– В это время я сплю, – повторил он.
– Я кого-нибудь попрошу утром заехать проверить, как вы, – пообещал Реймер.
– Вот ее попросите. Может, ей нравятся стариканы. Кто знает. – Мистер Хайнс захихикал, помахал ему на прощанье. – Пойду высплюсь как следует, мало ли что.
И мистер Хайнс зашаркал прочь по темному коридору, одной рукой придерживаясь за стену, чтобы не упасть. Реймер провожал его взглядом, представляя, как старик день-деньской сидит у дороги в шезлонге и машет проезжающим американским флажком. Реймер вспомнил, что сказал ему сегодня Джером у Герта: найти время поболтать с одиноким стариком – вот в чем смысл полицейской работы. Он и рад был бы верить, что Джером прав, хотя хороший полицейский не позволил бы мистеру Хайнсу ночевать сегодня в “Моррисон-армз”. Он отвез бы упрямца в безопасное место, наплевав на его предпочтения.
– Я уже собиралась за вами идти, – сказала Кэрис, когда Реймер вышел из подъезда. – Вы чего так долго?
– Вещи собирал, – ответил он, поднимая сумку.
Они сели в машину, но Кэрис оставила свою дверцу открытой, чтобы свет не погас, и, вздернув бровь, посмотрела на Реймера:
– Думаете, я приглашу вас остаться? Думаете, бараньи отбивные – только начало?
– Господи, нет, конечно. – Реймер почувствовал, что краснеет.
Бровь ее взлетела еще выше.
– Почему это “Господи, нет, конечно”? То есть у вас и в мыслях не было остаться, даже если бы предложили? Вы это имели в виду?
– Нет, Кэрис, – ответил Реймер, – я всего лишь хотел сказать…
Кэрис расплылась в улыбке: она снова его дразнила, как с выдуманным меню – жареная курица, листовая капуста.
– Не могли бы вы перестать так зло надо мной подшучивать? – спросил он.
– Как вам сказать, – ответила Кэрис. – Могла бы, перестала бы. Но никак не могу удержаться.
– Уж попытайтесь, пожалуйста.
– Я знаю одно. – Кэрис закрыла дверцу, повернула ключ в замке зажигания. – В следующий раз я пойду с вами. Больше не буду сидеть на парковке и гадать, не укусила ли вас змея и не валяетесь ли вы где-то там на полу.
Реймер посмотрел на Кэрис, но в темноте выражения ее лица было не разглядеть. Конечно, приятно верить, что это начало прекрасной дружбы, но как можно дружить с женщиной, если даже не понимаешь, когда она подшучивает над тобой? “Вот с Беккой хотя бы…” – подумал было Реймер, но тут же осекся. А если бы завершил мысль, она была бы такой: “…я понимал, что к чему”. Но ведь это неправда. С Беккой он не понимал, что к чему. А только воображал, будто понимает.
– Следующего раза может не быть, – ответил он Кэрис, и в глубине его черепа, там, где прежде была головная боль, оформилось нечто похожее на намерение. Он только сейчас осознал, что голова прошла. – Пора отсюда съезжать.
“Пора жить дальше” – вот что подумал Реймер. Он думал о том, что пора жить дальше.
Трупориканцы
Для буднего вечера в “Лошади” было людно, все кабинки заняли приезжие, половина из них болтали по сотовым телефонам. Там, куда большинство направлялось – в Лейк-Джордж, Лейк-Плэсид, Скрун, Шапмлейн, – связи не будет. Те, кто по федеральной автостраде катил в Монреаль, тоже на добрых три часа окажутся вне зоны действия. То, что жители юга штата так рано отправились на север, должно было радовать Бёрди (она столько вкалывала, что стала совладелицей таверны), но, судя по виду Бёрди, сейчас она была готова спалить свою часть дотла. Не странно ли, что все известные Салли женщины Бата – Рут, Джейни, Бутси, теперь вот Бёрди – вышли на тропу войны, точно ветер донес зашифрованное сообщение, понятное только людям их пола.
– Прекрасно, – сказала Бёрди, подняв глаза и увидев, что в таверну вошли Салли и два Руба. – Теперь мой вечер точно удался.
Салли занял единственный свободный табурет, рядом с Джоко, так и не снявшим аптекарского халата, и шлепнул на стойку пару двадцаток, чтобы обеспечить себе радушный прием.
– Дело во мне, – спросил Салли, – или она больше рада видеть нас зимой, когда все богатенькие туристы свалили?
– Вообще-то у меня такое ощущение, – заметил Джоко, – что мне тут не рады ни в какое время года.
– Руб, сидеть, – скомандовал Салли, и пес устроился возле его табурета.
– Где? – спросил Руб и тут же сообразил, что в который раз купился на старую шутку.
– Руб, что тебе принести? – спросила Бёрди.
Он вздохнул. Вот уже двадцать лет он выпивает в “Лошади” и всегда заказывает одно и то же. Так почему она просто не может принести ему то, что он хочет?
– Пи-пи-пи…
– Пиво, – перевел Салли.
– Какое?
– Бу-бу…
– “Будвайзер”, – произнес Салли.
– Что-то еще?
Руб посмотрел на Салли: тот порой расщедривался на бургер, а порой нет.
– Не стесняйся, – сказал ему Салли, – у тебя был тяжелый день.
Того и гляди растрезвонит о том, о чем по пути сюда поклялся молчать.
– Бу-бу-бу…
– Бургер, – закончил Салли.
