– С какой стати? – удивился Салли, хотя лет десять тому назад был всерьез влюблен в бывшую жену Карла.
– Это ты мне скажи, – ответил Карл, прекрасно знавший о его чувствах.
– Если подумать, я действительно видел ее один раз прошлой осенью. Кажется, в праздники.
– Да?
– Да, она заезжала.
Карл выпрямился.
– Заезжала, – повторил он. – Чтобы повидаться с тобой.
– Спрашивала, не планирую ли я его продать. – Салли кивнул на дом мисс Берил. – Тоби теперь занимается недвижимостью.
Карл снова расслабился.
– Да. Я слышал, дела у нее идут хорошо. Как она выглядела?
– Потрясающе, – с удовольствием ответил Салли. – Как никогда. Ходячий секс.
– Да ну тебя. – Карл вздохнул. – Даже не верится, что я толкнул ее в объятия лесбиянки с волосатыми ногами.
– Наверное, у нее есть что-то, чего нет у тебя.
– Наоборот: у нее нет того, что есть у меня, – поправил Карл. – Или было, до недавнего времени.
– Дело наживное.
– Даже не знаю, – продолжал Карл, – зачем теперь вообще нужны мужчины?
Именно этим вопросом Салли всю жизнь старался не задаваться, а потому и решил, что пора сменить тему. И спросил Карла о том, о чем думал с той самой минуты, когда Реймер на кладбище посетовал, что без пульта от гаража не узнает, кто же был любовником его жены.
– Скажи мне, что это был не ты, – попросил Салли.
– Кто был не я?
– С женой Реймера.
Ведь если бы подвернулась такая возможность, Карл своего не упустил бы. В этом Салли ни минуты не сомневался. Но дюжина роз на могиле? Карточка с надписью “Навсегда”? Карлу такие жесты, мягко говоря, несвойственны. С другой стороны, кто знает?
– Еще не хватало, – ответил Карл.
– Точно? – уточнил Салли, хотя в этом не было нужды. Карл врет похлеще Санта-Клауса, но, насколько известно Салли, в серьезных делах ни разу ему не соврал.
– Ты думаешь, я единственный бабник в городе?
– Ладно, – ответил Салли.
Может, вопреки предположению Карла, Салли с Реймером и не близнецы, но Салли всем сердцем жалел этого бедного ублюдка.
Опомнившись, Салли понял, что Карл что-то сказал.
– Что?
– Я сказал, что это не я, но я знаю, кто это был.
Карл смотрел прямо перед собой на бурые разводы на стекле и, несомненно, ждал, что Салли задаст ему резонный вопрос. Чего Салли делать не собирался. Потому что, сказал он себе, это не мое дело (что было неправдой). Он не задал этот вопрос, потому что не хотел слышать ответ. Потому что он, кажется, уже его знал.
Соучастник
Известий о подлинной жизни Бата читатели “Еженедельника”, как правило, в своей городской газете не искали. Время от времени там мелькали отрывочные сообщения – вот как на этой неделе новость о переименовании средней школы в честь Берил Пиплз, – но обычно “Еженедельник” писал о встречах прихожан и об ужинах со спагетти[32], о свадьбах и похоронах, о счете в матчах Малой лиги[33] и о том, кто попал в список лучших студентов муниципального колледжа. Истинной задачей газеты было сообщать о куда более увлекательных событиях в Шуйлер-Спрингс: там ипподром предлагал диковинку – ставки на бегах иноходцев и рысаков, почти каждую неделю открывались новые рестораны, где посетителям подавали самые необычные, поразительные блюда (эритрейская кухня!) с колоритными и таинственными ингредиентами (крапива! чернила кальмара!) и вино на “дегустационных сетах”. Тамошний книжный совместно с кафедрой английского языка и литературы колледжа Шуйлер-Спрингс устраивал встречи с известными авторами, после чего можно было отправиться в соседний клуб потанцевать под живую музыку (клезмер-панк) или посмотреть фильм в новом кинокомплексе на двенадцать залов.
Ну а те, кто хотел читать новости Бата, выписывали “Демократ Шуйлер-Спрингс” – ежедневную газету, гордившуюся сенсационными журналистскими расследованиями происшествий у соседей. К примеру, все прошлое лето “Демократ” публиковал передовицы о Великой Вони Бата (“Еженедельник” о ней не обмолвился ни словом), равно как и о непрерывных напастях Хиллдейла (“Смерть на марше в Норт-Бате”, гласил один заголовок, точно к рецензии о фильме про зомби). В этом году “Демократ” удостоил вниманием известия о том, что строительство лофтов “Старая фабрика” затягивается и стоимость работ превысила первоначальную смету, что проект день ото дня вызывает все больше подозрений и что к делу причастен мэр города Гас Мойнихан, как бы энергично он от этого ни открещивался.
А тут еще и жена – мало Гасу прочей головной боли – опять пошла вразнос. В тот вечер за ужином Элис так разнервничалась, что Гас позвонил врачу, и тот по просьбе Гаса выписал ей снотворное. Учитывая, что Элис совершенно вымоталась, а таблетка была сильнодействующая, Гас полагал, что жена проспит до полудня.
Порою безумие Элис отступало, и целые недели, даже месяцы она была – или казалась – спокойней. Читала, писала картины или просто смотрела в окно на темный парк “Сан-Суси”. А потом ее ни с того ни с сего вновь охватывала тревога, Элис нервничала, не находила себе места и слонялась по их просторному дому, как будто что потеряла. Гас выучил признаки надвигающейся одержимости: безмятежная улыбка испарялась, краешки губ жены нервно подрагивали, она теряла интерес к книгам, которые прежде читала запоем, и если раньше Элис покрывала свои полотна точными крошечными мазками, то теперь небрежно и широко возила кистью по холсту, потерявшему связь с действительностью, которую Элис пыталась запечатлеть, – казалось, ей перерезали нить между мозгом и кистью.
