Рут вспомнила, как последние американцы, когда пал Сайгон, вылезли на крышу посольства в ожидании вертушек, которые заберут их домой.
Домой. Беда в том, что Рут уже была дома.
На кухне – наконец-то своей и все-таки будто чужой – Рут открыла окно над раковиной. Зак отогнал пикап и поставил рядом ее машину. Любезно с его стороны, вот только, чтобы усесться за руль, Зак наверняка отодвинул сиденье до упора и не вернул на прежнее место по той простой причине, что тогда он сделал бы правильно сразу два дела подряд, а такого за все годы их брака еще не случалось.
Рут стояла у раковины и смотрела во двор, когда вошел Зак, почесывая живот. Большинство мужчин, силясь поймать ускользающую мысль, чешут то место, где, по их мнению, она прячется, но Зак не таков.
– Извини, – промямлил он. – Я собирался помыть.
– Какая разница. – Рут вставила в сток резиновую затычку и включила воду; задор ее вдруг прошел, ссориться расхотелось.
Рут полезла под раковину за жидкостью для мытья посуды и обнаружила, что та кончилась.
– У тебя неудачный день?
– Нет, – ответила Рут. – Просто чудесный. Как все мои дни. – На стене висела доска, Зак купил ее на дворовой распродаже, на полочке лежал крошечный мелок. Рут начала было писать “жидкость для мытья посуды”, но увидела, что на доске уже это написано ее собственным почерком, и вместо этого подписала: “мелки”.
– Тогда в чем дело?
На ум ей мгновенно пришли два ответа: “ни в чем” и “во всем”. Оба верные, ни один не точный.
– Я…
– Что – ты?
– Хотя бы раз хотела прийти домой, а там…
– Что?
Новая жизнь. Как было бы славно прийти домой, а там совершенно новая жизнь. Но ведь желать такого некрасиво? Рут понимала, что некрасиво. Неужели она правда желает мужу смерти? Вовсе нет – по крайней мере, она так не думала. Скорее, ей представлялось нечто вроде параллельной вселенной, в которой Зака не существует. Как было бы здорово после долгого дня в закусочной прийти домой, а там тишина. Крикнешь зычно: “Привет!” – а тебе никто не ответит. Рай. И, вместо того чтобы рыться в холодильнике в поисках того, из чего можно приготовить мужу ужин, сделать себе большую миску попкорна и есть его за книгой на диване без пятен жира и вони самца. А потом, сонно отложив книгу, обвести гостиную взглядом и вместо омерзения почувствовать… что? Удовлетворение. Удовольствие. Она сама, ее натура, ее быт – все в гармонии. Без Зака с его барахлом в доме стало бы просторно, даже пусто. Рут не хотелось вещей лучше, дороже – всего лишь чтобы их было меньше. Вообще всего поменьше. Мир, который она сотворила бы для себя, был бы чист, аккуратен и пуст.
И когда она предложила Салли съездить на Арубу, она выбрала этот карибский остров не наобум. В ту зиму во время оттепели, когда бурые, как моча, ручейки промывали ходы в сугробах под грязной коркой наста, Рут сдуру остановилась у туристического агентства Шуйлер-Спрингс, витрины которого – бесчувственные уроды – пестрели рекламой отдыха на островах. Рут зашла внутрь, изучила пухлую папку с морскими курортами. Больше всего ей приглянулась Аруба. Люксы с огромными ванными комнатами, выложенными белой плиткой, белые тюлевые занавески развевались на французских окнах, выходящих на длинную и пустую песчаную косу, и прибой за ней был так близко, что, кажется, слышен плеск. Душ без двери, без шторки, лишь серебристые леечки на потолке. Напротив каждого – кипенно-белый туалетный столик, идеальный для женщины, путешествующей в одиночку.
Потому что Рут, уж конечно, поехала бы одна. Ей совсем не хотелось ехать туда с Салли, мужем или любым другим мужчиной, будь он даже Брэд Питт. Пустить самца в такую чистую ванную – поистине святотатство.
– Вы ругаетесь?
Ни Рут, ни ее муж не слышали, как вошла внучка. Лишь когда Зак удивленно вскрикнул и отшатнулся, стало ясно, что на пороге стоит Тина. Рут нервировало, что Тина передвигается по дому бесшумно – единственный член семьи, который может спуститься по скрипучей лестнице так, что та не издаст ни звука. Что, если она и в школе такая? Что, если учителя поэтому никогда не обращают на нее внимания? В коррекционных классах, куда ее неизменно определяли, сплошь буйные гиперактивные парни, и учителя, вероятно, рады, что хоть одна ученица ничего не требует и не ждет.
– Ты-то откуда взялась? – спросил Зак, потому что, видимо, Тина всё это время была наверху.
– Вообще-то мы обсуждали это весной на уроках здоровья, – ответила Тина. И это тоже нервировало Рут во внучке. Никогда не знаешь, серьезно она или нет. Она часто шутила, но с серьезным видом, и порой, если Рут смеялась, на лице Тины читалось недоумение и даже обида. – Целые две недели.
– Я, наверное, не слышал, как она пришла, – сказал Зак, явно смущенный тем, что ранее на вопрос Рут ответил: “Тины нет дома”.
Тина скривилась.
– Ну, дед, мы же с тобой разговаривали. – Рут знала, что Тина очень любит деда, и сейчас ей явно неловко его выдавать. – Ты спросил, чего я так рано. Я сказала, потому что праздник.