– Что в него положить?
– Бе…
– Бекон.
У Джоко тряслись плечи.
– Господи Иисусе, народ, ну нельзя же так, – сказал он.
– И сыр, – добавил Руб, сыр он любил, и слово было выговорить просто.
Бёрди повернулась к Салли:
– А ты?
– Пиво, и всё.
– Съешь что-нибудь. Вид у тебя ужасный.
– Нет аппетита, – признался Салли, удивляясь себе, ведь еще недавно ему очень хотелось есть. Наверное, из-за Бутси и ее шприца. В остальном ему действительно стало лучше, тяжесть в груди ушла, дышалось легче. – А ты чего сегодня на взводе?
Бёрди бросила на него такой взгляд, будто хотела сказать: “Лучше я помолчу”, и тут же заговорила:
– Бадди снова надрался, и это за час до смены, пришлось в срочном порядке искать повариху.
Тут из кухни вышла официантка, оперев на плечо серебристый поднос, и, пока дверь не успела закрыться, Салли заметил у гриля Джейни.
– Потом я разбила бокал для льда, причем когда его мыла. – Бёрди подняла левую руку, между большим и указательным пальцами были внахлест прилеплены с полдюжины лейкопластырей.
– То-то я думаю, чего это мое пино гриджио розовое, – сказал Джоко, подняв бокал к свету.
– Ну еще бы, – откликнулся Салли. – Но вообще-то какой мужик станет такое пить?
– Уверенный в себе? Такой, которому не надо доказывать, что он мужик?
Салли закатил глаза:
– Ага, конечно.
– Потом клиенты из-за столика на восьмерых ушли, не расплатившись с Бриджет за стейки и пять бутылок вина.
Виновница как раз мимо них направлялась на кухню.
– И слышать ничего не желаю, – отрезала она. – Я обслуживаю в два раза больше столов, чем должна, и тебе об этом известно.
Бёрди пропустила мимо ушей замечание официантки.
– Летний персонал я жду только через две недели, причем каждый второй наверняка нашел себе другую работу, а сообщить об этом мне не удосужился.
Руб не любил стоять, когда все сидят, и теперь не сводил глаз с кабинки на четверых: сидевшие в ней две пары вроде собрались уходить. Он надеялся, что в “Лошади” будет пусто и Салли окажется целиком в его распоряжении. Если удастся уговорить его пересесть в кабинку, Руб расскажет ему, как Реймер потерял сознание от жары и вверх тормашками улетел в могилу судьи. Салли наверняка понравится, и он присвоит эту историю. А к завтрашнему вечеру растреплет о случившемся половине городка. Но Руб не обижался за кражу: Салли рассказывал увлеченно. Сказать по правде, Рубу нравилось слушать, как развиваются его истории в пересказе Салли, причем первоисточник, то бишь сам Руб, исчезает. Ему-то рассказывать не дает заикание и уверенность в том, что история должна быть правдивой. Салли же не стеснял ни Рубов недуг, ни его щепетильность. Он, не стыдясь, приукрашивал, выдумывал, менял и перелицовывал всякий рассказ, в каждой новой версии подчеркивая те подробности, которые в предыдущих сильнее всего насмешили или озадачили публику, а те, что, вопреки ожиданиям, не вызвали интереса, опускал. Поначалу мог упомянуть, что услышал об этом от Руба, но, набираясь уверенности, излагал историю так, будто был единственным свидетелем происшествия. Порой Салли случалось превзойти самого себя, и даже Руб жалел, что не видел своими глазами события, описанного его другом, но потом Руб вспоминал, что вообще-то видел.
Сегодня, ясное дело, Руб был кровно заинтересован в том, чтобы Салли присвоил историю о шефе полиции, рыбкой нырнувшем в могилу, ведь если Салли не попотчует завсегдатаев “Лошади” идиотизмом Реймера, то непременно расскажет об унижении Руба, просидевшего день на дереве. Подменить то, о чем ты не хочешь, чтобы рассказывали, историей поинтереснее – единственная надежда.
– Т-т-там кабинка, – указал Руб.
– Подожди, – негромко ответил Салли. – Думаю, тут скоро освободится табурет.
Потому что с другой стороны от Джоко сидел не кто иной, как Трупориканец Джо, до триумфального возвращения Роя Пурди – самый противный из всех горожан (с точки зрения Салли). Обычно Джо пил у Герта – там стопка виски и затем кружка пива на доллар дешевле, да и “Моррисон-армз” рядом. Но главное, что у Герта можно высказывать самые глупые мысли, не опасаясь, что тебя поднимут на смех. “Лошадь” тоже заведение не особо интеллектуальное, к глупости тут относятся в целом терпимо, но в любой вечер есть риск перейти незримую грань и оказаться предметом презрения и издевок, тогда как ты-то рассчитывал если не на одобрение, то хотя бы на снисходительность.
– Господи Иисусе, Бёрди, – сказал Джоко, услышав, что Салли прошептал Рубу. – Снова-здорово.
Она пожала плечами:
– Ну, Салли, я не могу его выставить, пока он чего-нибудь не натворит.
– Ты можешь выгнать его из принципа.
Джоко на это лишь фыркнул.
– Если применить этот критерий ко всем без разбора, кто останется?
– Только те, кто использует слово “критерий”, – парировал Салли, – и пьет пино гриджио.
– Если он что-нибудь натворит, я с удовольствием его выгоню, – заверила Бёрди.
– Сейчас натворит, – в свою очередь заверил Салли.