морального неприятия нет?
Я покачал головой.
— Я только не пойму, к чему такая спешка?
Озано задумчиво посмотрел на меня.
— Это не спешка. Я получил знак свыше, когда сегодня едва не упал, поднявшись с кровати. Слушай, я назвал тебя исполнителем литературной части моего завещания, все решения принимать будешь ты. Денег у меня не осталось, только авторские права, которые отойдут бывшим женам и, наверное, детям. Мои книги по-прежнему продаются, так что о них можно не беспокоиться. Я пытался что-то оставить Чарли Браун, но она не разрешила и, думаю, возможно, была права.
— Проститутка с сердцем из золота, — такие фразы крайне редко слетали с моих губ. — Как в книге.
Озано закрыл глаза.
— Знаешь, Мерлин, среди прочего я очень люблю тебя и за то, что ты никогда не произносил слово «проститутка». Может, я тебе это уже говорил, но вряд ли.
— Ты хочешь кому-нибудь позвонить? — спросил я. — С кем-нибудь встретиться? Может, выпить?
— Нет, — ответил Озано. — Хватит с меня этого дерьма. У меня семь жен, девять детей, две тысячи друзей и миллионы поклонников. Никто из них ничем не может помочь, и я никого не хочу видеть. — Он усмехнулся. — И поверь мне, я прожил счастливую жизнь. — Он покачал головой. — Люди, которых ты любишь больше всего, тебя и подводят.
Я присел у кровати, мы несколько часов говорили о книгах, которые прочитали. Он рассказал мне о женщинах, с которыми спал, попытался вернуться в прошлое, вспомнить девушку, которая заразила его. Не получилось.
— Могу сказать только одно: все они были красавицами. Все стоили того, чтобы их трахнуть. В общем, чего сейчас об этом говорить? Несчастный случай, ничего больше. — Озано протянул руку, я ее пожал, задержал в своей. — Скажи Чарли, чтобы пришла, а сам подожди. — Я уже открывал дверь, когда он крикнул вслед: — Эй, послушай! Одним творчеством сыт не будешь. Выбей это на моем гребаном надгробном камне.
Я долго ждал в гостиной. Иногда до меня доносились какие-то звуки, однажды я вроде бы услышал плач, потом все стихло. Я прошел на кухню, сварил кофе, поставил на стол две чашки. Вернулся в гостиную, подождал еще. Никто не кричал, не звал на помощь, не вопил от горя. Наконец я услышал нежный голосок Чарли. Она меня позвала.
Я вошел в спальню. На прикроватном столике стояла золотая коробочка от Тиффани, в которой он держал таблетки пенициллина. Открытая и пустая. Горел свет. Озано лежал в кровати, уставившись в потолок. Его глаза блестели и после смерти. Чарли прижималась к нему всем телом, златокудрая головка покоилась на его груди. Их наготу она прикрыла простыней.
— Тебе надо одеться, — сказал я.
Она приподнялась на локте, поцеловала Озано в губы. Долго смотрела в его мертвые глаза.
— Тебе надо одеться и уйти, — продолжил я. — Будет много шума, и, я думаю, Озано хотел, чтобы я уберег тебя от всего этого.
Я вышел в гостиную. Подождал. В душе потекла вода, пятнадцать минут спустя появилась Чарли.
— Ни о чем не волнуйся. Я обо всем позабочусь, — заверил я ее. Она подошла ко мне, мы обнялись. Впервые я ощутил ее тело и понял, почему Озано так долго любил ее. Пахло от нее удивительной свежестью и чистотой.
— Он хотел видеть только тебя, — прошептала Чарли. — Тебя и меня. Ты позвонишь мне после похорон?
Я пообещал позвонить, и она ушла, оставив меня наедине с Озано.
Я дождался утра, а потом позвонил в полицию и сказал, что обнаружил Озано мертвым. И он, похоже, покончил с собой. Возникла у меня мысль скрыть самоубийство, спрятать золотую коробочку. Но Озано не поблагодарил бы меня, даже если бы мне удалось договориться и с полицией, и с прессой. Плевать он на это хотел. Поэтому я лишь напомнил им об известности Озано, с тем чтобы они как можно быстрее прислали труповозку. Потом я позвонил адвокатам Озано, чтобы те сообщили печальную новость женам и детям. Я позвонил издателям Озано, зная, что они захотят выпустить пресс-релиз, выразить соболезнования в «Нью-Йорк таймс» и подписаться под некрологом. Мне хотелось, чтобы Озано получил причитающиеся ему почести.
Полиция и окружной прокурор допрашивали меня с пристрастием, словно видели во мне потенциального убийцу. Но все обернулось как нельзя лучше. Издатели получили от Озано письмо, в котором тот сообщил, что не сможет закончить роман, поскольку намерен покончить с собой.