Герт поставил перед ними два полных стакана и, сообразив, что вмешиваться в их беседу не след, удалился на другой конец стойки и спрятался за программой скачек.
Реймер выпил примерно треть стакана пива и подумал было, что голова у него лопнет, до того оно ледяное, но этого не случилось. Он даже почувствовал, как тупая боль, которую так и не взяли четыре таблетки ультра-тайленола, отступила от глаз в глубину его поврежденного черепа, прихватив с собой и бесконечную усталость. Может, ему надо отнюдь не поспать. Может, ему надо упиться в хлам. А для этого, Реймер знал по опыту, достаточно трех стаканов пива.
– Ох, – выдохнул он, таращась на пузырьки, – тысячи их, точно по волшебству, зарождались на дне стакана и торопились к поверхности. – Чудо… чудо что такое.
– Моча, – скривился Джером, тоже сделавший глоток. – Как по мне, в это пиво нассали все двенадцать лошадей разом, причем у всех у них мочевые инфекции.
На другом конце стойки за программой скачек отчетливо закряхтели.
Реймер снял темные очки, всмотрелся в Джерома.
– Боже, ну ты и сноб, – сказал он.
Джером поморщился при виде его опухшего – глаза-щелки – лица.
– Пожалуйста, надень обратно. Ты же знаешь, у меня слабый желудок.
Реймер надел очки.
– Ладно, но не говори мне, чтобы я отпустил Бекку, – попросил он. – Ты ни разу не был женат. Ты вечно встречаешься с тремя девушками одновременно. С одной расстанешься, останутся две запасные. Тем более что большинство из них студентки. Взаимозаменяемые. Одна и та же девица, только профильные предметы разные.
Джером утверждал, что встречается исключительно с аспирантками, – в колледже они были лишь на трех небольших отделениях, – но Реймер ему не верил. Большинство студенток приехали в Шуйлер из крупных городов и к высоким смазливым чернокожим парням относились лояльно. Джером сам признавался, что ему приходится буквально отбиваться от девиц, и Реймер подозревал, что порою отбиться не удается.
– Да, но летом у меня мертвый сезон. Кампус пустеет.
– А Бекка была женщиной.
– Я знаю, – на полном серьезе ответил Джером.
– И пожалуйста, не говори мне, будто то, что я потерял сознание и свалился в могилу, расквасил себе лицо и потерял пульт от гаража, – лучшее, что могло со мной случиться, это попросту оскорбительно.
Джером заерзал.
– Ты уверен, что с моим “мустангом” там ничего не случится?
Господи боже. Несмотря на палящий зной, Джером аккуратно поднял верх кабриолета, дважды проверил, заперты ли двери, – ни дать ни взять автомобильный фанат, если такие бывают.
– Ну, ты занял два места, – сказал Реймер. Он все-таки не был уверен, что с машиной ничего не случится. Чаще, чем из-за происшествий на парковке таверны “У Герта”, в участок звонили только из-за “Моррисон-армз”. – Между прочим, так поступают исключительно мудаки.
– Сказал человек, который ездит на “джетте” и пьет “Джиниси”.
Реймер сделал еще один большой глоток пива и закрыл глаза, ощущая, как жидкость по задней стенке горла сочится в грудь. Господи, как же вкусно. Бекка предпочитала вино, и Реймер обычно пил то же, что и она. Но как он, черт побери, мог позабыть о пиве? Реймер решил, что ничего больше ему и не нужно. Ни сна, ни богатства, ни женщин. Только пиво и эта прохладная темная комната. И уж точно ему не нужно, чтобы Джером объяснял ему, почему ему следует наслаждаться чем-то другим.
– Если ты так тревожишься за свою машину, так выйди посторожи. А лучше возвращайся в Шуйлер и пей свое крафтовое пойло в “Оконечности”.
– “Бесконечности”, – поправил его Джером.
– Точно, – согласился Реймер, вспомнив пижонскую вывеску. Не слова, только символ – упившаяся восьмерка, лежащая на боку. – Езжай. Потому что я намерен сидеть здесь и пить лошадиные ссаки, пока дома не дадут свет. А может, и дольше.
– Вот видишь, я об этом и говорю, – сказал Джером. – Вся эта херня взаимосвязана. Слышал про теорию хаоса? Бабочка машет крыльями в Южной Америке, и из-за этого в Мексиканском заливе поднимается ураган.
– Соедини точки – получишь приз.
– У тебя депрессия. Вот в чем дело. Ты поселился в “Морильне”, этой крысиной норе, потому что так и не прожил горе. Хуже того, ты наказываешь себя тем, что пьешь дешевое пиво в занюханной забегаловке, где воняет как в раздевалке Ассоциации молодых христиан где-нибудь в большом городе.
Из-за программы скачек снова послышалось кряхтение.
– Ты думаешь, дело в твоей работе, но она здесь вообще ни при чем.
Реймер допил пиво, со стуком поставил стакан на стойку, давая понять, что хочет еще, но Герт не вышел, и тогда Реймер сполз с табурета и сказал:
– Пойду пописаю.
– Помочусь, – поправил Джером. – Писают женщины. Мужчины мочатся.
– И испражняются.
– Именно.
