[34] синел таинственный шар, на кладбище Хиллдейл сияли каменные кресты. Один из звонивших предположил в этом происки сатаны. Скорее уж студентов, подумал Гас. До конца учебного года менее двух недель, пора розыгрышей в самом разгаре. И если кресты горели, так потому, что какой-нибудь идиот облил их жидкостью для розжига и чиркнул спичкой. Утром Гас скажет Реймеру, чтобы позвонил в больницу и узнал, сколько к ним обратилось подростков с ожогами.
Но были и другие, менее сверхъестественные происшествия. Позвонила мать Трупориканца Джо и сообщила, что ее сын ушел в таверну “Белая лошадь” и до сих пор не вернулся, а это значит, что его наверняка убили. Мать намекнула Гасу, что некие либеральные фанатики таят злобу на ее сына, поскольку он осмеливается говорить правду о меньшинствах, гомосексуалах и тех, кто захватил все вокруг, так что Америку уже нельзя назвать Америкой. В шестом часу утра позвонил последний псих и сообщил, что неизвестные грабители раскапывают могилу судьи Бартона Флэтта. Это, конечно, бред, но Гас на всякий случай связался с участком и отправил Миллера разобраться, в чем там дело. На месте преступления никого не оказалось, но в ста ярдах от въезда на кладбище со стороны Спринг-стрит Миллера ждала находка весьма неожиданная и пугающая. Огромный пласт земли – такой вместил бы и взрослое дерево со всей его обширной, пусть и засохшей корневой системой, и полдюжины гробов в придачу, в том числе очень старых, – непонятно почему оторвался, сполз по размытому ливнями склону и теперь маячил, как остров, посреди этой сраной дороги.
Поэтому, выглянув в окно спальни и увидев, что небо на востоке светлеет, мэр понял, что уже не заснет. Лучше встать и смело встретить день. Гас решил не ждать, пока привезут “Демократ” (обычно его доставляли в десятом часу), он сам отправится в Шуйлер, возьмет свеженький, только что отпечатанный номер газеты и прочитает, как его чихвостят, за дорогим капучино в новом “Старбаксе”, о котором все говорят. Три пятьдесят за чашку, конечно, многовато, но вроде бы там удобные кожаные кресла, Гас устроится в кресле и прочитает дурные вести о своем городке в относительно спокойной обстановке среди модных жителей Шуйлера, которые не видят ничего плохого в небольшом расточительстве. А когда он вернется в Бат к собственным немодным избирателям, дурные вести уже устареют и не будут его тревожить. Гас тихонько оделся и направился было к двери, но решил напоследок проверить Элис – тогда-то и обнаружил, что ее нет дома.
Бедная, добрая, потерянная женщина.
Кто виноват? Хотелось бы, конечно, обвинить Курта, чаще всего Гас так и делал. Но порой, вот как сейчас, признавал и свою причастность. Он, разумеется, знал, что проблемы у Элис начались еще до него, а может, и до Курта – тот утверждал, что в колледже Элис вела жизнь беспорядочную и раздвоение личности у нее из-за употребления кислоты, но Гас не верил, что Элис и впрямь так куролесила. Да, возможно, она пробовала наркотики – на дворе стояли семидесятые, в конце концов, – но исключительно с чьей-то подачи, и Гас подозревал, что именно Курт был ее личным Свенгали[35]. Ох и фруктом тот оказался. Приняв его на работу (и ведь решающим стал именно голос Гаса!), колледж допустил катастрофическую ошибку. Что еще хуже, Гаса предупреждали. Двое его коллег из отборной комиссии почувствовали неладное, какое-то противоречие, но какое именно, сформулировать не сумели, и Гас им указал, что дурные предчувствия порою не что иное, как замаскированные предрассудки. На бумаге все, несомненно, выглядело хорошо. Да, публикаций у Курта было немного, но он вел активную профессиональную деятельность, посещал конференции, делал доклады и, кажется, лично знал многих виднейших политологов. И рекомендации у него были безупречные, как мало у кого.
Правда, однажды вечером, вскоре после прибытия Курта в кампус, Гасу позвонили на домашний.
– Вам не стоит брать на работу профессора Райта, – без предисловий заявил звонивший.
Гас сначала подумал, что это кто-то из отборной комиссии, но звонок, судя по всему, был междугородний. Гас спросил, кто звонит, и услышал в ответ: “Неважно”. Важно, чтобы Гас понимал: Курт Райт – негодяй. Гас помнил, что на это лишь рассмеялся. Разве в научной среде так говорят? Такие понятия, как “негодяй”, давным-давно заменили другими – к примеру, “неподходящий”. Звонивший, кем бы он ни был, видимо, не в себе.
– Большинство с вами не согласится, – сказал ему Гас. – Его рекомендательные письма…
– Одно из них написал лично я, – перебил незнакомец.
– Вы…
– Лишь бы он убрался отсюда, – добавил аноним. – И через год-другой вы захотите того же. И даже сами напишете такое же письмо.
На этом связь прервалась. Гас немедленно набрал номер, отобразившийся на определителе, но трубку никто не взял.
