– Мистер Смит, это Буги. У нас свет отключили.
За дверью спальни – если, конечно, Буги не повредился в уме – что-то затарахтело. Вдруг там уже жарковато?
– Что мне делать? – захныкал Буги. – Если вы там, пожалуйста, возьмите трубку!
Буги положил трубку на стол, приблизился к спальне, прижался ухом к двери. Ничего; тишина. Не стучи, сказал он себе, и тут же постучал. И немедля в ответ послышался треск, да не один, а несколько.
Буги схватил трубку.
– Они просыпаются, мистер Смит. Я слышу их.
Теперь к треску, если Буги не померещилось, добавилось и шипение.
– Вот я и звоню, как вы и учили, – сказал он человеку, которого нет на месте. – Я сделал все, что вы просили.
Да где же этот чувак? В прошлый раз он перезвонил моментально. Почему он не может сейчас взять трубку и сказать: “Не волнуйтесь, Буги. Я знаю, что вы все сделали как надо. Теперь это мои проблемы. А вы идите к Герту и выпейте разливного пива”.
И лишь когда отключился автоответчик, Буги повесил трубку и вернулся к двери спальни. Шипение прекратилось, и Буги услышал, как эти твари просыпаются, открывают лишенные век глаза, поднимают треугольные головы, распрямляются. Услышал, как возятся в их клетках другие – более мелкие – перепуганные существа, прячутся под обрывки газеты. Еще он услышал, как растягивают металл и проволочную сетку, как давят на них, сперва робко, потом уверенней.
Буги вдруг осенило, что он стоит в одних трусах и, случись что, необходимость бежать застанет его врасплох. Надо хотя бы надеть штаны. Обуться. А впрочем, что за бред. Пока от разозленных рептилий его отделяет закрытая дверь, ему ничего не грозит. Щели между дверью и ковром нет, никто не пролезет. Увы, не успел он себя убедить в этом, как мгновенно представил, что под дверью проталкивается треугольная головенка, замирает, увидев его, а потом с новой силой устремляется вперед.
Буги схватил с кухонного стула штаны, лихорадочно принялся их натягивать – сперва на одну ногу, потом на другую, – как вдруг услышал, что в спальне что-то упало. Буги застыл, балансируя на одной ноге, и впился взглядом в дверь, смутно опасаясь, что та откроется, хоть и заперта на замок. И тут его пронзила жуткая мысль: да заперта ли? Утром он был в таком состоянии, что даже не проверил! Как можно было так сглупить? Вопрос, в котором уже есть ответ. Потому что он идиот. И всю жизнь им был. Жена сто раз ему говорила, а потом плюнула и сбежала. Ничего не остается, как вновь это доказать, и поэтому Буги, вместо того чтобы наконец одеться, подошел, прихрамывая, к двери спальни – одна нога в штанине, другая голая. Повернул ручку направо, как делал не раз, чтобы увериться, что дверь заперта. Разумеется, она оказалась не заперта, да и с чего бы, с ошеломляющей ясностью подумал Буги, когда дверь распахнулась под тяжестью его тела. Уильяму Смиту незачем было запирать дверь, ведь Буги теперь знает, что в спальне. И от страха туда не сунется.
Запутавшись в штанах и отяжелев от пива, Буги упал на колени. В спальне было темно, свет пробивался лишь из гостиной. Но и так Буги увидел больше, чем хотел. Он различил очертания клеток, составленных друг на друга, и черные кольца, которые медленно в них распрямлялись. И, конечно, заметил упавшую клетку с открытой дверцей.
А кобру он увидел, только когда та встала.
Два Руба
Руб Сквирз и его жена Бутси обитали в ветшающем доме на пустоватом отрезке двухполосного шоссе к западу от города, где аренда дешевле. Если ветер дул оттуда, откуда надо, как в этот вечер, близ дома воняло свалкой. К дому Сквирзов Салли подъехал в сумерках и припарковался за их помятым двухцветным “субару”.
– Сидеть, – сказал он Рубову тезке – тот, тяжело дыша, привстал на пассажирском кресле.
Пес шумно вздохнул, однако послушно плюхнулся на сиденье и положил голову на передние лапы. Он до вечера сидел в прохладе погреба мисс Берил и теперь с нетерпением ждал, когда его выпустят побегать, Салли это понимал, но за домом Сквирзов была рощица, где, учитывая близость свалки, пес непременно наткнется на скунса. Салли надеялся, что если все обернется удачно, то он уже через полчаса усядется на любимый табурет в “Лошади”, а не поедет домой отмывать этого мелкого говнюка томатным соком[25].
В прошлую зиму Руб обнаружил истощенного бедолагу – тот хромал вдоль обледеневшей дороги – и привел домой, рассчитывая оставить у себя. Этого, увы, не случилось: Бутси, чей вес недавно перевалил за триста фунтов[26], тощих не выносила ни в каком виде. Вдобавок Бутси ясно видела будущее – по крайней мере, если дело касалось ее мужа – и понимала, что кормить и обихаживать несчастную животину придется именно ей, а потому заявила Рубу: у них действует ограничение – в доме может быть только одна шелудивая псина. Руб задумался над произволом такого подхода, силясь разгадать заложенную в нем метафору, и наконец догадался. Вот так Салли – а забота о ближнем не входила в число его сильных качеств – неохотно взял в дом еще одного побродяжку. На собачьем жетоне значилось имя “Реджи”, но Салли убрал жетон, дал псу новое имя и вовсю наслаждался возникавшей из-за этого путаницей. В присутствии обоих Рубов Салли нравилось отдать команду и смотреть, кто из них ее выполнит. Если псу случалось залаять, Салли говорил: “Тихо, балбес”, так что и пес, и человек устремляли на него одинаково озадаченный взгляд, гадая, кого он имеет в виду, и боясь ошибиться. Если Руб, который человек, по глупости откликался, Салли ему отвечал: “Я не с тобой разговаривал”.