До мужского туалета было всего пятьдесят футов, хотя большего расстояния Реймер сейчас и не преодолел бы, и когда добрался туда, то понял, что слишком устал, чтобы писать стоя. Кабинка была без двери, стульчак омерзительно грязный, но он все равно присел. Отлить оказалось почти так же приятно, как сделать тот первый долгий глоток пива. “Простые радости жизни”, – подумал он, эта затертая фраза всплыла в его мозгу. Надо больше внимания уделять этим простым удовольствиям. Он уснул на унитазе, не успев дописать, но вскоре, вздрогнув, проснулся. Сколько времени прошло? Ему что-то снилось? Бекка? Реймер встал, натянул штаны, вымыл руки над грязной раковиной и вытер их о штанины – бумажные полотенца, естественно, кончились. Лицо, что уставилось на него из треснувшего мутного зеркала, выглядело жутко, иначе не скажешь.
Он вернулся в бар, Джером сидел, где его и оставил Реймер, то есть дремал он минуту-другую, не больше.
– Дело в том, – произнес Реймер, вспомнив их прервавшийся разговор, – что ты сам запутался в своей брехне. – Стакан его по-прежнему пустовал, и Реймер зашел за стойку. – Сначала ты говоришь, что это связано, потом утверждаешь, что моя работа не имеет никакого отношения к моей депрессии. Так да или нет? – И не успел Джером ответить, как Реймер крикнул: – Герт, я налью себе еще пива.
– Угощайтесь, – послышалось из-за программы скачек. – Вы и так уже разогнали всех моих клиентов. Раз уж вы здесь, можете и кассу обчистить. И меня заодно прикончить, чтобы не мучился.
– Мало того, – продолжал Реймер, обращаясь к Джерому, – я еще вынужден день-деньской выслушивать эту херню от твоей сестрицы…
– Я всего лишь хочу сказать, что ты хороший коп, – перебил Джером, вновь посерьезнев. – Как с тем пожилым джентльменом на улице. Он весь день сидит на тротуаре и машет флажком. В ответ ему разве только бибикнут. А ты остановился с ним поболтать. Ему, может, кроме тебя, за весь день и слова сказать не с кем.
– Это просто социальная работа, – возразил Реймер. Он понял, что Джером хотел сделать ему комплимент, но почему-то сейчас не готов был выслушивать комплименты. – Полиция раскрывает преступления. Предотвращает преступления. Ловит преступников.
– Долг полиции – заботиться о людях.
– И что ты хочешь сказать? – спросил Реймер. – Если я не хочу, чтобы одинокий старик помер от теплового удара, значит, я хороший коп?
– Я хочу сказать – не уходи. Если уйдешь, пожалеешь, вот что я хочу сказать.
Из-за стойки на этот раз донесся смешок.
– Герт, – крикнул Реймер, – сколько я вам должен?
– За счет заведения.
– Нет.
– Тогда два бакса. Скажем, что это скидка.
Реймер достал из кошелька два доллара.
– Я положу их здесь, на кассе.
Герт хрюкнул от смеха.
– Коп платит за пиво? Настали последние времена.
Реймер пропустил его слова мимо ушей. Направляясь обратно вдоль стойки, он заметил свою визитку – одну из тех, которые распечатал для прошлых выборов, ее засунули в угол зеркала за баром. Пожелтела, захватанная, края загибаются – должно быть, торчала здесь целый год. Реймер бросил визитку на стойку перед Джеромом:
– Прочитай и скажи мне, что я коп, а не шут.
– “Дуглас Реймер, начальник полиции, – прочитал Джером. – Мы не будем счастливы, пока вы не будете счастливы”.
Герт поднялся с табурета и направился в туалет, плечи его тряслись.
– Прочитай еще раз, – предложил Реймер, усаживаясь на табурет.
– “Мы не будем счастливы…” – Джером осекся. – Гм, – произнес он и вчитался, прищурясь: – “Мы не будем счастливы…”
– “…пока вы будете счастливы”, – закончил Реймер.
Штуку с визиткой придумал мэр – раздавать избирателям перед выборами. Реймер сперва хотел написать просто: “Дуглас Реймер, начальник полиции”, выпуклыми буквами, но Гас запротестовал, напомнил ему, что это политическая кампания, недостаточно просто заявить о своем существовании. “Расскажи людям, кто ты, за что выступаешь, – посоветовал Гас. – И как ты себе представляешь работу полицейского участка, что-то типа того”. Реймер вроде и понял, что имел в виду Гас, но – серьезно? Рассказать людям, кто он? (Все и так его знают.) За что он выступает? (А он разве за что-то выступает?) Как он представляет себе работу участка? (Что это вообще значит?) И все это впихнуть на визитку?
– Что-нибудь броское, – пояснил Гас, почуяв его опасения.
Ясно. То есть девиз. Реймер придумал несколько, все обсудил с Кэрис – в минуты затишья она писала стихи и обладала тем, что ее брат называл “литературным здравомыслием”. “Я здесь, чтобы служить” – первый его вариант, и Кэрис он, в общем, понравился, хотя, покрутив его так и этак, она заявила, что в нем, пожалуй, сквозит избыточная услужливость. “Служить и защищать” – тоже неплохо, но обоих тревожило, что права на эту фразу уже принадлежат какому-то более крупному и влиятельному полицейскому формированию. Девиз “На передовой” воплотил в себе худшие черты обеих сфер – одновременно и пугающий, и воинственный, в этом Кэрис и Реймер сошлись. “Попробуйте что-то более дружелюбное”, – посоветовала Кэрис.
В конце концов остановились на двух вариантах: “Мы не будем счастливы, пока вы не будете счастливы” и “Мы будем счастливы, когда вы будете счастливы”. Кэрис одобрила оба, избавила Реймера от конфуза, указав, что вторая гласная в слове “будете” “е”, а не “и”, и расставила запятые. “Обе фразы выражают одно и то же, – сказала Кэрис, когда Реймер спросил, какая ей нравится больше. – Выберите одну, и в