Гасу до пенсии оставались считаные годы, в ту пору он жил в кампусе, в одном из дуплексов, принадлежавших колледжу. Когда Курт и Элис приехали в Шуйлер, Гас гостил у друзей в Сан-Франциско, а к его возвращению они уже поселились в квартире на второй половине дуплекса. Подъехав к дому, Гас увидел Элис. Она не знала, что почту привозят ближе к вечеру, и как раз проверяла ящик у тротуара. Элис была высокая, гибкая, грациозная и сразу очаровала Гаса. Вдобавок ему всегда нравились женщины с длинными волосами, даже немолодые. Матери его было под восемьдесят, и у нее были длинные волосы. Гас представился, сообщил, что он с факультета политологии, один из новых коллег ее мужа, и добавил, что рад приветствовать ее в их квартале, населенном по большей части преподавателями колледжа. Элис немного нервничала, но внимательно выслушала все, что он говорил, и улыбка у нее оказалась очень красивая (Гас такие видел нечасто), вот только улыбалась Элис немного невпопад – будто собственным мыслям, а не происходящему.
На следующее утро позвонил ее муж и пригласил Гаса вечером выпить по бокалу вина у них на заднем дворе.
– Кстати, спасибо, что позвонили кому надо, – произнес Курт после того, как они пожали друг другу руки.
Он был на добрых лет двадцать моложе Гаса, но выглядел старше из-за бороды, черной и настолько густой, что она казалась фальшивой. Пока они разговаривали, Курт налил два бокала – почему только два, удивился Гас – и протянул ему тот, в котором было чуть меньше.
– Прошу прощения? – недоуменно произнес Гас. – Я позвонил кому надо?
– Это ведь ваша поддержка помогла нам попасть сюда вне очереди, – пояснил Курт, обведя рукой свою половину дуплекса.
Гас и сам этому удивился. Дуплексы располагались в кампусе, а потому пользовались спросом, хотя вроде дома как дома, ничего особенного. И снимать их было дешевле, чем прочее жилье в Шуйлере, не имевшее отношения к колледжу. Как новичкам удалось попасть в дуплекс? Гас хотел было возразить, что никому не звонил на их счет, но почему-то смолчал. Не из-за того ли предостережения? Может, в глубине души он струсил, решил не портить отношения с негодяем, если новый знакомец и впрямь окажется негодяй? Тут дверь дома, выходящая в патио, открылась, и Элис – “до чего хороша”, помнится, подумал Гас – вынесла поднос с фруктами, крекерами и сыром.
– А с моей Элис вы уже знакомы, – сказал Курт, явно озадачив Элис. Неужели она так быстро забыла Гаса? Ставя поднос, она случайно задела бутылку, та покачнулась и едва не упала, но Курт успел ее подхватить. Половина печенья просыпалась на пол.
– Извините, – сказала Элис скорее мужу, чем Гасу, который, присев на корточки, помог ей собрать печенье. – Я такая растяпа. Кто-нибудь, пристрелите меня.
– Ну это уж чересчур, – возразил Гас, рассчитывая на улыбку, однако Элис с тревогой смотрела на Курта, очевидно пытаясь понять, согласен ли он с Гасом. Но лицо Курта было непроницаемо, и Элис ушла на кухню.
Они допили бутылку – превосходное шардоне, – и Курт удалился в дом. Элис не возвращалась, Гас не знал, что и думать. Бокалов с самого начала было всего два. Ей нездоровится? Почему Курт не удосужился объяснить ее отсутствие?
– И давно вы здесь? – спросил Курт, вернувшись с новой бутылкой.
В вопросе его сквозило неодобрение, и Гас отвечал осторожно, пока хозяин умело откупоривал вино.
– Почти тридцать лет, – признался Гас. – Я не собирался задерживаться так надолго.
Курт налил ему бокал, уже третий, и бокал себе. Как и с первыми двумя, Гасу досталось чуть меньше. Уж не сказали ли Курту, что Гас не умеет пить, или это случайность? Гас решил, что, наверное, все же случайность. В конце концов, Курт сделал широкий жест, пригласил его выпить вина, а шардоне недешевое.
– Тридцать лет вот здесь? – недоверчиво уточнил Курт. – В Шуйлер-Спрингс?
Ладно, подумал Гас, может, это не Мадисон и не Анн-Арбор, но все же. Или этот тип действительно взвесил на весах все достоинства Шуйлер-Спрингс и нашел их очень легкими?[36]
– Наверное, я тут прижился и чувствую себя как дома, – промямлил Гас, решив, что третий бокал допьет, а четвертому не бывать.
– Все равно ведь непросто, да?
Почему он так странно улыбается?
– Прошу прощения, я не понимаю.
Курт пожал плечами:
– Вряд ли здесь много геев.
От удивления Гас ответил не сразу.
– Действительно, – произнес он наконец. – Правда, я толком не знаю, поскольку я не гей.
– Гм. – Курт снова пожал плечами, без намека на извинение. – А я почему-то так думал.
Почему? Потому что Гас не женат? Потому что недавно вернулся из Сан-Франциско? Это беспочвенное предположение особенно ранило Гаса, поскольку, когда он только-только приехал в Шуйлер, один или двое новых его коллег пришли к такому же выводу, но на каком основании, Гас ни тогда, ни сейчас не понимал. Быть может, кто-то в колледже до сих пор сомневается в его сексуальной ориентации? Гас почувствовал, что краснеет.
Жена этого типа по-прежнему не показывалась.