Руб, который пес, по возрасту был относительно молод, а вот по опыту стар, и по большей части, подозревал Салли, опыт этот был ужасен. Неудивительно, что молодость, бодрость и врожденный оптимизм песьего Руба вечно вступали в противоречие с воспоминаниями, которые требовали от него вести себя осторожно, а если этого недостаточно, то бежать. И через полгода жизни у Салли – тот относился к нему по-доброму, но вниманием не докучал – пес по-прежнему вздрагивал от неожиданных громких звуков, а если Салли случалось, забывшись, повысить голос, пес немедленно опорожнял мочевой пузырь. Нового хозяина Руб, кажется, полюбил, и когда пес не ссал где попало, Салли отвечал взаимностью на его бездумное обожание. До недавнего времени Салли не возражал, если Руб увязывался за ним, но потом пес подцепил какого-то генитального паразита и теперь постоянно лизал свое хозяйство. Неудивительно, что при виде его измочаленного окровавленного стручка народ терял аппетит. С такой собакой сардельки не продашь.
Солнце уже село, но жара стояла такая, что оставлять Руба в пикапе с закрытыми окнами было нельзя, и Салли, наклонясь над собакой, опустил стекло пассажирской двери.
– Сидеть, – скомандовал он. – Ты меня слышал?
Руб тоскливо, как человек, пожирал глазами предполагаемую лазейку.
– Если я приду, а тебя нет, брошу тебя здесь на съедение койотам.
Эти тоже частенько околачивались на свалке.
Руб снова вздохнул, на этот раз громче. Салли буквально видел текст в пузыре над его головой: “Если ты не хочешь, чтобы я выпрыгнул, зачем открывать окно?”
– И не ссы здесь.
Выходя из пикапа, Салли услышал, как кто-то тихонько скулит, остановился, прислушался: тишина. Может, какое-нибудь животное сбила машина и оно уползло умирать в рощицу или под дом? Салли постоял, ожидая, что скулеж возобновится, но горячий ветер доносил лишь шум федеральной трассы. Не успел он подняться на крыльцо, как сзади послышался скрежет; обернувшись, Салли увидел, что пес стоит на сиденье, опершись передними лапами на открытое окно – того и гляди выпрыгнет.
– Руб! – крикнул Салли. – Клянусь богом, если, когда я вернусь, тебя не будет в машине, я возьму из багажника лопату и отлуплю тебя.
Видимо, Руб воспринял угрозу всерьез, поскольку завыл и скрылся в салоне. Ну точно нассыт на сиденье, удрученно подумал Салли, пожалев, что повысил голос.
Откуда-то – вроде бы ближе? – снова донесся скулеж. Может, ветер переменился? Или это из-под крыльца? Салли подумал было спуститься и заглянуть под лестницу, но мысль о том, что из темноты на него уставятся чьи-то блестящие глаза, не особо ему понравилась, и когда скулеж снова стих, Салли решил – да и черт с ним.
Он надеялся – как надеялся всегда, когда заезжал к Сквирзам, – что застанет Руба одного, но “субару” у дома – двигатель еще щелкал – означал, что Бутси (а машина была ее) уже вернулась с работы; и действительно, дверь открыла она, со стопкой рекламных проспектов в руке. Бутси была в униформе, и редеющие каштановые волосы ее все еще сжимала сеточка, которую Бутси надевала, поскольку работала на раздаче в больничной столовой.
– Ты, – сказала Бутси.
– Угу, – согласился Салли. – Извини, что разочаровал.
Но Бутси уже отвернулась, и Салли ничего не оставалось, как зайти в дом и закрыть за собой сетчатую дверь.
– Я каждый раз надеюсь, что это окажется Харрисон Форд, но он все не идет и не идет.
– В следующий раз захвачу плетку[27]. Где балбес?
– Я думала, он с тобой. Ты же только что угрожал прибить его лопатой – или мне послышалось?
– Не, это я собаке, – пояснил Салли, и его ответ Бутси, похоже, удовлетворил. – А твоего мужа я не видел. Ждал его у Хэтти, но он так и не появился.
– Вроде вы с ним сегодня собирались спилить эту ветку.
Бутси швырнула рекламу в плетеную корзину величиной с колыбель, там уже накопилось проспектов, наверное, за месяц. В доме Сквирзов завалено было всё: раковина – грязной посудой, помойное ведро – вонючим мусором, диван в гостиной – любовными романами, которые Бутси пачками тащила из библиотеки. И, по словам Руба, за вечер прочитывала минимум один.
– Ты права, собирались, – признал Салли.
Вчера вечером в “Лошади”, расходясь по домам, они условились встретиться в полдень у Руба. Салли пообещал привезти стремянку. Даже, вернувшись к себе, забросил ее в кузов пикапа, однако к утру начисто позабыл о своем обещании. И стремянка в кузове не освежила его память. Такие провалы, как ни досадно признавать, в последнее время стали обычным делом. Неужели Руб прождал его целый день? И где он сейчас?