– А, точно, – нерешительно согласился Зак. – День поминовения. О чем мы еще говорили?
Он с искренним любопытством почесал живот.
Тина сморщила нос.
– Здесь пахнет, – сказала она.
Косой глаз, который уже раз пять оперировали и который, когда Тина вошла на кухню, еще слушался ее, сейчас блуждал, точно в поисках источника вони. Когда Тина уставала или расстраивалась, глаз словно жил своей жизнью.
– Это всё твоя бабушка виновата, – пояснил Зак и расплылся в кривой ухмылке. – Не надо было кормить меня курицей с рисом.
– Мне вообще не надо было тебя кормить.
– Еще ты спросил, как дела в школе, – продолжала Тина. – Я соврала, сказала, что хорошо. Как всегда.
– Давай сегодня не будем об этом. – Рут вытерла руки кухонным полотенцем. – О том, как сильно ты ненавидишь школу.
– Летняя школа будет еще хуже. Мне правда обязательно туда ходить?
– Да. Чтобы окончить школу. Вовремя.
– Я бы лучше работала у тебя.
– Ты уже работаешь. – В некотором роде. Утром в субботу, в те часы, когда посетителей много, Тина помогала на кухне, драила кастрюли, загружала и разгружала посудомойку.
– В зале?
– Официантка должна общаться с посетителями.
– Зачем?
– Потому что большинство за этим и приходит. Нельзя просто поставить перед клиентами тарелки и уйти. Особенно если перепутала тарелки.
Именно это Тина и сделала, когда Рут разрешила ей обслужить столик-другой.
Тина пожала плечами:
– Они просто поменялись тарелками.
– Они не обязаны были это делать.
“А еще тебе придется смотреть людям в глаза”, – подумала Рут и немедленно устыдилась. Всякий раз, как она позволяла себе задуматься о внучкином будущем, Рут неизменно зацикливалась на ее физическом недостатке, а это ни капли не справедливо. Рут вспомнила историю, которую дети до сих пор читают в школе, – там мужик убил старика из-за “глаза, как у хищной птицы”[17], потом разрезал его на куски и спрятал под половицами. Именно так ведут себя люди, когда сталкиваются с аномалией, – им хочется поскорей избавиться от нее. Упрятать под половицы или на кухню, где клубится пар, где никто ее не увидит. Эта милая, недалекая девушка? Спрячьте ее с глаз долой, чтобы не пострадала. Спрячьте ее хорошенько, причем подальше, и тогда она, может статься, не задаст вопрос, ответ на который тебе неизвестен: “Разве меня кто-то когда-то полюбит?”
– Я могу уносить грязную посуду со столов.
– Ты хочешь всю жизнь убирать чужие грязные тарелки?
– Ты же убираешь.
– Значит, ты хочешь кончить так же, как я?
Разве Рут не наглядный пример того, как это трудно, даже если ты умудряешься сохранять холодную голову, чтобы оказаться в плюсе, хотя начинала с минуса?
– И кроме того, – вмешался Зак, – если ты будешь работать у бабушки, кто будет мне помогать?
Последние годы Тина действительно ему помогала – во время учебного года по выходным, еще на каникулах и летом. Вместе они объезжали городские дворовые распродажи и блошиные рынки. Чаще всего высматривали сломанную мелкую бытовую технику, которую умеючи легко починить, и еще вещи, о ценности которых люди не догадывались, которые можно купить задешево и продать задорого правильному покупателю. С учебой у Тины не ладилось, зато она всегда помнила, куда дед что положил, и если кто-то интересовался этой вещью, могла сходить и принести. Ну или сказать: “Деда, ты ее продал на прошлой неделе. Той женщине с розовыми волосами”. И всегда оказывалась права.
– Я имела в виду работу, за которую платят, – пояснила Тина.
– Разве я тебе не плачу? – удивился Зак. – А как же Тинины Сбережения?
Каждую неделю он давал ей несколько баксов на карманные расходы и еще сколько-то откладывал – точную сумму не называл – в кубышку, некогда эти деньги считались “сбережениями на колледж”, но потом стало ясно, что поступить в колледж ей не судьба.
– И сколько там?
– Я-то знаю, а ты со временем выяснишь, – как обычно, шутливо ответил Зак.
– Как я это выясню, если ты не говоришь?
– Ты богаче, чем думаешь, вот и всё, что я хочу сказать.
Рут кашлянула.
– Мама знает, что ты сегодня ночуешь у нас?
– Ей все равно.
– Неправда.
Девочка пожала плечами.
– Она твоя мать. Она тебя любит.
– Она вечно на меня орет.
– Это нормально. Когда твоя мама была в твоем возрасте, мы с ней ругались каждый день.
– Вы и сейчас каждый день ругаетесь.
– Это не значит, что мы не любим друг друга.
– Уверена?
– Ага, – ответила Рут. – Уверена.
И покривила душой. Она уже сомневалась. По правде говоря, многолетние стычки с Джейни сделали свое дело. И теперь, когда снова нарисовался Рой, стало только хуже. Препирательствам Джейни и Рут конца-краю не видно, и если задуматься, почему так, голова лопнет. Грегори, сын, всегда был умный. Как вырос, ушел на военную службу и больше не возвращался. На Рождество звонил, но и только.