Гас понимал, что Элис, бедняжка, сама предчувствует надвигавшуюся тревогу. Привычные тихие звуки не успокаивали, а пугали ее до жути. Краем глаза она словно все время видела то, что ее преследует, но стоило ей обернуться, как оно исчезало. Гасу казалось, будто она постепенно вспоминает о том, что лучше бы позабыть. Если он спрашивал, что ее беспокоит, Элис смотрела недоуменно, как будто он обратился к ней по-немецки. Один раз Гас спросил ее: “Кого потеряла, меня?” – а Элис в ответ повторила: “Меня”. И потом Гас гадал, что значат ее слова: она не поняла вопроса или имела в виду, что ищет себя саму? В конце концов ей становилось тесно в четырех стенах, она убегала из дома, и Гасу сообщали, что ее видели в городе – такое чувство, будто везде одновременно, – и что она шокирует всех своим гребаным телефоном.
Вчера Элис заявила, что видела кого-то, кто ее напугал, но когда Гас спросил, кого именно, уставилась на него недоуменно, будто он сам должен это знать.
– Курта? – наобум подсказал Гас.
Чем черт не шутит. Правда, Курт отсутствовал лет десять и, насколько Гас понимал, не имел причин возвращаться. Но Элис покачала головой.
– Курт уехал, – объяснила она: вдруг Гас не заметил его отъезда.
Кто знает? Может, она имела в виду Реймера. Это же он поутру нашел ее в парке и привез домой. Обычно она узнавала его, мужа своей подруги Бекки, и понимала, что он не опасен и ничем ей не угрожает, но Элис порою боялась людей в форме, а Реймер был как раз в парадном облачении, так что, возможно, она его не узнала.
Эта жуткая история с телефоном страшила Гаса больше всего. Элис теперь повсюду таскала с собой телефон, словно он связывал ее с чем-то таким же жизненно необходимым, как следующий вдох. Иногда в разгар спокойного ужина, услышав “звонок”, Элис поднималась, доставала из сумки телефон и снимала трубку. Она вроде и помнила давнее правило – никаких звонков за столом, – а потому тихим голосом отвечала: “Я сейчас не могу разговаривать” – и убирала телефон в сумку. В другой раз Элис терпеливо выслушивала воображаемого собеседника, и на глаза ее наворачивались слезы. “Боже мой, – произносила она, – значит, все еще хуже, чем мы полагали”. Гас гадал, не его ли они обсуждают. “Он не знает, – шептала Элис, умолкала и слушала. – Ну разумеется, он имеет на это право, но что, если это его погубит?” Порой ее реплики оказывались до того любопытны, что Гас невольно заслушивался, готовый поверить, что на том конце провода кто-то есть, и очень хотел узнать, что же сказал собеседник Элис. Все это настолько его смущало, что он уже был готов отобрать у нее телефон.
Теперь же, судя по всему, неминуемый кризис приближался, и вскоре они узнают, чем кончится. Иногда – бог знает почему – внутреннее смятение Элис улетучивалось и она возвращалась к мольберту, к своим кистям, к спокойной синей, зеленой и желтой палитре, но, вероятно, все опять, как бывало не раз, покатится под откос и окончится в Ютике, в психиатрической больнице штата. Больше всего Гас ненавидел ждать. Все равно что ухаживать за заболевшим ребенком, наблюдать, как опасно повышается температура, молиться, чтобы она упала, бояться, что не упадет, и знать, что ты бессилен что-либо сделать.
Поэтому Гас и не спал всю ночь. Он лег рано в надежде скорее окончить этот ужасный день, но мысли блуждали по кругу. Гас упорно не понимал, почему обрушилась стена старой фабрики. И в тот же день смертельно опасная рептилия, чья естественная среда обитания – Индия, сбежала из “Моррисон-армз”. Еще у Гаса, как он ни бился, перед глазами стояла картина: этот чертов дурак, начальник полиции, ныряет в разверстую могилу судьи Флэтта, подняв столб пыли. Нет никакого сомнения, что газета Шуйлера в красках опишет три этих события. То-то обрадуются журналюги! Стоило Гасу задремать, как налетала гроза, и он опять просыпался. Если кому и нужно принять снотворное, так это ему. Почему он не попросил доктора выписать рецепт? Дом содрогнулся от очередного раската грома, мощного, как удар свайного молота, Гас поднялся с постели, пошел проверить Элис, но она спокойно спала. Не разбудил ее и телефон.
Звонить начали вскоре после того, как окончились грозы, и звонили всю ночь, в основном горожане, желавшие знать, когда им, черт побери, дадут свет. Баллотируясь в мэры города, Гас допустил серьезнейшую ошибку (и что на него нашло?): он обнародовал свой домашний номер. Если Гас правильно помнил, он хотел выглядеть истинным слугой народа, открытым и всегда доступным для избирателей. Правда, быстро выяснилось, что пообщаться с ним рвутся, особенно среди ночи, или пьяные, или сумасшедшие, или те и другие вместе, так что сразу же после выборов, дабы оградить себя от психов, Гас завел автоответчик, а тем, с кем действительно хотел пообщаться, давал свой мобильный (и больше нигде его не светил). Автоответчик, предназначавшийся для всех прочих, уверял, будто каждый звонок очень важен (вранье) и Гас перезвонит при первой возможности (тоже вранье). Удивительно, как долго порой разглагольствовали звонившие. Некоторые сообщали о странных потусторонних зрелищах: коровы в полях помахивали ярко светящимися хвостами, на штыке у стоявшего перед библиотекой памятника солдату Армии Союза